Вполне достаточно - Константин Михайлов

не понес.

На похороны пришло много людей. Все они хлопали меня по плечу и говорили «соболезную», причем совершенно искренне. Когда я говорил, что я виноват в пожаре, те лишь качали головами и повторяли «такое случается, такое случается».

Я проснулся. По щекам текли слезы. Я пытался остановить их, но они все текли и текли.

Я сидел в кровати и сквозь слезы осматривал комнату. В том пожаре она единственная уцелела, а в остальных комнатах сделали ремонт. С этим помогала бабушка, но от потрясения её здоровье тоже подкачало и через полгода после похорон родителей умерла и она. На похоронах бабушки я расстался с Катей.

— Хорошо — сказала она, почти не переменившись в лице, но через пару секунд закрыла ладонями лицо и тихо заплакала. Мне хотелось утешить её, обнять и сказать: «не переживай, все будет хорошо», но у меня не было права на такие слова. А потому я просто ушел.

Моим опекуном стал дедушка, с которым я увиделся в первый и последний раз, когда он приехал подтвердить опекунство. Нам с ним не о чем было разговаривать и он сразу же уехал. Так я погрузился в одиночество и самобичевание.

Слезы наконец прекратились. Я пошел в ванную и умылся. Захотелось выпить, но я решил повременить с этим. На кухне сделал себе крепкий черный кофе без сахара и вышел на балкон. Сюда, когда пожарные разрешили нам заходить в квартиру, мы с бабушкой перенесли все уцелевшие вещи. Их было немного, но кое-что все же осталось.

Я сел на табуретку, закурил и раскрыл одну из трех коробок.

Пыль поднялась в воздухе, заклубилась и вертелась в струйках сигаретного дыма. Я взглянул в окно. Утро было солнечным, на улице был плюс и все, что вчера намело, начинало таять. Сверху лежали какие-то ткани, та одежда матери, что была более-менее цела, внизу в коробке лежали книги — медицинские исследования, которые читали родители. Я отодвинул первую коробку и принялся за следующую.

Сверху второй коробки лежала старая газета. На первой странице была большая фотография, на ней стоял мой отец, снизу его халата виднелось какое-то пятно. Рядом на больничной койке лежала еще совсем маленькая Катя. Ей тогда было лет пять. В статье писали об открытии в нашем городе первого хирургического отделения и первой спасенной жизни. Катя тогда быстро пошла на поправку и очень прониклась моими родителями и часто заходила к нам домой, просто так, поболтать. Так мы с ней и подружились.

Я стал вспоминать то время.

Мы часто играли с Катей на площадке, неподалеку от моего дома, а потом, измазавшись в песке и грязи мы бежали ко мне домой, где мама, пришедшая с работы пораньше готовила нам ужин. Отец приходил поздно, но Катя никогда не уходила, пока не дожидалась его возвращения. Встретив его, она быстро одевалась и бежала домой.

Отец тогда говорил мне:

— Проводи её, как мужчина.

И я нехотя одевался и бежал за Катей.

Потом время побежало незаметно. Уже не помню как так вышло, что мы с Катей впервые поцеловались. Затем, нам наверное было по четырнадцать лет. Дождавшись, когда родители уйдут на ночную смену мы заперлись у меня в комнате и медленно, неловко и неуклюже, познавали друг друга.

А сейчас у Кати есть ребенок от непойми кого. Она стала матерью. Странно. Наверное, многие люди жалеют её, но все же мне кажется, что она ушла от меня так далеко. Слишком далеко.

В сознание стал проникать яд. «А если бы я остался тогда с ней…».

Отринув эти мысли я открыл последнюю коробку. В ней лежали мои грамоты и медали, которые я получал в школе и на соревнованиях по плаванию. Приходя домой с очередной грамотой, я обычно бросал её в мусорку. Меня не сильно волновали все эти вещи, к тому же я не испытывал никакой гордости за победы. Наверное, высокомерно это говорить, но они давались мне слишком легко, поэтому я чувствовал, что не заслуживаю наград, ведь я почти не прилагал усилий для их получения. Однако мама сохраняла все мои грамоты и вот они пережили тот пожар, а мама — нет.

Мама… Ни одна из её фотографий не сохранилась. Я попытался вызвать её образ в памяти, но появлялись лишь очертания, цельный портрет не выходил.

Вздохнув, я перестал шарить в коробках и закурил сигарету.

Внутри меня неистовствовала боль, которую я сдерживал все пять лет. Как легко оказалось разрушить броню, что я так старательно выстраивал. Вернее, мне казалось, что выстраивал.

Нестерпимо хотелось выпить, поэтому я оделся и вышел на улицу.

Людей было довольно много, должно быть суббота. Всюду была вода. Снег таял буквально на глазах. Повсюду образовались огромные лужи, а кое-где текли шустрые ручейки.

Проходя мимо детской площадки, находившейся прямо напротив нужного мне магазина, я заметил маленькую мисс Муссолини, прыгавшую по лужам.

«Вот ведь странно, три года я ни разу с Катей не пересекался, а теперь вот второй день подряд вижу её дочь»

Я было хотел пройти мимо, но вдруг услышал:

— Бабушка, вон там тот бомж, о котором я говорила.

«О, нет» — подумал я, но на самом деле был искренне рад вновь повидаться с этой маленькой грубиянкой.

— Коля! — Воскликнула Машина бабушка

— Здравствуйте… — Я попытался вспомнить её имя, но совсем забыл.

Машина бабушка, то есть Катина мать, была все такой же энергичной, какой я её помнил с детства, разве что морщин на её лице прибавилось. Я подошел ближе.

— Сколько лет о тебе ни слуху ни духу — говорит бабушка — а тут вдруг заявляется пьяный, грубит моей дочери и убегает, поганец такой.

Я покосился на Машу. Ей явно нельзя доверять пересказ таких вещей.

— Там было немного не так- сказал я, но осекся.

«А ведь, в сущности, так и было» — подумал я

— Ты мне тут не мудри. Пойди лучше к Кате да извинись. Она бедная уж извелась там — бабушка махнула рукой, в сторону Катиного дома. Маша при этом очень усердно кивала, мол, верно все говорит.

— Да я вот в магазин шел, вообще-то… — говорю я

— Бегом! — сказала бабушка

— Бегом! — повторила маленькая мисс Муссолини

Делать нечего, пришлось идти. Все же по дороге был один табачный и я хоть сигарет купил.

Подойдя к подъезду я замялся.

«Откроет ли она мне дверь? Да и вообще, что я тут делаю?». Снова захотелось бежать, но какой в этом толк? Жить мне осталось недолго, так может хоть