Дорога в ад - Натиг Расул-заде

- Послушай, послушай, - взволнованно заговорил он. - Мы уедем, я увезу тебя, обещаю. Обязательно. Будет грузовик, все будет, как ты хочешь... Будешь в нем жить и путешествовать... Мы будем кататься по дорогам, все время кататься...

Мальчик вдруг поморщился, как от боли.

-. И я брошу, обещаю тебе, честно, брошу эту гадость... и тогда никто не посмеет назвать твоего отца наркоманом, никто не посмеет.. Я буду всегда с тобой, мы начнем жить сначала, и никогда не будем вспоминать наше прошлое... Я буду работать, ты ходить в школу... И грузовик, мы будем ездить по разным дорогам, как ты хочешь, будем ездить по самым красивым дорогам, которые только есть на свете... И я никогда, никогда больше не буду колоться, и никогда не дам тебя в обиду, мы будем вместе, всегда вместе, - говорил мужчина задыхаясь, захлебываясь словами, стараясь убедить, чтобы его жалкие, липкие слова заставили бы мальчика поверить ему, он говорил все это, но одна прилипчивая мысль вертелась в мозгу и не хотела исчезнуть - "мне одна дорога - дорога в ад", - думал он, и потому, все, что он говорил звучало еще менее убедительно под давлением этой мысли.

- Нет! - крикнул вдруг мальчик и отбежал в сторону, вырвавшись из рук отца, - Нет! Никогда этого не будет! Не рассказывай мне сказки! Никогда, никогда мы не уедем! Ты врешь, врешь, думаешь, я маленький, мне можно и соврать, а я поверю. Нет, я уже не маленький, и я не верю тебе! Я всегда буду с ней, и всегда будет одно и то же, и никаких дорог не будет, никаких дорог и грузовика не будет... - мальчик громко заплакал, зарыдал, сжимая ладонями, одна из которых была все еще обвязана грязным отцовским платком, разболевшуюся голову.

Мужчина молча подошел к нему. В горле его стоял горячий ком - большое горе маленького мальчика. Он опустился на корточки перед плачущим сыном, взял его руку и прижал к своей небритой щеке. Это было так неожиданна, что мальчик внезапно перестал плакать, перестал громко, в голос, но слезы все еще катились, оставляя извилистые полосы на немытых его щеках. Мужчина притянул его к себе и нежно поцеловал в лоб, обнял. Мальчик продолжал тихо всхлипывать.

- Может, ты и прав, - тихо сказал мужчина, - Может, и не будет. Но надо верить, сынок, надо верить в то, что любишь, о чем мечтаешь, это помогает жить... Если даже не приведется со мной, то ты сам вырастешь и уедешь, куда захочешь. Главное: верить, что это сбудется. Без веры невозможно жить. Ты еще маленький, и ты не научился ждать. А в жизни много приходится ждать. Ты ждешь, когда вырастешь и уедешь, а я, если еще буду жив, буду ждать твоих возвращений...

Мальчик задумчиво, устало, как обычно бывает после вспышки рыданий, слушал, мало что понимая из слов отца, не вникая в них, но сам голос родного человека, тихий и ровный, успокаивал, убаюкивал его. Ему вдруг как-то сразу сделалось очень холодно, сразу напала сонливость, он чувствовал себя, как избитый.

- Ладно, папа, я понял. Я постараюсь ждать, раз это нужно, - сказал мальчик, не замечая, что прервал отца, и немного помолчав, прибавил, - Я пойду, папа... Очень спать хочется...

- Идем, я провожу.

- Не надо, тебе потом возвращаться далеко. Сам дойду, Пока...

- Пока, - сказал мужчина. - Я завтра заеду, покатаемся.

- Ладно, - сказал мальчик равнодушно. Он на самом деле очень устал.

- Ровно в два часа заеду, жди на улице, - сказал мужчина. Мальчик молча кивнул.

- До свидания, сынок.

- До свидания.

Мальчик спустился в подземный переход, ярко освещенный неоновыми лампами. Мужчина смотрел ему вслед. Мальчик вышел из перехода на другой стороне улицы и пошел по безлюдной, ночной улице прямо посередине, и шел не оборачиваясь.

Мужчина стоял и смотрел, как мальчик исчезает в конце длинной улицы. Руки его тяжело висели по бокам и были похожи на двух больших, замеревших рыб. Потом он повернулся и медленно побрел вдоль тротуара. Из кустов выскочила взъерошенная, грязная собака и побежала к нему. Обнюхала его ногу и пошла рядом. Он отогнал ее. Собака покорно посмотрела ему в лицо, но не отставала. Он пнул ее ногой. Она молча отскочила, и когда он пошел, побежала за ним. Сама отстанет, подумал он, но собака не отставала. Она шла в двух шагах за ним по правую руку, будто он водил ее на поводке. Черт, вот ведь прилипла, подумал он, а подойдя к остановке, дождался троллейбуса и сел, хотя ему нужно было совсем в другую сторону. Когда троллейбус отъезжал, он обернулся. Собака стояла возле фонарного столба и смотрела вслед отъезжающему троллейбусу. Шел дождь.

