Час девятый - Борис Бондаренко

Из всех детей Анны Матвеевны Варвара – самая неудачная. И никто понять не мог – в кого такая уродилась? Даже видом вроде бы ни на отца, ни на мать не похожа. Росту чуть ли не два метра, толстая, некрасивая, силищи в ней – любой мужик позавидует, но характер – не приведи бог... Может, потому что до двадцати пяти лет просидела Варвара в девках? Да и замуж-то вышла – то ли муж ей Николай, то ли нет. Живут одной семьей, а не расписаны. Николай обличьем под стать Варваре – огромный, широкоплечий, рыжий. Была у него своя семья – жена да двое детишек. Говорят, жена такая стерва, что хоть беги. Вот он и сбежал. Но и с Варварой ему не мед. Мужик он смирный, тихий – вот Варвара и пилит его по всякому случаю. Не туда положил, не то взял, не так сказал. Выпивает он тоже не шибко – с получки да с аванса, но за каждый пропитый рубль Варвара его потом педелю поедом ест. А чего пилить? Работает Николай шофером, получает много – можно пятерку-другую за месяц и пропить, мужику совсем без выпивки нельзя, да и работа у Николая тяжелая, неделями по районам мотается. И девчонка у них какая-то неудачная, квелая, никакого сравнения с Иркиными девчонками – те прямо как картинки писаные, смотреть приятно. Очень любила их Анна Матвеевна, но и с Любкой – дочкой Варвары – старалась ласковой быть, никого не выделяла – тоже ведь внучка, а что Варвара ее испортила, закормила да избаловала – что ж тут поделаешь?

Так и решила Анна Матвеевна написать Варваре и позвала Гришку, велела ему принести чернил и бумаги. Начала так, как обычно начинала все письма: «Во первых строках своего письма сообщаем, что мы живы и здоровы, чего и вам желаем...» Да спохватилась – какое уж тут здоровье, если сама до нужника не доберется. Стала диктовать по-другому. Что, мол, я совсем свалилась, хвороба одолела, лежу, встать не могу, а хозяйство в разор пойдет без женского глаза, а потому просьба к тебе, Варвара, от матери великая: приезжай хоть на месяц, возьми отпуск да похозяйствуй в доме. Отец совсем плох стал и ложку ко рту ладом поднести не может, расплескивает. А более тебя ехать некому. Ирка отписала недавно, что болела и ребятишки хворали. (Тут уж присочинила Анна Матвеевна для убедительности, да, может, и вправду так было – Ирка хорошим здоровьем не отличалась, а жаловаться не любила, не то что Варвара. Та по любому случаю могла развести такое, что хоть из избы беги.) Так что уважь мать, приезжай, продолжала диктовать Анна Матвеевна. А если насчет денег беспокоишься, то мы деньги найдем. Если что, продадим бычка или займем до лета, а нынче, по всем приметам, мед должен быть хороший... Передала Анна Матвеевна поклоны от родни и соседей, велела запечатать конверт да написать адрес точно, буква в букву, чтобы все разборчиво было, и отправить заказным – так-то надежнее будет.

Письмо сильно утомило Анну Матвеевну, и она долго лежала, закрыв глаза, прислушиваясь к боли, а боль стала сильнее и постепенно все вытесняла, и Анна Матвеевна терпела и только ждала, когда же она затихнет. А когда притихла боль, Анна Матвеевна заснула.

3

Прошла неделя, прежде чем приехала Варвара с мужем. В эту неделю хозяйство захирело, в доме стало грязно и неуютно, часто слышала Анна Матвеевна мычание голодной коровы и визг свиней – Михаил Федорович с Гришей не управлялись. И Олюшка жалконькая, как беспризорница, стала. Собралась было Анна Матвеевна расчесать ей волосы, да руки не поднимаются, сил нет. Забегали соседи – проведать, поговорить, помочь кой в чем, и скоро уходили – у всех своих дел было по горло, шла посевная. Анна Матвеевна и сама пыталась вставать, да боль тут же кидала ее обратно на постель, даже до уборной не всегда удавалось добраться. Михаил Федорович приспособил горшок, на нем и оправлялась Анна Матвеевна, и это мучило ее чуть ли не больше всего. Была она всегда чистоплотной, не терпела никакой грязи, а тут приходилось мириться.

Наконец-то прибыла Варвара – и хоть постаралась поприветливей улыбнуться, входя к матери, но злые морщинки у губ и между бровей оставались, и глаза были недобрые, холодные. Николай встал позади нее в дверях, не решаясь войти, густо пробасил:

– Что же это вы, маманя, а?

И замолк, не дожидаясь ответа. Он и вообще-то был молчалив, разговаривался редко, только когда выпьет.

Варвара слегка коснулась холодными губами щеки матери, спросила:

– Ну, как вы тут, маманя?

– Да вот, лежу... – виновато улыбнулась Анна Матвеевна.

– Остальные-то как?

– Да как... Ничего вроде. Отец вот только плох, кашляет сильно.

