Продавщица - Стив Мартин

Рука об руку с желанием расточать идет желание контролировать свое отражение в зеркале. Носы урезаются до форм, неведомых природе, волосы взбиваются воздухом и окрашиваются в цвет металлизированной меренги, а лица стягиваются в посмертные маски. Вариации изменений бесконечны, пока дело не доходит до грудей. Груди делаются только крупнее — а заодно и уродливей, — но несуразность двух шаров для боулинга на гладильной доске решительно никого, похоже, не заботит. Юноши из Беверли-Хиллз, ищущие девушек, похожих на их пластически модифицированных мамаш, уныло и неприкаянно глядят на море двадцатипятилетних женщин естественного вида.

Сегодня, когда Мирабель гипнотически таращится на этих туземных женщин, у нее возникает единственная внятная мысль: до чего же это не похоже на Вермонт. Потом, от безделья, которым она томится ежедневно на работе, она перемещает свой вес на другую ногу. Она почесывает локоть. Она шевелит пальцами ног, потом поворачивает ступню, чтобы размять лодыжку. Щелчком перемещает скрепку на насколько дюймов по стеклянной крышке прилавка. Проводит языком по внутренней стороне зубов. Приближаются шаги. Ее автоматическая реакция — подтянуться и выглядеть, как бдительная боевая единица «нимановской» команды, ибо шаги могу означать начальство, а равно и клиентку. Однако перед ней предстает редкое для отдела перчаток на четвертом этаже зрелище. Это джентльмен, ищущий пару выходных дамских перчаток. Он хочет, чтобы их упаковали как подарок, они смогут? Мирабель отвешивает профессиональный кивок, и тут этот одетый в превосходный темно-синий костюм мужчина спрашивает, какая, по ее мнению, здесь самая лучшая пара. Мирабель знает толк в одежде и потому имеет свое мнение о товаре, который продает, — она вываливает джентльмену кучу сведений о том, как с умом покупать перчатки. Проводится краткая беседа на тему для чего и для кого предназначена покупка. Мужчина дает смущенные, расплывчатые ответы, как это часто бывает с мужчинами, которые что-то приобретают для женщин, и в итоге она предполагает, что атласные диоровские перчатки будут лучше всего. Он платит с кредитной карточки, улыбается ей и уходит. Мирабель смотрит ему вслед. Ее взгляд падает на его туфли (она разбирается в обуви), и в ее внутреннем табеле он получает наивысшие оценки по всем категориям. Мирабель ловит свое отражение в зеркале на прилавке и понимает, что зарумянилась.

В тот день появляется еще несколько праздносмотрящих — они подчеркивают скуку, подобно каплям воды в китайской пытке. Шесть часов, и она спускается по лестнице — лифт в час закрытия может быть забит — на первый этаж. Несколько клиенток зависли в парфюмерии, несколько в косметике — на удивление немноголюдно для пятницы. Мирабель думает о том, что девушки в этих отделах явно злоупотребляют собственным товаром, особенно губной помадой. Их склонность к жирно нанесенному цвету бургундского делает их похожими на отчлененные губы а-ля Мэн Рэй[1], плавающие среди ландшафта коробок с духами.

Шесть пятнадцать, и по дороге домой на бульваре Голливуд — тьма-тьмущая. Моросит дождь и транспорт ползет, как грязь по желобу. На Мирабель дорожные очки, она обеими руками впивается в руль. Ведет машину она так, как ходит, — со слишком прямой спиной. По очкам она вылитая библиотекарша — тех времен, когда библиотеки еще не перенесли на CD-ROMы, — а «тойота»-пикап 89-го года, которой она правит, указывает, кстати, и на библиотекарскую зарплату. Дождик шлепает по крыше, и Гаррисон Кейллор[2] что-то интонирует по радио, создавая теплое у-камельковое чувство в самых неподходящих для этого обстоятельствах. И от этого уюта ей делается больно, и она дает себе слово, что найдет сегодня вечером такого человека, который бы ее обнял. Последний раз она была хотя бы отчасти фривольна в колледже, где это было уместно и подкрепляло ее верность богеме. Она решает, что, приехав домой, возьмет телефон и позвонит Джереми.

В постели с Джереми

Звоня Джереми, Мирабель понимает, что заключает сделку с дьяволом. Она предлагает ему себя, уповая на ничтожный шанс, что он ее потом обнимет. В связи с этим она ощущает себя девушкой сугубо практичной и клянется себе, что не станет расстраиваться, если дело не выгорит. В конце концов, твердит она, ее с ним не связывает ничего — ни эмоционально, никак.

