Жила-была старушка в зеленых башмаках… - Юлия Вознесенская

«О чем размышляешь ты, раба Божия Агния, идя ко Святому Причастию? — строго одернула она себя. — Господи, помилуй мя, старушонку легкомысленную, за умственное пустословие!» Перекрестилась и двинулась по переходу — как раз зеленый свет загорелся.

Подходя к улице Достоевского, она подумала, что надо бы еще раз сходить на выездную выставку Оптиной Пустыни в музее Достоевского, если та еще не закрылась, и взглянула на дверь: нет, плакат выставки еще висел! Только вот время закрытия не смогла прочитать — очки лежали на дне сумки, рядом с кошельком, а доставать их сейчас было хлопотно. «Не забыть бы на обратном пути прочитать! — наказала она себе. — Надо будет очки сверху положить… Ой, и опять я мыслями не туда пошла!»

Зато, проходя мимо рынка и утренних уличных торговок, она почти ни разу не позволила себе рассеяться мыслями. Даже на соблазнительные кучки грибов не покосилась, а шла себе и шла, прилежно читая Иисусову молитву[1], только под ноги внимательно глядела, чтобы не ступить новы ми туфлями в какую-нибудь лужу — асфальт перед рынком был совсем разбит и лежал островками среди провалов с мутной водой. Ну и совсем уже мельком она отметила, что цветов, в основном астр, у рынка было великое множество: они стояли в ведрах, банках и просто лежали на газетках, расстеленных прямо на асфальте. Она подумала о подругах: «Так они, голубушки мои, успели за цветами к рынку сбегать, пока я спала!»

Обходя Владимирский собор по краю площади, она снова перекрестилась трижды на висевшую над дверьми храма Владимирскую икону Божьей Матери. Ну, вот и Загородный проспект, а вот и скромный двухэтажный зеленый домик, зажатый с двух сторон высокими старыми домами, и крылечко, и двери с крестами: если не знать заранее, что здесь находится Коневское подворье, можно пройти и не заметить. Она трижды перекрестилась с поклоном, поднялась по ступенькам и с тихой радостью душевной вошла в свой любимый маленький храм. Но сначала зашла в иконно-книжную лавочку, что при входе справа, купить свечи.

— Агния Львовна, с днем рожденья вас! — улыбаясь, сказала ей молоденькая продавщица.

— Спаси Господи, Оленька! А вы откуда про мой день рожденья знаете?

— Отец Борис сказал. Он вам подарок оставил и велел после службы отдать. Сам-то он уехал. Вы уж не забудьте зайти за подарком!

— Зайду обязательно, как можно забыть? А он что, на Коневец отправился?

— На Коневец. Сегодня отец Иаков служит.

— Понятно… Оленька, можно я у вас свою сумку поставлю где-нибудь в уголке? Вы уж простите, мне без нее сегодня никак…

— Понимаю: после храма на рынок пойдете, гости у вас сегодня.

— Так и есть! Все семейство вечером соберется, надо угощать.

— Пирог печь будете?

— Нет, тортиком обойдусь.

— И правильно, сейчас почти все так делают. А сумку поставьте вон туда, за аналойчик. Кошелек только в ней не оставляйте!

Агния Львовна взяла свечи и пошла в храм. Служба еще не начиналась, только два монаха тихонько пели что-то на клиросе, готовились к литургии. Агния Львовна вообще любила приходить в храм загодя, чтобы спокойно поставить свечи, приложиться к иконам… ну и местечко занять, конечно, рядом со скамеечкой. Хотя сегодня, в замечательных новых своих туфельках, она, возможно, и всю литургию сможет выстоять!

Народу на службе было немного, и почти все знакомые, Агния Львовна с ними тихонько раскланивалась. Вот приоткрылась дверь, ведущая на второй этаж храма; Агния Львовна там бывала, не однажды беседовала с отцом Борисом в его кабинетике; несколько раз она даже обедала вместе с монахами и служащими храма в трапезной на втором этаже и немножко этим гордилась, суетная душенька… Из двери вышел и прошел в алтарь отец Иаков, высокий, худенький, светлоликий, по убеждению стареньких прихожанок, ну вылитый ангел, разве что с бородкой! За ним вышел пожилой чернобородый монах-чтец, прошел на клирос, и начались часы[2]. Агния Львов на слушала внимательно, когда положено вставала со скамейки, крестилась и кланялась, но внимание ее было все еще рассеянно и мысли, хотя за пределы храма и не отбегали, а все как-то не могли сосредоточиться на главном. Вот вышла Оленька с корзинкой, прошла к канунному столику и поста вила корзину возле него на табурет — для поминальных приношений. «Ах, надо было взять на углу пирожка! — подумала Агния Львовна: на углу Загородного и Владимирской площади было кафе, и оттуда на вынос торговали с лотка очень вкусны ми пирогами и пирожками. — Ну да уж ладно, в другой раз!». Однако через несколько минут она снова взглянула на корзинку и опять пожалела, что не купила монахам пирожков… «Они за меня сегодня точно помолятся, а я… Растяпа я, растяпа!» Тут кончили читать часы, и из глубины алтаря раздался возглас[3] на Литургию. Высоким и торжественным голосом отец Иаков произнес: «Благословенно Царство Отца и Сына и Святаго Духа!» — и этот его возглас как отрезал все посторонние мысли Агнии Львовны, и уже до самого конца Литургии, до причастия Святых Божественных Тайн, до самых благодарственных молитв и отпуста[4] внимание ее умерло для всего постороннего и ни разу никуда ни на один миг не отлетало.

