Печальное наследие Атлантиды - ВП СССР

То, что народы СССР этому попустительствовали, — это другое дело. Правящая “элита” — тоже часть народа, и она имела и имеет открытую возможность вести страну иным путем.

Но сам факт того, что все оказались в “канализационной трубе”, полной всяких нечистот, для А.Н.Яковлева не есть результат порочной нравственности и этики властных реформаторов, начиная с 1953 г., а всего лишь следствие их “романтизма” и “идеализма”: «для нас, романтиков реформ...» (с. 170); «меня лично сильно подводила (и не один раз) склонность к романтическим, идеальным оценкам» (с. 175). Такого рода “идеализм” и “романтизм” выражается и в книге, написанной для будущего; выражается в том, что она преисполнена действительно высоких слов о гуманизме, Добре и Зле, но при этом такая книга внеисторична. Зло и Добро в истории всегда конкретно.

Попытка же уйти в абстрактный, не связанный с жизнью конкретно (определённо) гуманизм, есть по существу одна из разновидностей конкретного Зла.

Пресечение конкретного зла (в подавляющем большинстве случаев) есть конкретное Добро — практический, а не абстрактный гуманизм.

И в этом смысле, если Бронштейн-Троцкий возможно и был искренним гуманистом-абстракционистом, то в делах своих он выразился как злодей-практик. Сталин же был гуманистом-практиком, подавлявшим гуманистов-абстракционистов, чьи благие намерения, лишенные благодетельности, обращают жизнь людей в ад. В аду жизнь невозможна. И хотя устранение ада из жизни — процесс болезненный и грязный в обществе с неразвитой духовностью, но всё же такой процесс и есть практический гуманизм, поскольку гуманисты-абстракционисты ведут свои дела так, что не оставляют обществу времени на развитие истинно человечной духовности и на действия в отношении них идеальными ненасильственными методами, воплощающими высокую духовность. В этом соотношении конкретного и абстрактного (неопределённого, вообще) Добра и Зла — разница между большевизмом и исторически древним психическим троцкизмом. Мстительность в воздаяние за прошлые дела — не свойственна большевизму[27], но беспощадное уничтожение активных лицемеров и злодеев в нём допустимо, если другие средства исчерпали свою эффективность.“Новые Известия” в номере от 29 января 1998 г. опубликовали интервью Юрия Коваленко с французскими социологами Моник и Мишель Пенсон под заглавием «Элита: честь нации или каста жрецов?»Прежде чем комментировать интервью, отметим, что те, кто мнит себя “элитой”, реально являются позором наций, возомнившим о своей благодетельности и значимости. И хотя они и образуют собой замкнутую, подчас глобальную касту, но это — каста потребителей, только отдельные представители которой способны думать. Но являются они при этом уже не жрецами, а иерархами-знахарями магии власти над стихией толпы, безучастной к своим судьбам. Вот эти-то знахари и являются внутрисоциальнымихозяевами исторически древнего психического троцкизма.«—Что же такое нынче элита? Ум, честь и совесть нации или клан, который преимущественно блюдет собственные интересы?— Прежде всего существует не одна элита, а несколько — экономическая, интеллектуальная, политическая, административная и т.д. Как социологи мы не любим слово «элита», которое имеет позитивный смысл. Элита предполагает принадлежность «к лучшим из лучших». Мы предпочитаем говорить о социально доминирующем классе».Это очень значимое мнение, весьма отличное от мнения тех, кто в настоящее время стенает на темы хронических неудач в становлении новой “элиты” в России, определённо предпочитая говорить об «элите», а не о «социально доминирующем классе»; и уж тем более не о формировании «социально доминирующего класса» и его характере (его нравственных и этических качествах). Доминировать в обществе могут и худшие из худших, и лучшие из лучших пустоцветов, в то время как слово «элита» во всех отраслях знания (за исключением нынешней российской социологии) действительно имеет смысл отбора лучшего из лучшего.Далее сообщается, что:«Во французской системе наследственная элита старых буржуазных и аристократических семей, которые занимают ключевые места в обществе и в государстве, как бы сливается с элитой, которой удалось с помощью дипломов[28] совершить социальное восхождение. Между двумя элитами возникает солидарность. Они действуют не то чтобы на мафиозной основе, но занимаются лоббированием, взаимной поддержкой несмотря на возникающие порой идеологические разногласия».