Три буквы на моем заборе. КВН - Халил Мусаев

– Слушай, друг. Как бы там ни было, тебе катит от трех до пяти. Мы предлагаем тебе сделку. Ты берешь на себя еще четыре-пять дел, а мы устроим тебя в приличную зону, с хорошими рекомендациями.

– Согласен, только все подряд дела я на себя не возьму, – заявляет наш подследственный. – Я вор с узкой специализацией, и дурная слава мне не нужна. Несите дела и дайте мне время, я выберу себе несколько из них.

Ему дают десяток нераскрытых дел, он отбирает себе пять. Начинается суд.

– Гражданин (называют фамилию, имя), вы признаете себя виновным в вышеперечисленных преступлениях?

– Нет, граждане судьи, не признаю. Меня оклеветали. Ни в одном из этих преступлений я не виновен. В то время, когда они совершались, я сидел в Иркутске по совершенно другому делу. Можете проверить.

Направляют запрос в Иркутск. Действительно, в это время «деятель» сидел по обвинению в карманной краже в камере №514, но за недостаточностью улик был отпущен. Махачкалинские сыщики были в шоке. Они то ли поленились проверить, где их подопечный находился в период совершенных преступлений, которые работники решили на него повесить, то ли забыли это сделать. Судьи посчитали, что, раз в четырех делах из пяти подсудимый точно не виновен, значит, и пятое сфабриковано. Хитрого и изворотливого вора отпускают прямо из зала суда.

Это история гуляла от одного двора к другому, обрастала новыми подробностями и в итоге стала красивой легендой. А один местный бард, знавший три аккорда на гитаре, сделал из истории песню куплетов на тридцать. Дворовая братва пела по вечерам в подъездах, пугая местных старушек, плевалась через щель в зубах и курила «Космос». Эта была наша форма протеста. Правда, против чего или кого мы протестовали, никто из нас не знал, но многие в итоге оказывались «в местах не столь отдаленных». Эта участь, вполне вероятно, могла постигнуть и меня, но я вовремя нашел применение для своего свободного времени, которое составляло в те годы 24 часа в сутки.

– Чтение книг – это старинный дагестанский обычай!

– Сейчас проверим!

– Халил, ты сейчас какую книгу читаешь?

– Тит Лукреций Кар. «О природе вещей»!

– Да он издевается!

– А ты сам начал!

По стране широкими шагами разворачивалась горбачевская перестройка. В магазинах пропала колбаса, и исчезли сигареты. Зато появились гласность и свобода. На нас, старшеклассниках, она отразилась следующим образом. В порядке эксперимента ввели свободное посещение большей части предметов школьной программы. Обязательными были точные науки и почему-то химия. Химию я не любил. Она меня – тоже. Из всего курса школьной химии помню только формулу этилового спирта – C2H5(OH). И то только благодаря одному анекдоту.

Анекдот.

Дивизии Василия Ивановича поручено захватить железнодорожную станцию, на которой стояли цистерны со спиртом. Взять-то ее – не проблема, а вот как потом сохранить в целости спирт от доблестных красноармейцев? Решили под покровом ночи поручить Петьке цистерны замаскировать. Станцию взяли. Но на следующий день вся дивизия, включая лошадей, была в дуплете. КАК УЗНАЛИ??? Вызывают Петьку.

– Ты цистерны замаскировал?

– Так точно, Василий Иванович, замаскировал. Я со всех цистерн стер слово «Спирт» и написал его формулу – C2H5(OH).

Вызывают красноармейца. Тот еле-еле дополз до начальства. Его спрашивают:

– Как определили, что в цистернах спирт?

– Идем, видим: большие бочки на колесах. На них какие-то буквы, цифры нарисованы. А в конце написано: «ОН». Попробовали, точно, он!!!

Вот так благодаря анекдоту я даже во сне могу вспомнить формулу этилового спирта. Из курса математики я вообще ничего не помню. Скорее всего, потому, что не было тогда приличных анекдотов на эту тему. Выбор направления дальнейшей учебы в вузе определил, как это часто бывает, случай. Я уже учился в одиннадцатом классе и морально готовил себя для поступления на экономический факультет сельскохозяйственного института, но в один прекрасный день встретил сына одного папиного друга – Османа Махачева. Он шел на курсы арабского языка. Я почему-то тоже захотел знать арабский язык и уже на следующий день сидел за партой вместе со своей сестрой, которая решила составить мне компанию. Занимались мы во второй школе по вечерам. Преподавал нам сириец, мой тезка Халил. Вскоре я так увлекся арабским языком, что твердо решил поступать на арабское отделение факультета иностранных языков педагогического института.

В середине лета 1991 года, сдав вступительные экзамены, я с трепетом искал свою фамилию в списке поступивших. Сразу после Мусаевой З. М. чья-то добрая рука начертала «Мусаев Х.М.»

– Поздравляю, выдавила из себя одна пролетевшая абитуриентка. З.М. – это ваша сестра?

– Нет, это моя жена, – заявил я и гордо удалился праздновать.

Мусаевой З.М. оказалась моя бывшая одноклассница по 39-й школе, юная и симпатичная девушка по имени Зюльмира – внучка знаменитого аварского артиста Махмуда Абдулхаликова. Так я стал студентом и сделал главный шаг на пути к Клубу веселых и находчивых.

– А помните, как у Евтушенко?..

– Да, хорошо посидели, настоящий мужик!

Педагогический институт, где мне предстояло учиться ближайшие пять лет, в начале девяностых годов двадцатого столетия представлял собой большой, но мало пригодный для настоящей учебы вуз. По крайней мере, на нашем арабском отделении непосредственно сам арабский язык наши преподаватели нормально не знали. Но, тем не менее, вид на лекциях наши профессора и доценты делали грозный. Студенты вычисляли своих наставников довольно быстро, и главным местом их дислокации становилось все что угодно, но только не лекционный зал.

Студенческие годы. Фотографии Алика.

В первую очередь это была маленькая площадь с памятником Ленина у главных институтских дверей. Там всегда было чем заняться. Во-первых, покурить. Святое дело перед тяжелым студенческим днем. Свои сигареты студенты курить не любили, а потому минут двадцать уходило для подбора приличной компании, центром которой был счастливчик со своей пачкой табака. Во-вторых, можно было сфотографироваться с другом или, если повезет, с подругой у Алика. Алик – это был человек-фотоаппарат. В любую погоду, в любое время суток поджидал он своих жертв у входа в вуз. А поскольку сфоткаться еще не означало выкупить свою фотографию у его жены, отсюда вытекало третье студенческое развлечение, на которое смело можно было потратить полдня, – просмотр Аликовских альбомов. О, это было великое занятие. Ты берешь огромный альбом, садишься за стол и начинаешь из сотен фотографий находить знакомые рожи. При этом ты вызывающе громко хохочешь. Полистав часа три несколько альбомов, ты гордо протягиваешь свои сорок копеек, берешь одну понравившуюся (причем не обязательно свою) фотографию и гордо уходишь, произнося многозначительно: «Мне пора на лекцию».

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});