Спустя полтора часа, все еще сосредоточенная, но уже счастливая и умиротворенная, вышла Агния Львовна после службы из храма и тихо покатила свою тележку к Кузнечному рынку. На углу она остановилась у лотка и купила два больших пирога с капустой, десяток маленьких с мясом и пятнадцать с рисом и семужкой — к столу.

На рынке было малолюдно — все-таки будний день, и тем виднее были богатство и роскошь прилавков. В который уже раз Агния Львовна подумала о том, как изменился рынок за последние десять лет: никогда за всю ее долгую жизнь не было на нем такого изобилия! «Вот и хорошо, богатеет страна, — подумала она умиротворенно. — Если бы еще это го богатства да на всех хватало… Ох, надо было прихватить еще десяток пирожков для Гербалайфа и его команды! Ну не возвращаться же на угол, придется отдать им мясные пирожки. Зато Варвара будет довольна, что все пироги постные! А для скоромников у меня холодец стоит в холодильнике, ну еще ветчинки и колбаски им куплю». Из кармашка сумки Агния Львовна достала свернутую бумажку и очки, надела их, развернула бумажку и пошла покупать по списку, с удовольствием выбирая, пробуя, а иногда даже чуть-чуть торгуясь. Купила она красной рыбы и немножко осетринки — больше для красоты стола, чем для угощенья. Скоромникам взяла ветчины и колбаски, купила маринованных миног — специально для Лики Казимировны, та была большая охотница до них, а еще купила для нее же полкруга сыра «Сулугуни». Набрала свежих огурцов и помидоров, ну и кочешок зеленого салата, естественно, прихватила; прикупила совсем кой-каких экзотических солений и маринадов. Обычных солений и своих хватало: как-никак только что с дачи в город вернулась. Она собиралась устроить одно большое закусочное блюдо: свои консервированные патиссоны и огурчики с помидорчиками, да покупные перчик, маринованный чеснок и черемша. Взяла и фруктов, причем выбирала самые красивые и денег не жалела, деньги у нее были. А еще купила клюквы для морса — ох и дорогая же стала клюква!

В общем, когда Агния Львовна скатила по ступеням Кузнечного рынка тяжеленную сумку, двух тысяч рублей как не бывало! «Однако я сегодня сэкономила! — подумала она удовлетворенно. — И стол будет не просто праздничный, а роскошный, и целая тысяча рублей в кошельке осталась!» Еще надо купить тортик, но это уж она потом возле дома купит в их новой булочной «Каравай»: отдохнет немного и сходит, благо ноги в новых туфлях абсолютно не устали! Вот только спина… Перетаскивая тележку через ухабы, она тянула ее изо всех сил, а иногда дергала, и напряжение эхом отдавалось в спине, в районе бедной ее поясницы…

Уже подходя к улице Достоевского, Агния Львовна остановилась: что-то такое было у нее связано с этим местом, о чем-то напоминали ей ступеньки, ведущие в музей Федора Михайловича… Вот только что? Она остановилась, помолилась и вспомнила: ведь она забыла про подарок от отца Бориса, оставленный для нее в церковной лавочке! Правда, непонятно было, как это связано с писателем и его музеем? Но все равно надо было возвращаться на подворье, а то неудобно будет перед батюшкой. Женщина только перешла на другую сторону улицы — там тротуар был целее, чем на рыночной.

На подходе к подворью она увидела, как к тротуару причалил автобусик и оттуда гуськом вышли и сразу же направились в храм не то пять, не то семь монахов. Ни один из них не был ей знаком. «Это не с Коневца! Это, наверное, гости к нашим монахам пожаловали или паломники», — подумала она, подождала, пока последний монах скрылся в дверях, а уже потом стала затаскивать на крыльцо свою неподъемную тележку.

В лавочке уже никого не было, кроме Оленьки и Нины Сергеевны, поварихи подворья.