Аппарат Джона Инглиса - Валерий Язвицкий

— Мама! — закричала Сибилла и бросилась к будущей теще Джона.

Девушка, словно на коньках, прокатилась несколько метров, потом сразу наскочила на мать. От толчка миссис Кроккер подпрыгнула на песке, причем ее головной убор отлетел в сторону, обнаружив почти лысую голову. При отсутствии трения шпильки и завязки не держали парика.

Джон Инглис был так поражен этой неожиданностью, что стоял, разинув рот. Между тем миссис Кроккер злобно хваталась за парик, но он всякий раз выскальзывал из ее пальцев.

— Джон, — закричала наконец Сибилла, — да прекратите же действие своего аппарата! Разве вы не видите, что делается с нами?!

— Так это он, — взвизгнула будущая теща, — это он издевается над нами? Мистер Инглис, вы безнравственный человек, вы даже не джентльмен!

В этот момент парик окончательно отлетел прочь и, не удерживаемый трением, покатился к ногам злополучного изобретателя.

Джон Инглис отскочил от него, как от гремучей змеи, и бросился бежать. Он понял, что мисс Сибилла никогда теперь не будет его женой, что его счастье разбито навеки. В порыве отчаяния, ничего не видя и не соображая, он выскочил из цветника на улицу и бросился бежать, не разбирая дороги. Он не замечал, что его неистовый бег сопровождался всюду какой-то кинематографической буффонадой.

У одного магазина из рук приказчика грохнула на пол корзина с бутылками лимонада, как только луч иксофора коснулся ее. Шипучий напиток под звон разбитого стекла взметнулся фонтаном из корзины. В другом месте небольшой ресторанчик наполнился воплями и грохотом разбиваемой посуды, а публика забарахталась на полу, среди осколков и кусков пищи.

Со всех сторон за Джоном Инглисом неслись крики, звон и грохот падающих предметов, а он бежал, как затравленный заяц. Его сердце так мучительно ныло, что он забыл о существовании иксофора, не понимая, что и отчего происходит.

Вдруг он увидел перед собой поезд. Колеса паровоза, густо окутываясь паром, вертелись на одном месте. Тормоза не действовали, и весь поезд медленно скатывался назад, под уклон. Тут только Джон догадался, что во всем виноват он сам. С яростью он сорвал с себя иксофор и стал топтать его ногами, но тотчас же беспомощно распластался по земле, как кисель.

В ужасе он открыл глаза. Обвел мутным взором свою комнату и отчетливо услышал стук в дверь. Он не сразу сообразил обстоятельства, но машинально ответил:

— Войдите!

Вошел посыльный Кроккеров и подал ему карточку с приглашением на домашний концерт.

Джон Инглис окончательно пришел в себя и, поблагодарив посыльного, добавил с радостным смехом:

— Сегодня, Дик, я видел поразительно смешной сон!

ХРАНИТЕЛЬ ЖИЗНИ

Хомутов громко рассмеялся. Его круглое лицо сияло и лучилось веселыми морщинками. Седые волосы и борода были взлохмачены.

— А знаете, — говорил он, — как десять лет назад меня здесь честили? Как выйду бывало в поле с сачком, так люди говорят: «Вон старый дурак опять бабочек ловить пошел!» Сумасшедшим считали.

Попыхивая трубочкой, Хомутов рассказал мне много смешных историй, связанных с его научной работой. Немало было у него и неприятностей, но он все преодолевал и вышел победителем. Я слушал его внимательно, удивляясь, откуда столько энергии и здоровья у этого могучего старика.

— Зато теперь, — сказал я, — вы являетесь гордостью советской науки, а колхозы и совхозы вам челом бьют.

— Еще бы! — воскликнул Хомутов. — А вы знаете, как колхозники мою опытную станцию окрестили? Нельзя отказать им в остроумии.

— Как же? — спросил я.

— «Живое кладбище»! — опять громко расхохотался старик. — Вот разбойники!

Хомутов любил посмеяться и пошутить. Эта черта характера отличала его от ученых обычного типа, серьезных, сухих, а иногда и чересчур важных. Мне он сразу понравился, и я почувствовал себя на его станции как дома.

— Алексей Иванович, — попросил я, — да покажите мне все ваши завоевания, разъясните…

Хомутов вытряхнул трубку и уложил ее в карман.

— Пойдемте сначала в лабораторию, — сказал он улыбаясь.

Мы пошли по коридору, в конце которого виднелась дверь. Хомутов отворил ее, и мы попали в длинную, узкую комнату. В середине стоял большой оцинкованный ящик, внутри его на особых подставках помещался другой, с тонкими электрическими проводами. У задней стены была специальная установка в виде столбика, на котором белела фарфоровая пластинка с нанесенными на ней градусами и цифрами. По ней вверх и вниз от цифры к цифре двигалась черная палочка. С противоположной стороны на другой установке помещалась зрительная труба, чтобы видеть на значительном расстоянии градусы и цифры, отмечаемые палочкой.

— Это электрический термометр, сконструированный Бахметьевым, — объяснил Хомутов. — Он так чувствителен, что приближение человеческого тела с температурой в тридцать шесть градусов тепла по Цельсию может уже оказать на него влияние. Поэтому я наблюдаю за изменениями температуры насекомых в зрительную трубу.

Потом он объяснил мне, что оцинкованный ящик представляет собой холодильник, в котором помещаются особые ванны охлаждения. Эти ванны бывают разной величины, в зависимости от их назначения.

Обычно для опытов над одним насекомым употребляется маленькая коробочка. Укрепив на пробках насекомое, в него вкалывают крошечную иглу, соединенную проводами с электротермометром. Слабые токи, возникающие в игле от теплоты насекомого, передаются по проводам, усиливаются специальными усилителями и приводят в движение черную палочку на шкале, отмечая температуру. В самой же воздушной ванне всегда поддерживается холод от двадцати до двадцати двух градусов Цельсия.

— Все это вместе, — сказал Хомутов, — и составляет знаменитую установку Бахметьева. По его примеру, но с некоторыми усовершенствованиями продолжаю работать и я.

Из дальнейшей беседы я понял следующее. Оказывается, можно при помощи холода остановить жизнь любого живого существа на сутки, на месяц, на год и даже на столетие. Животное в это время не будет ни есть, ни пить, ни дышать. Сердце его остановится, кровь и соки тела замерзнут и перестанут двигаться, все мышцы и ткани совершенно окоченеют.

— Вы уверены, что животное погибло, что оно мертво, — воскликнул Хомутов, — но нет, оно только в состоянии анабиоза — между жизнью и смертью — и воскреснет, когда мы захотим этого!

— Позвольте, — возразил я, — мне непонятно, почему же не воскресают тогда замерзшие в буран овцы, мороженая рыба и так далее…

— Вот в этом «почему» и была вся загадка, — отвечал Хомутов, — пока Бахметьев ее не разрешил.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});