И БУДЕТ СВЕТЛАЯ НОЧЬ

Женщина сидела на продавленном диване, одна в комнате, которую как и всю эту квартиру давно надо было отремонтировать, и смотрела перед собой пустым, отрешенным взглядом, когда постучали в дверь. Она медленно поднялась, пошла открывать. За дверью стоял парень с потрепанным испитым лицом, В руках он держал два пакета с бутылками и едой.

- Привет, - сказал парень и вошел сразу, без приглашения.

- Заходи, - запоздало, равнодушно произнесла женщина. Парень входя, внимательно поглядел ей в лицо,

- Ты, кажется, не очень мне рада? Я некстати? Ждешь кого-то? - Нет, почему же... - сказала она. - Просто я здорово устала за сегодняшний день. Что это ты притащил?

- Две бутылки вина и немного поесть, - он стал вытаскивать содержимое пакетов.

- Можно подумать, ты в поход собрался, - сказала она несколько ворчливо, Здесь все-таки квартира, и слава богу, поесть тут всегда что-нибудь найдется. Так что, в следующий раз не бери так много.

- Ладно, - сказал парень. - Я просто подумал, раз беру вино...

- Тут яблоки,.. Положи в вазу.

- Ты есть хочешь? Сделать тебе яичницу?

- Сделай, - сказал он. - Ужасно хочу есть.

Она улыбнулась доброй и несколько жалкой улыбкой. Странная была улыбка. Она пристально смотрела на него, держа в руках стаканы, забыв, для чего их взяла.

- Что ты так смотришь? - он забрал у нее стаканы, поставил на стол, ткнулся холодными губами в ее щеку.

- Так, - сказала она, неопределенно мотнув головой и вышла на кухню.

Он сел на диван, откупорил бутылку, разлил вино по стаканам.

Через несколько минут она вошла в комнату, неся перед собой сковородку с шипящей яичницей.

- Ох, какая красота! - воскликнул он, потянув носом аромат яичницы. - Я так голоден, что могу проглотить эту яичницу вместе со сковородкой.

- Нет, сковородка мне еще понадобится, - она переложила яичницу в тарелки, села за стол напротив него.

- Ну-с, вздрогнем, за ваше-с здоровье драгоценное, -произнес он, паясничая.

- Не кривляйся, - сказала она. - Такой большой и глупый.

- Какой же я большой, мне всего двадцать восемь.

- Конечно, совсем ребенок.

- Да, ребенок, - сказал он, продолжая паясничать, - и если мамочка не против, я попил бы молочка, - он многозначительно кивнул на ее туго обтянутые кофточкой груди.

- После яичницы, думаю, это тебе желудок испортит, -ответила она.

Он коротко, тихо рассмеялся.

- Ну, поехали, - сказал он. - Будь здорова.

Они выпили.

Он тут же наполнил стаканы.

- Торопишься, вижу, - сказала она.

- Что? - не понял он.

- Торопишься, говорю, - повторила она. - Дома ругаться будут, наверно, что задержался, да? Он не ответил.

- Скандала боишься, - не то спросила, не то просто сказала она.

Он торопливо, жадно ел яичницу, не придавая значения ее колкостям. Она поглядела на него молча. Ей вдруг захотелось погладить его но голове. Но не хотелось тянуться, так сидя не достала бы, и она отказалась от своего желания.

- А где твой сынишка? - вдруг спросил он.

- Не знаю, - ответила она неохотно, - Пошел гулять, наверно...

- В такое время? - удивился он.

- А который час? - она обернулась и посмотрела на большие старые часы на буфете, за спиной у себя. Была половина одиннадцатого.

- Скоро придет. Скоро должен придти, - сказала она не совсем уверенно.

- Все не ладите? - спросил он с набитым ртом.

- Да так, - она махнула рукой и потом, помолчав, печально добавила, Большой он уже, ведь все понимает. Но и я не могу так. Сколько меня муж мучил! Целых семь лет изводил. Чего только не натерпелась за эти семь лет, будь они прокляты! На кого я стала похожа, посмотри только. А ведь молода, молода ведь я, всего-то на два года старше тебя... - она замолчала в изнеможении, откинулась головой, переводя дух.

- Что он сейчас делает? - спросил он, чтобы разрядить обстановку и поняв тут же, что задал далеко не тот вопрос, который мог бы эту ситуацию разрядить.

- Не знаю, - не сразу ответила она, - Что он может делать?... Конченный человек. Наркоман. Друзья у него были очень уж хорошие. Через них и отсидел два года. А вернулся из тюрьмы совсем уж конченным, а я все эти годы бегала за ним, как собака, передачи в зону таскала. Думала, выйдет за ум возьмется. А он взялся... за наркотики...

- А за что его посадили? - спросил он.

- Я уже рассказывала тебе.

- А, да, да... Правда, - сказал он, будто вспомнив, хотя на самом деле ничего не вспомнил, просто понял, что ей не хочется сейчас говорить об этом. Они помолчали.