Вне времени и ужасов - Виктор Балдоржиев

трава, овца ест траву, овцу ест человек. Ты убивал человека и лечился, но не смог вылечиться. Так не лучше ли было бы сразу лечиться травой? Я отпаивал тебя травами и корнями.

Хан весело рассмеялся и, подавшись вперед, спросил:

‑ Много ли таких, как ты, в Тибете?

‑ Много! Я простой лекарь, который лечит только тело, а потому ‑ самый ничтожный из тех, кто идет дорогой познания, ‑ скорбно заметил старик.

‑ Все ли лекари считаются самыми ничтожными?

‑ Все, хан!

‑ Тогда каковы же остальные! Я приглашу тех, кто выше тебя, в свой улус… Чем тебя наградить?

‑ Мне ничего не надо! ‑ ответил старик. ‑ Но я прошу тебя, хан, освободить до конца жизни от тяжелой работы жену Жирного Жаргала, который тяжело болен, как и все в твоем улусе…

По знаку хана стражники набросились на Жирного Жаргала, но старик испуганно и раздраженно закричал:

‑ Освободить одного ‑ не значит убить второго! Убивая или даже просто обижая живое существо, вы убиваете самих себя. Все их проклятия посильнее любого вашего оружия или нашего лекарства.

И опять Жирный Жаргал остался жив.

Он умер через три года. После ухода старика все смешалось в ханском улусе: причины, следствия, виноватые, не виноватые…

Хара Хонин снова превратилась в Цыцык, располнела и расцвела, живет в одной из ханских юрт, единственная ее работа ‑ вышивание. Она украшает шелка, выделанные шкуры и кошму нарядными цветами и узорами, беспрерывно напевает веселые песенки, никого не узнает и ничего не помнит, даже не знает своих имен. Увидев хана, она игриво хихикает, стражникам грозит пальчиком, безудержно и безумно веселится, катается по траве и корчится от смеха, когда видит иногда Жирного Жаргала и Толстого Туяна. Хан стал молчалив и набожен, ему бывает стыдно перед гостями за эту непредсказуемую и веселую женщину, но он терпеливо выполняет просьбу своего спасителя.

Жирный Жаргал женился на толстой кривоногой вдове. Ходит она вперевалку, и ноги у нее как жирные и хищные клешни. Этот ходячий злой бурдюк жира забила и затиранила Жирного Жаргала за какой-то год! Его уже никто не узнавал в степи, от него осталась страшная тень, хваленный круглый живот обмяк, и складки пустым мешком повисли до колен, щек он своих он больше не видел. Да были ли щеки у этого черепа! Жирный Жаргал стал пуглив, молчалив, но бессовестно, всем своим видом, взывал о жалости.

Однажды почувствовав себя плохо, он вспомнил о ламе, насобирал и круто заварил разные травы и коренья. Он выпил бурлящий и пенистый отвар, глаза у него стали безумными, сердце колотилось так, что слышно было за стеной юрты. Бедняга закружил по белой лунной степи и, промучившись всю ночь, умер на рассвете, оставив драгоценного Толстого Туяна с хищной вдовой, которая проклинала Жирного Жаргала и после смерти.

Но она уже ясно видела, что теперь причины всех ее несчастий скопились в безобразно разжиревшем Толстом Туяне, которого родила безумная Цыцык, когда была Хара Хонин для Жирного Жаргала, начальника ханской отары овец и нескольких рабов.

Люди шепчутся, что дух убитого раба Туругая поселился в ханской юрте и ночами, когда луна заливает степь серебряным сиянием, витает над кочевьями и улусом.

Апрель 1998 года. Новая Заря.

Уодхэ

события XVII века.

Не то, чтобы коня, но и узды-то своей у Уодхэ никогда не было. У него вообще ничего не было, сиротой рос, ел, что подадут, одевал, что дадут. Он обучал диких коней в табунах богатых степняков. Усмирит жеребца, погарцует с месяц, потом снова бродит пешком в рваном тэрлике2, грудь смуглая, нараспашку… Был он оборван и худ, как бродячая собака, но силен и жилист, роста высокого. Обритая голова его была похожа на булыжник, вся в шрамах и шишках, коса черная и жесткая, нос криво приплюснут к землистому булыжнику, глаза раскосые и диковатые.

Желудок сироты всегда пуст, и в поступках он не волен. Приоткрыв рот и наклонив свой бугристый булыжник, Уодхэ молча смотрел на людей стойбища, в основном, его родственников, никому не перечил, а если открывал рот, то оттуда вырывалось мычание. Но когда Уодхэ случалось выпить араки, он дрался со всеми встречными и поперечными. Тогда его били плетями и выгоняли из стойбища. Возвращался он еще больше по–худевшим, оборванным и молчаливым.

Никто не считал его равным себе.

Но неведома воля неба человеку, за год разбогател нищий Уодхэ! А теперь живет он с женой в белой юрте, на рассвете идет сквозь туманы по росистым травам к своим лошадям. И лук, и колчан, и чубук, и кресало – все у него украшено серебром и кораллами. Скачет Уодхэ по зеленой траве, где вспыхивают яркие красные пятна сараны, скачет на охоту на белоногом вороном и, кажется, даже не задумывается о том, что с ним случилось за год. Что за бесчувственный и беспечный человек! Никогда бы Уодхэ не разбогател, если бы год назад его не избили плетями на свадьбе в Хойто Хори родственники…

Стойбище, где живут богатые и бедные родственники Уодхэ, на самом берегу Онона. Год назад провожали из стойбища в Ара Халху, в место Хойто Хори, невесту. Отец девушки, богатый Амбагай, взял в дальнюю дорогу и Уодхэ.

– Оденьте его, как подобает, коня дайте. Пусть едет с нами, мало ли, что может случиться в пути. Чем больше мужчин, тем лучше. Ехать далеко, – сказал, вздохнув, своим людям жирный Амбагай.

Говорили, что на Синей Горе появились харшаны.3 Хотя дорога была в стороне от той горы, Амбагай опасался.

Тайга все скроет, там и зверя больше, а в степи не спрячешься. Не зря опасался богатый Амбагай, снаряжая свиту невесты: до Хойто Хори по степи, тайге, горам, через реки много конных переходов, не раз придется ночевать… И луки были у людей, и сабли, и кольчуги, только у Уодхэ за кушаком на спине – узкий нож в ножнах.

Ехали по степи – тарбаган стреляли, пробирались узкой дорогой по тайге – на коз и изюбрей охотились, на вершинах молились духам, угощали их и вымаливали удачу, реки и вброд, и вплавь переходили, малахаи и халаты у костров сушили. Много дней добирались, кони приморились, а людям весело в пути.

Все обошлось мирно, добрались до Хойто Хори. А там ждут их, не дождутся. Стойбище на опушке леса, войлоки в круг разложены, костры горят, вертела люди крутят, всюду мясо. Богато