Для Мирабель существует четыре уровня объятий. Первый — наивысший — это полное окружение: он обвивает ее руками, они принимают позу ложки, он шепчет ей на ушко, что она красавица и открыла ему в жизни новые горизонты. Вероятность развития данного конкретного сценария в случае с юным Джереми мала — в общем-то, настолько мала, что ее можно просунуть в щель между дверью и порогом. Существуют, однако, и другие уровни объятий, которые вполне устроили бы сегодня Мирабель. Он мог бы лежать на спине, а она бы прильнула головой к его груди, а он бы одной рукой обнимал ее крепко. Третий по предпочтительности сценарий: Мирабель лежит на спине, он лежит рядом, положив одну руку ей на живот, а другой играя с ее волосами. Чтобы полностью удовлетворить ее, эта поза должна сопровождаться произнесением милых чепуховинок. Она отдает себе отчет в том, что он едва ли произнес хоть фразу за все время их знакомства, которая бы не заканчивалась «ну ты в курсе», переходящим затем в невнятное мычание, так что милые чепуховинки маловероятны. Но это даже плюс, потому что невнятное мычание она может истолковать, как ей вздумается, — хоть как безупречно верифицированные любовные сонеты, если на то пошло. В четвертой позе они с Джереми лежат бок о бок, и одна его рука лениво покоится на ее руке. Это минимально приемлемый исход, и тут с его стороны подразумевается дополнительная продолжительность, как компенсация за недостаток усилий.

Закончив свои размышления, настолько подробные, что ей бы впору быть юристом, составляющим контракт, она снимает трубку и набирает номер. Несколько гудков — и по ней пробегает дрожь облегчения при мысли, что его, возможно, нет дома. Но когда она уже готова повесить трубку, слышится клацанье на том конце провода, только вместо ответа доносится, как она определяет, телевизор Джереми, профильтрованный через телефон. Она все ждет, что раздастся «алло» или «да», но там только телевизор. Спустя некоторое время слышно, как Джереми проходит через комнату, открывает холодильник, возвращается в гостиную и снова плюхается на диван. Из телевизора несется консервированный смех, а через несколько мгновений Джереми громоподобно сморкается. Мирабель стоит и не знает, что делать. Она думает: ну ведь заметит же он, что трубка снята. Ну слышал же он, как телефон звонил. Увлекшись, она теперь боится, что если повесит трубку — будет «занято» всю ночь, ибо уже ясно, что телефон расположен не по пути к холодильнику, а только этот маршрут и будет задействован сегодня вечером. Она нажимает кнопку громкой связи и кладет трубку — ее комнату заполняет телевизор Джереми, но хоть руки теперь свободны.

В маленькой квартирке телефон везде рядом, и Мирабель может скинуть туфли, снимает блузку и юбку, напяливает безразмерную сорочку и разгуливает в белье. Она заканчивает несколько домашних дел, оставшихся с прошлых выходных. Пару раз кричит «Джереми» в микрофон громкой связи, но безрезультатно. Она обрывает себя на полуслове, представив, как это может выглядеть со стороны, и дает зарок больше так не унижаться, ни под каким видом, никогда в жизни. Потом все под то же кваканье телевизора из телефона, она садится на свой футон и разражается хохотом. От смеха в уголках ее глаз появляется несколько слезинок, и начинается приступ рыданий. Потом — икота, и она снова начинает смеяться и валится боком на футон, и в какой-то момент буквально смеется и плачет одновременно. В конце концов, она перегорает и, отдохнув несколько минут, идет к телефону, чтобы убить надежду — повесить трубку. Она уже готова нажать кнопку громкой связи, когда слышатся шаги Джереми по твердым половицам, все громче и громче — он явно идет к телефону. Ее рука медлит. Затем раздается курлыканье тона — Джереми набирает номер. Она ждет. Внезапно его голос говорит:

— Алло?

Мирабель снимает трубку и говорит «алло» в ответ.

— Это Джереми.

Она говорит:

— Ты знаешь, кто это?

— Да. Мирабель.

— Ты как раз мне позвонил?

— Да.

Тут она убеждается, что Джереми понятия не имеет, что творилось последние двадцать минут. Он думает, что просто подошел к телефону, набрал номер и позвонил Мирабель. Мирабель решает не расспрашивать, что к чему, боясь, что так они угодят в бесконечную петлю объяснений. Случилось так, что он хочет повидать ее сегодня вечером, и она его приглашает, и все становится на свои места.

Джереми прибывает тридцать минут спустя и приваливается к стенке, ссутулившись настолько, что кажется, будто он забыл дома свой скелет. При нем пакет какого-то отвратительно пахнущего фаст-фуда — по жирным оттискам, делающим пакет прозрачным, она тотчас распознает картошку фри. Но хоть хватило галантности принести какое-никакое подношение за то, что собирается получить. Мирабель в спешке составляет пятый вариант — они просто пообжимаются немного, чтобы ей не было так досадно. Но и от этого варианта приходится спешно отказаться, ибо ей больше всего хочется как раз отсвета страсти, поэтому она начинает процесс соблазнения, побуждаемая румянцем своей кожи и томлением своих ног и своей готовностью, которую — она это знает — мужчины чувствуют. Если бы еще Джереми был мужчиной.