– Курить надо меньше, – тут же оборвала Варвара, и Анне Матвеевне расхотелось разговаривать с ней. Варвара всегда так говорила, если заходила речь об отце, как будто брось он курить – сразу бы поправился. Словно и не знала Варвара, что отец два года по лагерям мотался, чуть в печи не сгорел, что столько лет туберкулезом болел...

Стала расспрашивать Анна Матвеевна – как Любка, как Надька учится, как живете с ней – мирно ли. Опять Варвара зашлась и понесла на Надьку – и распустеха, и лодырь, и одевается как шалава, и по дому-то лишнего не сделает, и за ребенком не присмотрит, все норовит на танцы удрать. Чувствовала Анна Матвеевна, что врет Варвара, – уж Надьку-то она знала, старательная девка, работящая, в техникуме учится. Не раз плакалась Надька Анне Матвеевне – заедает ее Варвара. Да что делать-то? Учиться надо еще два года, стипендия у нее двадцать пять рублей – а в городе разве проживешь на такие деньги? Посылала Анна Матвеевна из дому частенько – не деньгами, денег у нее мало водилось, – масло, яйца, мед, творог. Все это шло на семью Варвары, а та все недовольна...

Анна Матвеевна слушала сначала, молчала, да невмоготу стало – поморщилась, прервала дочь:

– Ты мне на нее не жалься, знаю я ее... И что на танцы да на вечера ходит – не попрекай. Девчонке семнадцать, когда ж погулять, как не сейчас? Сама-то аль молодая не была? У тебя дома не семеро по лавкам, не больно уж и заработалась. Свекруха же помогает еще, знаю...

Варвара обиженно поджала губы, холодно сказала:

– Вечно вы, мама, заступаетесь за нее, мне уж и слова сказать нельзя... Чего же тогда спрашиваете, коли слушать не хотите?

– Ладно, ладно, – примирительно сказала Анна Матвеевна, и разговор пошел дальше. Осторожно спросила, надолго ли приехали. Варвара как-то замялась и сказала, что Николай уедет завтра, а сама она пробудет недели две – на работе отпуска больше не дали. Анна Матвеевна вздохнула и ничего не сказала, подумала про себя – значит, уже сейчас надо решать, кого просить приехать. А кого и просить-то еще? Только Ирку. Она-то не откажет – да вдруг хворает? Да и с Петром у нее наверняка из-за этого скандал будет – не любит он, когда Ирка сюда ездит. Думает, что настраивают ее здесь против него, – а чего настраивать? Есть за Петром грехи – зашибает сильно и к семье невнимателен. Правда, и работа у него – не дай бог каждому. Аппаратчиком на химзаводе, все время с ядами и газами дело имеет. Деньги идут большие, а толку что? На это Ирка и жалуется Анне Матвеевне, об этом и говорит – да и кому еще скажешь, как не матери? Ну ладно, об этом после. Хорошо хоть, что пока хозяйка в доме объявилась.

Поговорили еще немного, потом Анна Матвеевна погнала Варвару на кухню – поесть надо с дороги. Николай как остался у порога, так и стоял, зажав в зубах незажженную папиросу, и все молчал. Анна Матвеевна позвала его:

– Что стоишь, Коля, иди посиди.

Николай прогромыхал тяжелыми сапогами – аж рюмки в буфете зазвенели, – осторожно примостился на крохотном для него стульчике.

– Ну, как дела-то, Коля?

Николай пожевал губами.

– Да как всегда, тетя Аня. Работаем.

– С Варварой-то как, мирно живете?

– Да всяко бывает. Она ругается – я все больше помалкиваю, ее ведь не переспоришь. А и мне с ее ругани убыток не велик.

– Надьку-то она не забижает?

– Вроде нет. Ругаются они частенько, это правда, да ведь где две бабы сойдутся, там ругачки не миновать.

– Чего же они не поделили между собой?

– А шут их знает. Как они лаяться начинают, так я шапку в охапку да на улицу – нет у меня никакой охоты слушать их сорочью трескотню.

– Ты уж, Коля, Надьку-то не забижай... Знаю, в тягость она вам, да сам посуди – где же ей еще жить, – просительно сказала Анна Матвеевна.

– Да что вы, тетя Аня, такое говорите, аж слухать неудобно, – обиделся Николай. – Она свое ест-пьет. Стипендия у нее, да вы посылаете – мы же вовсе и не тратимся на нее. А что живет у нас – так ведь угол не отъест, квартира большая, всем места хватит... Да и помогает она Варваре немало.

– Ну и ладно... Иди-ка туда, поешьте с дороги.

Николай поднялся, чуть не упираясь в потолок рыжей головой.

– А вы, значит, так и не встанете?

– Да нет уж, Коля, не встану.

– Жалко, – огорченно вздохнул Николай. – А то посидели бы все вместе, поговорили!

У Анны Матвеевны чуть слезы на глазах не выступили от этих слов – так ей самой хотелось посидеть за одним столом со всеми.