Гугеноты - Владимир Москалев

Лесдигьеры были гугенотами, но, в отличие от отца, который всерьез проникся учением Кальвина и Цвингли, его сын принадлежал скорее к гугенотам политическим, которые выражали свой протест против королевской власти, способствовавшей неудачам итальянских походов. Возможно, именно поэтому гугенотов называли еще и протестантами, хотя истинное значение этого слова определилось гораздо раньше и в другой стране[15]. Вера была для Лесдигьера-младшего символом оппозиции католицизму, который объединял сытых и довольных. Однако молодой человек не был чужд и учения протестантских проповедников. Он принимал деятельное участие в душеспасительных беседах о вере со своим отцом, он никогда не пропускал проповедей пастора об истинной вере, коей учил кальвинизм, и тем больше становился гугенотом, чем глубже проникал в сущность учения вождей Реформации в Германии.

Долгая и трудная дорога привела сына господина Армана в Париж. Больше ему некуда было идти. Либо здесь он найдет свою счастливую звезду, либо окончит свои дни, безвестный и никому не нужный, в какой-нибудь из сточных канав или в болотах Тампля. Он вошел в город через ворота Сен-Мишель около десяти часов утра и, не зная куда идти, направился вперед по самой широкой улице, которая вела к Городу[16].

Париж встретил Лесдигьера гулом площадей и звоном колоколов в честь дня Воздвижения[17]. Он шел мимо закрытых или раскрытых настежь окон домов и любовался цветными витражами на фасадах дворцов и церквей.

Это была столица! Это была громада — чудовищный колосс, вылепленный руками десятков поколений архитекторов, огромный сложный механизм, и он чувствовал себя в нем маленьким винтиком, который, кажется, вовсе не надобен этому гиганту, прекрасно существующему и без него.

Никто не интересовался Лесдигьером. Париж жил своей обычной повседневной размеренной жизнью, у каждого здесь были свои дела: кто-то ходил и выбирал себе покупки в лавках перчаточников, парфюмеров, ювелиров и на городских рынках, другие тем временем незаметно следовали за ним по пятам, мечтая срезать висящий у его пояса кошелек; одни продавали на рынках и по краям широких улиц изделия собственного производства или овощи из своего огорода, завезенные ими сюда чуть свет из близлежащих деревень, иная же категория не желающих обременять себя никаким трудом искателей легкой наживы с нетерпением дожидалась вечера, чтобы на какой-нибудь из темных и глухих улиц неожиданно напасть на одинокого путника и обобрать его до нитки.

Чем дальше продвигался вперед молодой гугенот, тем ближе сходились к переносице его брови. Когда он пересекал Сите, он уже знал о съезде в Пуасси и о чем судачили парижане. Ему было ясно, что таких, как он, здесь не ждут, и съезд в Пуасси, скорее всего, закончится провалом их партии. Теперь будущее представлялось Лесдигьеру в весьма неприглядном свете, но он продолжал идти вперед, не зная еще, что через много лет он будет с грустью вспоминать этот первый свой день в Париже, который так негостеприимно встретил его.

Пройдя перекресток с улицей Сен-Жак де Ла Бушри, Лесдигьер услышал человеческий гомон, доносившийся слева, и повернул туда. Через минуту он оказался на площади Шевалье. Здесь располагались торговые ряды, между которыми суетились парижане. Молодой гугенот подошел к одному из прилавков, за которым стояла пухлая молодая женщина, торговавшая жареным мясом и птицей. Наш юный путешественник не ел уже около суток, поэтому при виде вяленых окороков, вареной колбасы и жареных цыплят, плавающих в жиру, у него потемнело в глазах. Он запустил руку в карман. Там жалобно звякнули друг об друга, а потом сиротливо появились на свет Божий две монетки по одному ливру каждая. Это было все, что у него осталось от продажи коня. Это было все, с чем он вошел в Париж.

Лесдигьер печально вздохнул, и тут ему вдруг показалось, будто кто-то наблюдает за ним от дверей одного из домов. Он посмотрел в том направлении и увидел большого коричневого пса, который, подняв уши и склонив голову набок, с любопытством разглядывал его. Пес был голоден, это было видно по его впалому животу, по ребрам, которые, кажется, вот-вот прорвут шкуру и выскочат наружу, и по взгляду, которым он смотрел на Лесдигьера.

Наш герой подмигнул псу и горько улыбнулся, будто хотел сказать, что они товарищи по несчастью. Пес, по-прежнему не сводивший с него умных, доверчивых глаз, вильнул хвостом, давая понять незнакомцу, что он искренне ему сочувствует.

