Культура заговора : От убийства Кеннеди до «секретных материалов» - Питер Найт

Своей критикой опасных бредней поли гиков-параноиков, их сторонников, а также влияния массовой культуры, повергающей сознание в ступор, в конце концов эти комментаторы воспроизводят тот самый образ параноидального мышления, который они всеми силами стремятся заклеймить. Перечисляя характерные черты параноидального стиля, они идут по пути параноидальных политических брошюр, цель которых создать наделенный злодейскими чертами образ врага (в духе «как-донести-на-соседа-коммуниста»). Эти авторы пишут о том, что по-настоящему нам стоит бояться дальнейшего распространения массовой паранойи. Обращаясь к термину «конспиративизм», Пайпс представляет теорию заговора в виде зловещей идеологии, родственной коммунизму, с которой точно так же необходимо без устали бороться ввиду ее надвигающейся угрозы. «Конспиративизм ухитряется проникать в сознание самых бдительных и умных людей, — предупреждает нас Пайпс, — так что стремление не давать ему хода означает непрерывную борьбу, в которую я приглашаю вступить и читателя».[15] Конспиративизм становится демонизированной и материализованной сущностью, на которую можно навесить большую часть всех неприятностей, имевших место в истории. Причастность научного паникерства к распространению массовой паранойи налицо.

Обобщая эти опасения в связи с нарастающей общей доверчивостью, в предисловии к карманному изданию своих «Историй» Шоуолтер пишет о том, что «предстоит пройти долгий путь, прежде чем эпидемии легковерия, суеверий и истерии пойдут на спад».[16] Пайпс в свою очередь срывает злобу на Всемирной паутине как современном источнике конспиративизма, поскольку сама ее технология, по его утверждению, гипнотизирует пользователей, пробуждая в них излишнюю доверчивость. Эти исследования созвучны другим появившимся в последнее время научно-популярным работам, участвующим в скептическом разоблачении общих заблуждений, начиная с работы Карла Сагана «Мир, населенный демонами» и заканчивая книгой Майкла Шермера «Почему люди верят в странные вещи».[17] Во многих отношениях поливание грязью массовой параноидальной доверчивости напоминает интеллектуальные нападки эпохи 1950-х годов на отупляющее воздействие «масскульта», фактически конспирологическую теорию, объясняющую, как массы становятся жертвой обмана не только вождей тоталитарных режимов, но и индустрии развлечений.[18] Однако более поздние атаки на конспиративизм не ограничиваются осуждением оболваненных масс и правых паникеров. Так, Пайпсом движет ощущение, что левые слишком легко отделались от этой критики (отсюда берется его желание поведать о злодеяниях Сталина). Вспоминая резкую критику времен культурных войн по поводу тайного просачивания в университеты штатных радикалов начиная с 1960-х, он пишет о том, что со временем определенная конспиративистская и ангиавторитарная позиция стала для научного сообщества и либеральных массмедиа нормой. И действительно, Пайпс считает весь марксистский проект по существу конспирологическим по причине объединения собственников в борьбе с рабочими. Пайпс спорит с тем, что кажется ему невнятным политическим расшаркиванием склоняющихся влево критиков, с которыми, на его взгляд, нужно быть поосторожнее. Возвращаясь к другому фавориту культурных войн, Робинс и Пост точно так же набрасываются на литературную теорию деконструкции за то, к примеру, что она склонна (как, на их взгляд, это имеет место в фильме Оливера Стоуна «Дж. Ф. К.») размывать границу между истиной и ложью. Подобная культурная практика подвергается критике за то, что она ослабляет эпистемологический иммунитет аудитории, делая ее уязвимой к заражению паранойей. Утверждение, что и левые и правые стали относиться к конспирологическому мировоззрению как к чему-то само собой разумеющемуся, без сомнения, можно чем-то оправдать (хотя, как следует из первой главы нашей книги, в мире культуры заговора уже не имеет смысла делить политический спектр на правых и левых). Вместо того чтобы просто еще больше обвинять конспирологическое мышление, упрекая не только обманутые массы, но и так называемых штатных радикалов, было бы разумнее попытаться исследовать, почему прежде крайние взгляды стали мейнстримом и обрели популярность.

