Экранные поцелуи - Труди Пактер

Голос отца вернул ее к действительности:

— Я закончил. Можешь посмотреть.

Он повернул ее лицом к зеркалу. Рэчел снова увидела себя. Но нет… это не она. Этого не может быть! Волос на голове практически не осталось. Медленно, словно в трансе, она подняла руку, коснулась их. Короткие упругие волоски. Как трава на лужайке, по которой только что прошлась косилка.

Она встала с кресла, подошла поближе к зеркалу, вгляделась. Она всегда знала, что у нее узкое худое лицо, но сейчас оно выглядело особенно изможденным. Она повернулась к зеркалу боком, потом спиной, взглянула на себя через плечо. С удивлением обнаружила, что теперь ее волосы совсем не вьются. Прореженные и коротко подстриженные, они облегали голову, как плотная шапочка. Он сделал ей стрижку «под мальчика»!

Джо Келлер внимательно наблюдал за дочерью.

— Тебе нравится?

Вместо ответа она сказала:

— Ты же сказал, что это прореживающие ножницы.

— Пришлось тебя немножко обмануть. Я их поменял в процессе работы. Если бы ты знала, что я делаю, ты не дала бы мне закончить.

— Закончить?! Ты… ты… мясник! Палач!

Прежде чем он успел ее остановить, Рэчел схватила ножницы и швырнула их через весь зал. Взгляд ее упал на бутыль с лаком. Она размахнулась и запустила ею в зеркало. Оно треснуло, разлетелось на множество осколков. И в каждом отражалась она — остриженная, подурневшая, разъяренная.

Джо хотелось встряхнуть ее, привести в чувство. Жалость остановила его.

— Прости меня. Я… я не знал, что это так много для тебя значит.

Она не могла поверить своим ушам.

— Да ты только посмотри на меня. Я тощая, костлявая, некрасивая. Я всегда это знала. Только волосы как-то выделяли меня. В них было мое спасение. А ты отнял их у меня. Теперь я выгляжу так же, как все, в этом Богом забытом месте.

Она отвернулась от него и вышла за дверь, к старому побитому автомобилю, стоявшему у парикмахерской. Всю дорогу до дома они не проронили ни слова. Войдя в дом, Рэчел машинально подняла руки, как бы закрывая голову.

— Ну, наконец-то ты избавилась от этой гривы, — проговорила мать. — Давно пора. Теперь по крайней мере, выглядишь, как нормальный человек.

Рэчел, казалось, не слышала. Она промчалась в свою комнату и через десять минут вернулась с ярким шарфом на голове, повязанным по-крестьянски. Потом она все время меняла шарфы и носила их в разных стилях — то как крестьянка, то по-цыгански. Однажды даже попыталась изобразить нечто вроде индийского тюрбана.

Отца это злило.

— Ты выглядишь так, как будто собралась на маскарад. Когда это кончится?

Тогда она пошла и купила широкополую фетровую шляпу-сомбреро. И в ней ходила в школу. Казалось, она твердо решила, чтоникто никогда не увидит ее стрижку. Ни с кем не хотела говорить отом, что произошло в парикмахерской. И мать, и подруги долго пытались хотьчто-то выведать, но так и остались ни с чем. Для нее эта тема была закрыта, как будто бы с помощью какого-то волшебного приспособления она стерла этот эпизод из своей памяти — и из жизни.

Однажды в отсутствие Рэчел мать зашла к ней в комнату и увидела, что зеркало, стоявшее на туалетном столике, накрыто большим полотенцем. «Боже правый, — подумала Анна, — она прячется не только от всего мира, но и от себя самой. Надо срочно что-то придумать, иначе девчонка доведет себя до сумасшествия».

Может, отослать ее из города? Но куда? На курорт? В путешествие по Европе? Нет, это им не по карману. Она решила посоветоваться с братом Альбертом, влиятельным финансистом, единственным удачливым человеком в их семье. Он жил в Лондоне.

У Альберта появился план. Помимо других своих обязанностей, он заседал в совете директоров Центральной школы драматического искусства и декламации. Основной задачей здесь считали превращение неловких молодых людей и девушек в актеров. Их обучали двигаться, говорить… и просто быть очаровательными.

— Да, это то, что нужно Рэчел, — решила Анна. — Она не красавица. Но если научится красиво говорить, если у нее появится обаяние, может, и понравится какому-нибудь молодому человеку.

Однако узнав, сколько стоит обучение в школе, Анна замолчала.

— Забудем об этом.

Больше она не вспоминала о школе, но через два месяца после этого разговора скончалась ее мать, оставив небольшое наследство. В другое время эти деньги были бы потрачены, как обычно, на магазины. Но сейчас Анна нашла им иное применение.

— Пустая затея, — говорил Джо. — Ничего из этого не выйдет.

— Тогда предложи что-нибудь получше. Если сейчас ее не отправить, она так и будет слоняться по дому и нам никогда не сбыть ее с рук. Можешь считать, что делаешь капиталовложение на будущее.

Джо согласился, хотя и очень неохотно. Келлеры не могли позволить себе выбрасывать деньги на ветер. Они даже капиталовложения не могли себе позволить.

Нельзя сказать, что Рэчел не понравилась Центральная школа искусств. Наоборот, она полюбила и школу, и Лондон. Проблема заключалась в другом — в уроках актерского мастерства.

Она терпеть не могла читать пьесы с их бесконечными ремарками и сносками. Но это оказалось только начало. Дальше она обнаружила, что существуют сноски к другим сноскам. Казалось, в каждом слове пьесы заключен какой-то скрытый смысл. Любая простейшая фраза вроде «Проводите меня к вашему начальнику» препарировалась и тщательно исследовалась. Почему персонаж хочет попасть к начальнику? Кто этот начальник? Как данный персонаж к нему относится?

Уже через несколько недель обучения, Рэчел почувствовала, что в голове у нее все перемешалось. Она и не подозревала, что человеческие характеры настолько сложны. От этого сознания становилось неуютно. Если любой встречный на улице может оказаться вместилищем неведомых страхов, неврозов и скрытых побуждений, то, что же тогда представляет собой она сама? Даже думать об этом не хотелось. Однако думать приходилось. Каждый день на каком-нибудь из уроков ее заставляли сосредоточиваться на одной из сторон собственной натуры. Так, например, на занятиях по дикции она остро ощущала свой резкий северный акцент, на уроках пластики не могла забыть про свои чересчур худые ноги, а на занятиях пантомимой вообще чувствовала себя полной тупицей.

Рэчел приехала в Лондон для того, чтобы уйти от прежней жизни, начать все сначала, а не для бесконечных размышлений о самой себе.

Дядюшка, Альберт Файнер, взял на себя ответственность за нее. Ей отвели отдельную комнату в его комфортабельном доме в Уэмбли. Предполагалось, что какую-то часть времени она будет проводить в их обществе — дядюшки, хорошо сложенного, вальяжного; двух его сыновей-подростков, казавшихся его точными копиями, и тетушки, очень напоминавшей мать Рэчел, только с более тихим голосом и спокойными манерами. Однако она виделась с ними крайне редко. Они считали, что виной тому ее яркая внешность.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});