Лесдигьер печально поглядел на свои два ливра и отдал один из них торговке. Взамен он получил хлеб и мясо[18], а оставшуюся монету положил в карман. Пес внимательно проследил, как ливр исчезает из виду и, когда человек устроился на лежавшем поблизости ящике, робко подошел и остановился в трех шагах. Потом сел на задние лапы и сглотнул слюну, глядя, как молодой протестант торопливо поедает вкусности.

Лесдигьер так увлекся, что забыл про пса и вспомнил только тогда, когда услышал негромкое повизгивание. Он повернул голову и обомлел: как он мог забыть? Лесдигьер обозвал себя эгоистом и кинул собаке кусок мяса. Та схватила его прямо па лету и вопросительно посмотрела на юного гугенота. Нет, другого куска не предвиделось, значит, надо жевать. Пес добросовестно подвигал челюстями, наслаждаясь ароматом вкусного мяса, потом сглотнул его и подвинулся на один шаг поближе к источнику угощения, где оставался еще небольшой кусок мяса. Еще секунда — и тот исчезнет во рту у незнакомца!

Лесдигьер раскрыл уже рот, собираясь проглотить этот кусок, но, взглянув на своего невольного сотрапезника, застыл. Пес поджал уши и опустил голову. Лесдигьер улыбнулся и протянул руку с лежащим на ней аппетитным жирным куском прямо к пасти пса.

— Бери, дружище, — ласково сказал он псу. — Я ведь съел больше тебя, а потому поступил бы несправедливо, если бы не предложил этот кусок тебе.

Пес подошел к самым ногам юноши, схватил мясо и с наслаждением съел его. Потом улегся на землю, вытянув лапы вперед, и преданно посмотрел в глаза человеку. Лесдигьер потрепал его по шее, пес в ответ на ласку потянулся к нему мордой, потом поднялся на лапы и уставился на карман, где лежала последняя монета бедного гугенота.

— Так, так, — проворчал Лесдигьер, усмехаясь. — А ты не так прост, приятель, как я думал. Ты предлагаешь мне купить еще мяса? — и юноша вытащил из кармана последнюю монету.

Пес заскулил и завилял хвостом.

— Я понимаю тебя, брат, — сказал юный протестант, кладя руку ему на голову. — Ты хочешь сказать: чего, мол, жалеть этот последний ливр. Уж наесться, так досыта. А завтра что-нибудь придумаем, верно?

Пес коротко пролаял.

— Верно, — сказал Лесдигьер и разжал кулак, затем вновь подошел к прилавку, откуда тотчас вернулся, неся в руках двух небольших цыплят. Человек и пес поделили их по-братски и тут же съели.

— Ну, вот и все, — сказал Лесдигьер, вытирая руки платком, — с завтраком покончено, а заодно и с обедом, и с ужином. Что ж, пойду дальше. Прощай, друг. — Он поднялся, сделал несколько шагов и вдруг увидел, что пес бежит рядом.

Лесдигьер остановился.

— Ты что же, хочешь идти со мной, дружище? — спросил он.

Пес тоже остановился и выразительно посмотрел ему в глаза.

— Но я ведь не представляю, куда иду, я еще никогда не был в Париже.

Его сотрапезник поднял заднюю лапу и почесал за ухом.

— Чем же я буду тебя кормить, если сам не знаю, что буду есть?

В ответ молчание, потом короткий лай и преданный взгляд умных глаз.

Лесдигьер посмотрел в сторону Тампльского аббатства, на врезающиеся в лазурное небо острые шпили церквей и тяжело вздохнул. Что ожидает его там? Кому он здесь нужен?

А тут еще эта собака…

Он посмотрел на пса, напряженно ожидающего его решения, и улыбнулся:

— Ну что ж, в дорогу!.. Я вижу, ты такой же бездомный, как и я. Вдвоем нам будет не так скучно.

И они отправились вверх по улице Сен-Дени.

— Но как же мне назвать тебя, приятель, а? Ты такой коричневый, как мокрая глина возле тех мест, где я совсем недавно проходил. Вот что, я назову тебя Брюном. Не возражаешь? Брюн! Понимаешь?

Пес, склонив голову набок, с любопытством посмотрел на Лесдигьера, видимо, пытаясь сообразить, подойдет ли ему новое имя. Наконец он решительно пару раз пролаял для порядка и потерся мордой о ногу своего хозяина, выражая согласие и полную готовность следовать за юным гугенотом, куда бы тот ни пошел.

Они только что миновали общежитие каноников, что напротив госпиталя Сен-Катрин; дальше эта широкая прямая улица вела в сторону городских ворот. Вдруг Лесдигьер увидел, как со стороны кладбища аббатства Св. Иннокентия к нему подходит небрежно одетая в пестрые наряды женщина, судя по виду, цыганка. Он хотел пройти мимо, но она уже цепко ухватила его за руку, поворачивая ладонь кверху.