Вереница - Элисон Синклер

– Если я не смогу выйти отсюда, я…

– Перестань! – резко сказала Флер. И через минуту продолжила, более спокойно: – Все будет хорошо.

– Я здесь задыхаюсь!

– В тюрьме ты бы тоже задохнулся, – заявила она бесстрастно.

Стивен умолк, неприятно пораженный тем, что она сказала это вслух, да еще при людях. Но она щадила его чувства не более, чем он – ее. Для этого они слишком хорошо знали друг друга.

– Я мог спрятаться в горах. Меня бы там не нашли.

Флер немного помолчала, стараясь сдержаться, чтобы не наговорить слишком резких слов и не напоминать им обоим о том, что она оказалась здесь из-за него.

– Все это в прошлом, Стивен. Все.

Все… Дома приемных родителей – он не помнил своего родного дома, откуда его забрали в возрасте четырех лет, – мелкие кражи, отсидки в колонии для несовершеннолетних, грабежи… Женщина с черными волосами – женщина, которая кричала… пока он не заставил ее замолчать…

Стивен набрал в легкие воздуха, но так и не придумал, что сказать. Все, что он мог сказать Флер, он уже сказал. Она знала, кто он такой. И она знала, что сделало его таким. Она тоже жила у приемных родителей. И то, чего она добилась, она добилась наперекор им. Именно поэтому Флер не могла его осуждать.

– Лучше бы я скрылся в горах, – сказал он, надеясь вызвать у нее сожаление при мысли о том, что они потеряли.

– В горах у тебя не было бы ни малейшего шанса, – терпеливо повторила она то, что регулярно твердила ему последние десять дней. – Как только полицейские узнали бы, что это ты (а они наверняка уже об этом знают), они бы сразу сообразили, где ты прячешься. За тобой устроили бы охоту все полицейские, ФБР и куча добровольных помощников. Ты сам знаешь, Стивен. – Флер повернулась и взглянула на него. – Поэтому мы здесь.

– Не представляю, что бы я делал без тебя, – пробормотал он, прислонившись к стене.

Ее губы искривились в легкой саркастической усмешке.

3. Софи Хемингуэй

Софи, снова держа в руках кошачью корзинку, смотрела вслед уходящим тринадцати мужчинам. “Военные, – подумала она. – Иначе откуда у них такая выправка? Все, кроме ученого из НАСА. Он явно белая ворона среди них. Изящно сложенный, с блестящими глазами, импульсивный и доброжелательный, с хорошими манерами и слегка скособоченной нашивкой НАСА на рукаве”.

– Военные, – промолвила старая дама в ярко-синем пальто, по-прежнему стоявшая рядом. – Я их за километр чую.

Британское, очень четкое произношение. Голубые глаза выцвели от времени, черные зрачки превратились в маленькие точки. Правый глаз следил за передвижениями людей, в то время как левый, слепой, был слегка выпученным, а вокруг глазницы и на щеке белели мелкие старые шрамы. Белые подкрашенные волосы имели светло-сиреневый оттенок. Кисти и пальцы, хотя и скрюченные от возраста, были крупными и сильными, красивой лепки. Она не производила впечатления слабоумной; от нее не пахло мочой, фекалиями, грязной одеждой. Софи представила свою мать – та была бы такой же в возрасте восьмидесяти с лишним.

Старуха протянула правую руку.

– Мариан Уэст. Второе имя – Амелия.

Софи пожала протянутую руку, глядя старой даме в глаза. Скорее всего старуха и здоровым-то глазом могла различать только свет, тень и движение.

– Потеряла на войне, – сказала Мариан.

– Прошу прощения?

– Во Франции, в сорок третьем. Я принимала участие в движении Сопротивления – делала взрывчатку. Я и пальцев тогда лишилась. А глаз так и остался слепым. Опишите мне… – казалось, она с трудом выдавливает из себя слова, – опишите мне это место.