Все перечисленные авторы говорят о том, что конспирологические теории были, есть и будут весьма губительной формой убеждений. Они единодушно считают, что ответственность за развенчание параноидального стиля всегда и везде лежит на интеллектуале. В конечном счете понимание истинных причин или значения «эпидемии паранойи» волнует их меньше, чем стремление помогать в предотвращении ее вспышки. В отличие от всех этих текстов данное исследование отталкивается от того, что современное конспирологическое мышление действительно может возникать из заблуждений и быть опасным, но в то же время оно может служить необходимым и порой даже креативным ответом на быстро меняющуюся обстановку в Америке, что мы и наблюдаем, начиная с 1960-х годов. Короче говоря, культура заговора обеспечивает быстрое повседневное эпистемологическое решение зачастую неподатливых сложных проблем. Следовательно, задача заключается не в том, чтобы осуждать, а в том, чтобы попытаться понять, почему логика заговора стала привлекательной для различных областей американской культуры и как она влияет на рассуждения людей о причинности, управлении, ответственности и идентичности. И хотя они рьяно взялись бы отрицать, что конспиративизм можно считать креативным явлением, Пайпс, Робинс и Пост, вероятно, согласились бы с тем, что в наше время конспиративизм в США перестал причинять вред. В книгах этих авторах речь идет о том, что параноидальный стиль стал всего лишь культурным феноменом, а значит, и потерял свое значение, поскольку ввиду отсутствия крупных жертв, исчисляющихся тысячами, если не миллионами людей, вспышки популистской паранойи вряд ли дойдут до такого размаха. Однако в этом исследовании будет показано, что значение конспирологического мышления все больше возрастает, несмотря на его поворот в сторону культуры — или, быть может, даже вследствие этого.

Опровержения

Использование понятия «эпидемия паранойи» отражает стремление не только осудить, но и опровергнуть, а также исправить, дабы вылечить эту напасть. Статьи Карла Поппера о «конспирологической теории общества», написанные в 1940–1950-е годы, стали лишь первыми в длинной череде опровержений конспирологического мышления с теоретической точки зрения. Поппер настаивает на том, что, хотя время от времени успешные заговоры, без сомнения, имели место, чаще всего в истории действуют случайности и комбинация абстрактных сил, чем согласованные усилия отдельных заговорщиков. По определению Поппера, конспирологическая теория общества — это «точка зрения, согласно которой все, что бы ни случилось в обществе, включая такие явления, которые, как правило, людям не нравятся: война, безработица, нищета, дефицит, — считаются результатом непосредственного замысла неких могущественных личностей или группы людей».[19] Поппер отвергает подобную картину исторических причинно-следственных связей, доказывая, что «конспирологическая теория общества не может быть достоверной, ибо, в противном случае, это равносильно утверждению, что все события, даже те, что на первый взгляд не кажутся кем-либо запланированными, являются ожидаемым результатом действий людей, в них заинтересованных».[20]

В важной статье о параноидальном стиле в революционной Америке Гордон Вуд утверждает, что конспирологические теории, бытовавшие в XVIII веке и рисовавшие мелкие группы заговорщиков, тайно влияющих на ход общественной жизни, были во многом созвучны тогдашним более широким представлениям о движущих силах истории. Тем не менее, как и Поппер, Вуд настаивает на том, что конспирологи XX века все извратили. Он утверждает, что в XIX веке с развитием общественных наук, рассматривавших историю скорее как результат действия абстрактных сил, а не отдельных заговорщиков, толкование событий в конспирологическом духе «стало все больше казаться примитивным и странным».[21] Тот факт, что конспирологические теории уцелели и в XX веке, продолжает Вуд, можно объяснить лишь за счет «умственных отклонений, параноидального стиля, характерного для психического расстройства», к которому склонны маргиналы и бесправные люди. Вуд пишет, что «после возникновения современной социологии» объяснение событий с помощью конспирологических теорий стало «еще более упрощенным»:

В нашем постиндустриальном, насыщенном наукой обществе те, кто продолжает объяснять сочетания событий сознательной человеческой хитростью, скорее всего, будут отнесены к особым категориям людей, возможно маргиналам, удаленных от центров власти, не способных понять концепции сложных причинно-следственных связей, которые предлагают мудрые социологи, и не готовых расстаться с желанием упростить и прояснить моральную оценку событий.[22]