Победы, которых могло не быть - Эрик Дуршмид

крыши и сбрасывали грекам на голову горящие бревна; башня, обрушенная защитниками города, погребла под своими обломками множество атакующих. Но численный перевес на стороне греков — слишком уж много троянцев погибло в начальной неразберихе. Греки прорываются в царский дворец и зверски убивают Приама прямо на глазах его жен и детей. Смерть царя лишает троянцев последних остатков боевого духа, не встречающие сопротивления греки предаются обычным забавам победителей — убийствам, грабежу и насилию. Они убивают мужчин, сбрасывают детей с городских стен и уводят женщин в рабство. Троя погибла.

И только Эней[9], сын Афродиты, сумел выбраться из этой бойни. Он пересекает Средиземное море и вводит свой корабль в устье Тибра. Выйдя на берег, Эней закладывает город, которому суждено получить название Рим и стать столицей государства, которое со временем победит греков, победителей Трои.

Словом, полное торжество справедливости, окутанное флером мифологии.

Об истинном ходе событий той, отдаленной от нас тремя тысячелетиями, ночи можно только догадываться. «Боги карают меня этой ужасной войной»,— скорбно провозгласил Приам[10].

Однако мы постараемся отвлечься от активного участия в Троянской войне богов, чтобы рассмотреть ее стратегические, тактические и экономические аспекты. В конце девятнадцатого века немецкий археолог-любитель Генрих Шлиман обнаружил на холме Гиссарлык[11] развалины укрепленного города, основанного воинственным племенем фригийцев; вполне возможно, что это и есть Приамова Троя. Исходя из ее географического положения, мы можем заключить, что истинной причиной войны было столкновение морских интересов греков и троянцев. На карте стоял контроль над Геллеспонтом (современный пролив Дарданеллы) и Эгейским морем, фактически — над коммерческим судоходством в Средиземноморье.

Что касается продолжительности Троянской войны, непрерывная осада, длящаяся десять лет, попросту невозможна: чем бы, спрашивается, питались две отважные армии, лишенные возможности засевать поля и собирать урожай? Скорее всего, война состояла из серий отдельных набегов, возможно, сопровождаемых морскими сражениями.

Не нужно забывать и о таком важном моменте, как предупреждение мудреца Лаокоона. Справедливо рассудив, что Троя находится под властью сумасбродного деспота, он выступил против его тиранического правления — тенденция, поднятая на новые высоты Сократом и его учениками, величайшим из греческих философов.

Десять лет безрезультатных военных действий, а затем, словно по мановению волшебной палочки, все разрешается за одну ночь. Не стоит относить троянского коня к числу поэтических вымыслов[12], осада укреплений издавна сопровождалась применением военных хитростей, а тут мы видим простой и надежный способ усыпить бдительность защитников крепости и проломить брешь в ее стенах. Таким образом, история о Троянском коне дает нам поучительный пример победы, посредством тактической уловки.

История движется странными кругами. Греки многому научились у троянцев, троянские беженцы основали Рим, римляне покорили Грецию — и восприняли ее культуру.

Решающим фактором троянской войны была тактическая уловка.

4 июля 1187 г., Хаттин

Утрата Истинного Креста

«Я не выпущу из рук оружия, пока по земле ходит хоть один неверный».

Султан Саладин, по записи Бехеддина ибн Шехаба, 1187 г.[13]

Перед армией франков расстилалась равнина Баруф. Дневной поход в эту жаркую безводную пустыню грозил закованным в стальные латы и кольчуги рыцарям почти верной смертью. И все же король Иерусалимский Гвидо Лузиньян[14] приказал им выступать. К королю подошел высокий рыцарь. Его кольчугу прикрывала белая мантия с алым вышитым изображением Креста Святого Похода, с широкого кожаного пояса свисал длинный прямой меч, голову барона защищал островерхий шлем с наносьем, обычный для крестоносцев того времени. Героическая фигура Раймонда III, графа Триполитанского, занимает в истории средних веков видное место.

— Мой господин, почему ты посылаешь наше войско в эти безжизненные земли?— спросил граф.

— Чтобы выручить из затруднительного положения твою даму.

Расположенная на берегу Тивериадского озера крепость Тиверия, оплот графа Раймонда, была осаждена сарацинами. Говоря о «даме», король имел в виду Эшиву, графиню Триполитанскую, чье послание, дошедшее до Раймонда из-за стен осажденной крепости, взывало о помощи.

Раймонд знал, что султан Саладин, предводитель мусульман, строго придерживается сарацинского кодекса чести, а потому и пальцем не тронет высокорожденную даму. И тот же самый Саладин был хитер, как живущая в пустыне лисица[15]. Подбить армию франков на поспешную, плохо обдуманную спасательную экспедицию, заманить неверных на дорогу, ведущую к полной катастрофе,— о большем он не мог и мечтать. Именно поэтому гонец графини Эшивы не встретил на пути никаких помех.

— Сир,— сказал Раймонд,— если ты так страстно желаешь сразиться с Саладином, пускай это произойдет у стен Акры. Если дело примет дурной оборот, обитатели крепости придут нам на помощь. А если Господь будет на нашей стороне, мы сумеем сдержать натиск сарацинов.

— Сдержать их натиск?— гневно воскликнул один из приближенных короля, Рейнальд Шатильонский, владелец замка Керак.— Сдержать их — и только? Такие слова похожи на предательство!

— Да, сдержать их,— невозмутимо откликнулся граф Триполитанский.— А заодно — обескровить. Чтобы разбитый, уничтоженный Саладин бежал из Святой Земли и даже не помышлял о возвращении. Но мой господин,— он снова повернулся к королю,— ведь в пустыне за Саладином будет преимущество большей подвижности, он сомнет нас и рассеет. И кто же тогда защитит Иерусалим?

Было заметно, что король готов согласиться с разумным советом Раймонда.

Той же ночью, после совместной трапезы короля Гвидо и его вассалов, начала сплетаться паутина тщеславия, интриг и амбиций. Коварный Жерар де Ридефор, гроссмейстер ордена тамплиеров, чья помощь год назад позволила Гвидо Лузиньяну узурпировать престол в обход более законных наследников, пришел в королевский шатер и сказал:

— Сир, граф Триполитанский хочет, чтобы мы трусливо дрожали пред этими нехристями.

Король, справедливо опасавшийся могущественного тамплиера, заколебался. Он вышел из шатра и взглянул на небо; (вполне возможно, что где-то там, на другом конце бесплодной пустыни, его противник в тот же момент разглядывал те же самые звезды). Его мозг мучительно пытался разрешить задачу, найти аргументы, могущие оправдать дальнейшие действия. С ним случилось то же самое, что много раз случалось — и будет случаться впредь — со многими всесильными властителями: поставленный перед необходимостью принять решение, способное определить всю его судьбу, он растерялся. Он боялся, что назначенный на завтра поход может стать гибельным. Но Ридефор не желал допустить, чтобы король предпочел его советам чьи-то чужие.

— Мой король,— сказал он,— ты отлично знаешь, что граф Триполитанский тебя не любит. Он ведет предательские речи и заботится только о том, как бы не нарушить свой мир с тюрками. Мы