Герой вашего времени - Генри Олди

Отвел Манюнчиков начальство в сторонку, мнение свое изложил, ответное мнение выслушал, подавился инициативой и дверь за собой тихо прикрыл. А назавтра выговор схлопотал, с занесением и устным приложением, за срыв договора важнейшего и пророчества вредные, работающие врагам нашим на руку, кольцами да часами увешанную.

Только беда одна не ходит, и когда Манюнчиков домой возвращался, пристали к нему хулиганы. Стоят на углу могучей кучкой, эй, кричат, дядька, дай сигарету!.. Дальше - больше, слово за слово, и двинулся наконец атаман на укрощение строптивого дядьки Павла Лаврентьевича. Глянул на него Манюнчиков - и сразу все понял.

- Не подходи, - умоляет, - не подходи, пожалей себя!..

Да куда там, разве атаман послушает... Взял гроза подворотен крикуна за грудки, к стенке прислонил для удобства, а стена-то дома пятиэтажного, а на крыше-то каменщик Василий трубу кладет, и хреновый он каменщик-то, доложим мы вам, кирпича в руках - и то удержать не может...

Одернул Манюнчиков куртку и прочь пошел от греха подальше. Хоть и предупреждал он покойного, а все душа была не на месте.

И пошло - поехало. Отвернулись от Павла Лаврентьевича друзья, потому что кому охота про грядущий цирроз печени да скорую импотенцию выслушивать; жена ночами к стенке и ни-ни, чтоб не пророчил о перспективах жизни совместной; на работе опять же одни неприятности, - так это еще до предсказаний судеб начальников отделов, судеб одинаковых, и одинаково гнусных...

Пробовал Манюнчиков молчать, и три дня молчал-таки, хотя и зуд немалый в языке испытывал, а также в иных частях тела, к пророчествам вроде бы касательства не имеющих - три дня, и все коту Вячеславу под хвост, потому как подлец Лихтенштейн при виде душевных терзаний коллеги взял да и спросил с ехидством: "Ну что, Паша, скоро заговорит наша Валаамова ослица?!"

Глянул на эрудита взбешенный Манюнчиков, и "Типун тебе на язык!" сам вырвался, непроизвольно. Не поверил Сашка, улыбнулся, в последний раз улыбнулся, на неделю вперед, по причине стоматита обширного, от эрудиции, видимо, и образовавшегося...

И вот однажды сидел удрученный Павел Лаврентьевич в скверике, думу горькую думая, а рядом с ним старичок подсел, седенький такой, румяный, бодрый еще - и изложил ему Манюнчиков неожиданно для себя самого всю историю предсказаний своих несуразных и бед, от них проистекающих.

Не удивился старичок, головкой кругленькой покивал и говорит: "Ничего экстраординарного я у вас, голубчик, не наблюдаю, обыкновенный синдром Кассандры, и все тут."

Хотел было Манюнчиков обидеться, но сдержался, и правильно, потому как изложил ему академический старичок и про пророчицу Кассандру, в древней Трое проживавшую, и про проклятие Аполлона, за треп несвоевременный на нее наложенное, так что в предсказания ее никто не верил, хоть и правду вещала Кассандра, только неприятную весьма, даже для привычного эллинского слуха неприятную...

А в конце лекции своей подал старичок надежду вконец понурившемуся Павлу Лаврентьевичу.

- Вы, говорит, людям дурное пророчите, вот они вам и не верят, ибо человек по натуре своей оптимист. Тут, голубчик, связь причинно-следственная имеется: вам не верят, а оно сбывается. Вот и найдите кого-то, кто в слова ваши поверит - глядишь, оно тогда и не сбудется, и вздохнете вы с облегчением...

Сказал, встал с лавочки и к выходу направился. Поинтересовался Манюнчиков, откуда старичок столь осведомленный образовался, а тот и сам признался, дескать, и у него синдром, только другой, имени маркиза какого-то заграничного.

Порылся после любопытный Павел Лаврентьевич в энциклопедии, и отыскал там маркиза оного, де Сад именуемого, а заодно и о происхождении садизма вычитал - то есть совет советом, а убрался он из скверика крайне своевременно.

Полный список людей, не поверивших Павлу Лаврентьевичу и за неверие свое пострадавших, мы приводить решительно отказываемся по причине дороговизны бумаги, а также полного единообразия последствий. Особый интерес вызывают разве что сотрудники иностранных консульств в Занзибаре, так до конца своего и не уверовавших в возможность конвенции о каннибализме; да заезжий английский миллионер, собравшийся было завещать Манюнчикову все свое состояние, но вовремя раздумавший, при предвещании грядущих неудач в гареме разорившегося шейха арабского...

Ну кто мог знать, что стоящая рядом блондинка - не секретарша пожилого греховодника, а жена законная, почище ревнивой Люськи?! И напрасно дипломатичный Павел Лаврентьевич разъяснял ей на пальцах, что гарем еще только имеет место быть купленным - хорошо, хоть местные сопровождающие по шее не дали, из апартаментов выводя, пожалели убогого...

А старичка-советчика Манюнчиков встретил как-то, в скверике памятном, где академик приглашал к себе на чашку чая молоденькую девицу с немного вдавленной переносицей, даму, однако, не портящей, а дедушку возбуждающей.

Умный был старичок, начитанный, а и он не поверил Павлу Лаврентьевичу, хотя здесь и синдрома Кассандровского не потребовалось девочку эту Манюнчиков видал ранее, в городском Дворце спорта видал, на турнире по фулл контакт каратэ, и представление о ее женственности имел изрядное.

Не поверил старичок и теперь жалеет, небось, да и как не жалеть, когда колясок инвалидных в продаже нет, а без них со сломанным позвоночником до скверика не добраться...

...Шло время, и отчаяние овладело вконец обессиленным Манюнчиковым. И в полной тоске стоял он как-то в очереди за колбасой, сам себе пророча, что не хватит, и сам себе не веря. Стоял, и слушал одного голодного оптимиста, вещавшего озверелым любителям колбасы о временных трудностях, после которых все будет гораздо лучше.

Глянул на оратора Павел Лаврентьевич, глянул - и все понял.

- Лучше? - скептически ухмыльнулся пророк. - Лучше не будет.

Очередь затихла, и в тусклых глазах появилось новое, незнакомое выражение.

- Не будет лучше! - бросил Манюнчиков в звенящую тишину, и люди послушно потянулись к нему.

- Не будет лучше! - и стены гастронома замерли в ожидании. - А будет мор и глад, и град огненный, и всадник бледный со взором горящим, имя которому Смерть, и мука неслыханная будет тому, кто не свернет с широкой дороги греха на узкую тропинку покаяния, и живые позавидуют умершим, когда...

Его слушали.

Ему верили.

Кажется, он приобрел новый синдром.

НЕДОСТАЮЩИЙ КОМПОНЕНТ

От предка чубатого, куренного кашевара Лаврентия, унаследовал Манюнчиков Павел Лаврентьевич многие фамильные склонности. В частности, счастье для Манюнчикова состояло из трех основных компонентов:

- Во-первых, испытывал Павел Лаврентьевич тягу неодолимую к горилке с перцем, которую сам же на стручках огненных и настаивал, государству в деле этом важном справедливо не доверяя.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});