Надо иметь в виду, что каждая ветвь социологии всегда обслуживает один или несколько классов общества, а не всё общество в целом. Официальная социология, будь то социология правящего режима либо социология узаконенной оппозиции, соблюдает “приличия”, принятые в обществе, вследствие чего на некоторые вещи только намекает (знающие поймут и намеки, а кто не понял — тому и не надо), а о некоторых просто умалчивает, будто их нет вовсе. Именно из этой особенности официальной социологии и возникают обороты речи типа «не то чтобы на мафиозной основе», поскольку быть «мафиози» считается неприличным. Поэтому по существу мафиозному характеру деятельности представителей наследственных и дипломировано приобщенных “элит” подыскиваются слова, не имеющие в обществе отрицательного смысла: «лоббирование», «взаимная поддержка». Но молчаливая взаимная поддержка характерна и для деятельности представителей мафий, порицаемых официальной правящей “элитой”. Поэтому, если сдернуть саван светски приличных выражений, не оскорбляющих чьего-либо персонального самомнения, то французская социология по существу признала кланово-мафиозный характер власти во Франции.«— Разве во Франции элита не объединяет действительно лучших?— Это не так. Нельзя сказать, что в её состав входят самые умные, самые образованные, самые культурные, которые стоят выше всех остальных. Французская система образования, вместо того, чтобы давать равное образование всем, занимается отбором. В результате в лучшие высшие школы почти не попадают дети из низов. Тут одно из двух. Либо такие дети идиоты — и это возможно, так думают некоторые, хотя мало кто об этом вслух говорит. Либо существует проблема организации образования, которая не основывается на равенстве. Игра сделана заранее, всё предопределено, и только считанные единицы из народа пробиваются в престижные учебные заведения».По существу этот ответ подтверждает ранее весьма деликатно высказанное мнение о мафиозном характере “элитарной” власти как во Франции, так и вообще в мире. Но этот же ответ показывает и мафиозный характер социологии. В частности, социология из пустой болтовни на темы социальных проблем преображается в жизнеречение[29], если по выявлении каких-то неопределённостей (а равно проблем) в общественной жизни, социологи переходят к разрешению выявленных неопределенностей (а равно проблем) ко благу общества. В данном конкретном случае это предполагает выбор одного из двух:  «дети простых французов действительно в своем большинстве идиоты, вследствие чего система образования и вынуждена осуществлять выбор претендентов для учебы в “престижных” вузах, в результате чего и возникает элита нации», или  «система воспитания и образования, семейного и школьного, действующая ныне во Франции и на Западе в целом, делает из большинства родившихся младенцев идиотов не бесцельно, а целенаправленно сохраняя в преемственности поколений стремление к беззаботно потребительскому статусу космополитичной “элиты” и её хозяев».Но и выбор определенного ответа на эти вопросы сразу ставит человека перед другими, не менее важными вопросами: Что же необходимо сделать, чтобы в большинстве своем в последующих поколениях люди не рождались идиотами, поскольку общество идиотов обречено на самоуничтожение?Что же необходимо сделать, чтобы система воспитания и образования не превращала в идиотов от рождения вполне нормальных людей?Но после перехода к обсуждению в обществе такого рода проблематики, мафиозно правящая “элита” сразу же прекратит финансирование социологии, обратившейся таким образом к жизнеречению. Поэтому социологам, которые слабы как личности для того, чтобы подняться до жизнеречения, остается найти тему, позволяющую поддерживать финансирование их достатка:«Мы изучаем традиционную элиту, семейные династии типа Ротшильдов, которые на протяжении веков находятся на социальной вершине. Нас интересует, как они передают свое наследство из поколения в поколение, как им удается сохранять свои доминирующие позиции. Что же касается «новых богатых»[30], мы, в частности, исследуем вопрос о том, есть ли у них династические идеи».По этой проблематике можно заметить только одно: Тоже нашли, что изучать... — Это можно “изучать” до судного дня, если упорно обходить стороной принципы построения библейской “элитарно”-невольничьей цивилизации, в которой живут интервьюируемые социологи: