Максим - Леонида Подвойская

Затем они поговорили ни о чем и старший Белый засобирался. Отец Анюты ехал домой, чтобы решить служебные дела и вновь разрываться здесь между женой и дочкой.

Сосед по палате мирно похрапывал. На тумбочке уютно горела лампа. Красивая медсестра не появлялась. Максим, анализируя прожитые сутки, пришел к выводу, что в нем появилась или проявилась способность к целительству. Выросший в эпоху повального увлечения всевозможными паранормальными явлениями, он скорее обрадовался, чем удивился этому обстоятельству. Но вот боль… Он ранее нигде не читал, что целительство столь мучительно для самого врачевателя. Да и те, кого подняло на щит телевидение, не морщась, лечат целые толпы. А тут из-за одного или одной – столько боли и такая трата сил.

Внезапно его осенило. А что, если это временно? Вот завтра проснется, а этого уже нет. И он не успеет. Надо… Прямо сейчас, пока возле нее никого нет. Максим поднялся и вышел в коридор.

– Я быстро, – ответил он на немой вопрос дежурившей красавицы Марины и направился в сторону туалета, а когда та склонилась над книгой, метнулся в реанимацию.

Здесь ничего не изменилось. Разве что шторы теперь были раздвинуты, да из капельницы в вену на тонкой руке неподвижной девушки сочилась какая-то жидкость. Непонятно откуда зная, что делать, Макс, даже не касаясь, поднес руки к голове несчастной и замер, ожидая боли. И она вновь пришла – на этот раз тупая, саднящая.

– Да что же это? – всхлипнул целитель, но тут же, потрясенный, замолчал, уставившись на пальцы рук.

Маленькие искорки пробегали от запястий к кончикам пальцев и накапливались там, заставляя их светиться все более ярким и ярким светом. И словно некий барьер мешал этому свету вырваться, политься дальше.

– Бери, бери, – шептал он, как в прошлый раз, но отчетливо видел: он сам не давал той целительной силы, в которой так нуждалась девушка. Кончики пальцев уже светились настолько ярко, что освещали бледное лицо девушки, когда Максим вдруг понял – он так боится этой боли, что желает быстрее от всего этого отделаться.

– Нет! Пускай! Она должна… Она не будет калекой. Ну же! Не боюсь. Давай!

Боль вновь ослепила его. Но таинственный свет («Какое-то поле», – подсознательно решил юноша) двумя прямыми лучами коснулся висков девушки, затем растекся по ее голове и явно стал просачиваться сквозь бинты.

– Открой глаза, – решительно и в то же время радостно сказал он, – и тут же окунулся в их глубину.

– Бери это. Впитывай. Ты будешь ходить, бегать, прыгать, танцевать. – Пронзительная боль не давала возможности сосредоточиться, и Максим с трудом подбирал слова. – Ты будешь абсолютно здорова, – нашел он, наконец, правильную формулу и вдруг почувствовал сопротивление своим словам и мыслям.

Повторяя слова об абсолютном здоровье, он попробовал, как в прошлый раз, послать не эти ручейки, а волну своей неведомой силы. Что-то мешало, и юноша, мотая головой от мучительной боли, попробовал сосредоточиться на путях светящихся ручейков. Это удалось, и он вдруг ясно представил, как пульсирующие волны растекаются и, словно губкой, впитываются розовыми, похожими на мелкие цветочки, клеточками мозга. Дальше, дальше… А здесь? А здесь зияла пустота, пропасть.

«Прооперированный участок, – понял Макс. – Надо соединять».

Он попытался добавить силы светлым лучикам, и это отозвалось еще более жгучей болью.

– Ничего, – успокоил он девушку, испуганно глядевшую на него. – Ничего. Ты выздоровеешь. Ты скоро выздоровеешь.

Еще немного боли, и он уже не увидел, а почувствовал, что его флюиды все же прорвали этот черный барьер.

– Вот так, вот так, – приговаривал он, отправляя этих таинственных посланцев здоровья все глубже и глубже в раненый исстрадавшийся мозг.

И рана сдалась! Он увидел, как ярко-чистым голубым огнем вспыхнули лучи его пальцев, как окуталась свечением вся голова девушки. А вскоре свечение погасло само собой. Угасла и боль.

«Или силы кончились, или больше не надо», – решил Максим.

Он вновь был так опустошен и измучен болью, что даже не заметил, выходя, как Анюта повернула голову и посмотрела ему вслед. Он в этот момент столкнулся взглядом с медсестрой, стоявшей в дверном проеме. Судя по расширенным до последней степени зрачкам, она что-то видела, но пока не могла понять, что.

– Все потом. И помогите, – попросил целитель, опираясь на стену.

С присущей медсестрам сноровкой Марина подхватила оседающего нарушителя режима под мышки и поволокла по коридору. Уже у палаты они встретились со спешившим в реанимацию Пушкаревым.

– Как она? – строго спросил полковник медсестру.

– Ничего. Все так же. Это я вот, в туалет… помогала, – испуганно залепетала, оправдываясь, девушка, кивая на Максима.

Грозный офицер хотел, видимо, спросить еще что-то, но, вздохнув, грузно зашагал в реанимацию.

– А теперь я тебя спрошу, – затащив Макса в палату и бросив его на кровать, зловеще прошипела медкрасавица. – Что ты там делал? – с расстановкой произнесла она. – Ну? Что ты там делал? – повторила она и, не дождавшись ответа, стала трясти Макса за лацканы. – Ты расскажешь мне, пока я не подняла шум. Ну?

Максим молчал, засыпая. Ему совершенно не хотелось разговаривать, а тем более что-то объяснять. Дознание прекратилось самым неожиданным образом. Прогремели шаги, и открывшийся дверной проем заполнила фигура Пушкарева-отца.

– Сестра, сестричка, родненькая… быстрее, – пролепетал он и кинулся назад.

– Ну вот. Молись, гаденыш. Не дай бог… Сама удавлю, – пообещала девушка дремавшему Максиму, бросаясь вслед за Анютиным отцом.

Юноша успел еще заметить ненависть в ее зеленых глазах, проваливаясь в сон.

– Интересно, что она подумала? И что бы я подумал, увидев такое? А вообще, что она видела? – сквозь дрему спросил сам у себя Максим.

Глава 3

На следующее утро новоявленный целитель проснулся еще до обхода. Виной тому были лучи раннего весеннего солнца и мягкие нежные прикосновения. Кто-то тихонько гладил его по лбу и щекам. Пальцы, прикасавшиеся к его лицу, пахли ароматным мылом, духами и лекарствами. Еще не открыв глаза, он догадался, кто это.

– Пришли душить? – улыбнулся он, встретив на этот раз мягкий задумчивый взгляд зеленых глаз.

– Ты меня прости – сдавленным голосом попросила Марина.

– А что случилось?

– Но ты-то же должен знать!

– Откуда? Я же уснул…

Медсестра, волнуясь, принялась рассказывать. Вбежав в палату, она увидела склонившегося над девушкой отца, который приговаривал:

– Смотрите, сестра, смотрите же! Она открыла глаза! Она повернула голову!

Больная вдруг улыбнулась и положила свою ладонь на руку отца.

– И тут, и тут… – Марина стала запинаться. – И тут этот мужчина, этот мамонт, просто упал на табуретку и разрыдался. Ты бы видел… И я… тоже.

Медсестра не могла больше сдерживаться и заплакала.

– Значит, он очень любит свою дочь. А вы?

– У меня нет дочери, – недоуменно ответила девушка.

– Нет, а вы отчего плакали? И вот теперь…

– Она же начала двигаться! И это ты! Ты! А я думала…

– Что? – даже привстал от любопытства Максим.

– Плохо думала, – покраснела и вновь взахлеб разрыдалась совестливая девушка.

– А дальше что?

– Кто ты? – вдруг, перестав плакать, спросила Марина. – Я никому не скажу. Клянусь. Ты хотя бы намекни. Ее отец сказал, что будет молиться за ангела-спасителя. Это получается… за вас? – уже со страхом и уважением спросила девушка.

Она даже не заметила, как стала обращаться к этому юнцу на «вы».

– Да что вы, пусть за профессора молится.

– Не надо «ля-ля», – девушка по-заговорщицки наклонилась к Максу и шепотом продолжила: – Когда я позвонила профессору домой, а в случаях ЧП надо его сразу вызывать, он подумал, что все… Я по голосу поняла. Потом говорю, что она головой и руками двигает, а он не верит. Но тут счастливый папаша трубку у меня вырвал и подтвердил. Когда В. И. примчался и посмотрел на то, что с ней творится, он сам чуть в обморок не упал. От удивления и от радости. Обследовал и все головой мотал… Вот… А вы говорите: «Профессор». Он сам сказал: «Чудо». Скоро увидите, какой он сегодня. Уже идут. Ладно, потом.

Она легко вскочила и выпорхнула из палаты.

– Доброе утро, – стремительно вошел в палату профессор. – О, уже проснулись? Ну, молодцом, молодцом. Давайте посмотримся. Та-ак. Общая слабость, но не столь значительная. Смотрим сюда… ножку на ножку… Та-ак. – Профессор с улыбкой уставился на пациента. – Выздоравливаем, мой друг, выздоравливаем. Если так пойдет дальше, то скоро… Но не будем загадывать… кое-что я вам отменю. Из сильнодействующего. А то тошнит, небось? – испытующе заглянул в глаза Максиму хитрован-профессор.

– Вроде нет, – пожал плечами пациент.

– Это меня тошнит, профессор, – раздался хриплый голос с соседней койки.

Реакция профессора на эту жалобу была потрясающей. Он возмущенно повернулся к встрявшему в разговор больному, затем замер, всматриваясь в выглядывающие из-под повязки глаза.