Софи описала ей зал со стенами, похожими на соты, пол со странным зеленым покрытием, людскую толпу, которая стала понемногу редеть, поскольку народ начал расходиться кто в коридоры, кто в пещеры в стенах, кто к пологому серому горному массиву в центре зала. Зал был похож на парк – но на парк, созданный кем-то по описанию или по картинке. Все было немножко искусственным, даже воздух. Мариан слушала, сжимая и разжимая пальцы, в которых держала трость. Мелисанда издала из корзинки громкий протестующий вопль.

– Странное место, – сказала наконец Мариан. – Хотя ничего особенного я и не ожидала. В моем возрасте вообще уже ничего не ждешь.

Софи улыбнулась, почувствовав вызов в этих словах.

– Хочу найти уголок, чтобы выпустить Мелисанду. Там, где поменьше народу.

– Не заговаривайте мне зубы, молодая леди. Вы считаете, что мне здесь не место.

Софи прижала к себе корзинку. Мелисанде явно не терпелось поскорее выбраться на свободу.

– Извините, – раздался чей-то голос.

Софи обернулась и увидела двух женщин. Одна из них была та самая рыженькая медсестра. Вторая – шатенка, высокая, с широкими мужскими плечами, в темно-синей цыганской юбке и красном болеро. За ними несколько женщин защищали кучу багажа от нападений расшалившейся детворы.

– Мы хотели спросить: может, вы с матерью пожелаете присоединиться к нам? – К желтой трикотажной рубашке женщины был приколот самодельный серебряный значок в виде опоссума.

– Мы не родственницы, – коротко сказала Софи.

Ей и правда не терпелось уйти, но отнюдь не в компании группы женщин, которые решили покинуть Землю в поисках лучшей жизни.

Мариан вертела головой из стороны в сторону, пытаясь понять, что происходит.

– Извините, – сказала рыжая и, взяв Мариан за руку, ласковым и естественным движением приложила ее пальцы к своей брошке. Пальцы Мариан ощупали серебряный значок.

– Что это?

– Наша эмблема. Из рассказа Джеймс Типтри. Эта писательница сравнивала женщин с опоссумами, живущими на задворках цивилизации. В том рассказе две женщины, мать и дочь, улетели вместе с пришельцами. Как и мы… Поэтому мы приглашаем всех женщин, которые летят без спутников, присоединиться к нам. Мы хотим организовать свое общество.

– Женщины ничего не способны организовать, – довольно ехидно ответила Мариан. – Они не могут сосредоточиться на главном. Они вечно считают, что их обидели в лучших чувствах, и в припадке раздражения уходят прочь, хлопнув дверью.

Крупная женщина улыбнулась. Голос у нее был глубокий и теплый.

– Тем более мы приглашаем вас! Вы поможете нам сосредоточиться и не растрачивать наш пыл по пустякам. Меня зовут Ханна. А ее – Голубка.

Рыженькая закатила глаза:

– Ей-богу, это правда!

– А что такого? – удивилась Мариан. – Хорошее имя. Женственное.

– Спасибо, – сказала Голубка. – Но я должна заметить, что вы несправедливы к женщинам. Они создавали свои общества на протяжении тысячелетий. Занимались благотворительностью, писали письма, устраивали разные праздники…

Перед глазами Софи неожиданно всплыла яркая картина: длинный стол в летнем доме у озера Листер. Красное дерево, согретое солнцем, блеск натертого столового серебра, хрустальные бокалы, отбрасывающие радужные блики на белоснежные салфетки, последний спокойный момент перед нашествием гостей. Зимой там справляли Рождество, а летом – праздник летнего солнцеворота, как в средние века. Они часто устраивали торжества, потому что жизнь так коротка… В те годы каждый праздник отмечали дважды – дни рождения и полгода со дня рождения, годовщины и полугодовщины… Праздники были волшебными. Последние четыре года она не отмечала свой день рождения. И люди, которые хорошо ее знали, больше не поздравляли ее с тем, что прошел еще год.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});