Два лебедя (Любовь, матрица и картошка) - Иван Сергеев

– В споре рождается истина.

– Истина рождается в споре с самим собой!

– Именно этот ответ я и хотел услышать. – Черт возьми, такой эмоциональной реакции я не ожидал.

– Мы вдвоем горы свернем.

– Но мне бы хотелось провести тестирование.

– Зачем тебе понадобилось оно?

– Чтобы знать свои возможности.

– Хорошо, начинай изверг.

– Голубой цвет может быть красным?

– Если я не дальтоник?

– Да, я – не дальтоник.

– По-моему, нет.

– А по-моему?

– По-моему, тоже нет.

– А если копнуть глубже?

– Не знаю.

– Чего я не знаю?

– Зачем копать глубже?

– Чтобы знать эмоциональные пределы задачи «Да – Нет». Мне важно, чтобы отвечал ты, а не я.

– Я знаю, что ты чуть не погиб на скамейке перед бронзовой гимнасткой. Но ты выжил. И вот теперь страдаешь сам и мне не даешь покоя. С моим появлением все так усложнилось. Но если ты забудешь обо мне или выкинешь меня из головы, я просто исчезну. И как тогда ты будешь проходить девять кругов Ада?

– Я не выброшу тебя из головы! Не дам тебе умереть. Мы пройдем вместе первый круг Ада, а затем остальные круги. Это была восхитительная концовка.

Неожиданно ко мне подошел мужчина лет сорока, гладко выбритый и колючий. Я с ним не был знаком. Но Надежда успела мне шепнуть, что он был самым талантливым специалистом в нашем отделе – гроза бездельников, глупцов и проходимцев. Так я познакомился с Резниченко Владимиром Яковлевичем. Он постоял возле меня, собираясь сказать то, чего не скажешь, не познакомившись близко.

– Ты хоть объем работы себе представляешь? – наконец язвительно выдавил он из себя.

– Пока еще нет.

– Вот видишь, дело – дрянь.

– Постепенно разберусь, – убежденно ответил я. Но Владимир Яковлевич разглядел сразу, что убежденность у меня напускная, и оттого резкости в его голосе прибавилось.

– Времени у тебя нет разбираться. Тут грамотному специалисту, съевшему собаку на ЕСКД, и то надо было подумать. А ты взял и проголосовал. И откуда ты только такой выскочка взялся? – обидное словечко ввернул, ничего не скажешь. Но я почувствовал, что он жалеет меня и искренне хочет помочь. И потому не обиделся на него за эти слова, хотя тоже был ершистый.

– Ничего, прорвемся! – бодро отвечаю я. Резниченко еще раз поглядел на меня оценивающе и заговорил теплее.

– Ну, если такой молодец, то пиши, – он продиктовал и объяснил, как лучше браться за узел, чтобы сэкономить время по-крупному. Когда он ушел по коридору, припечатав молодуху титьками к своей груди кряжистой, я заточил твердый карандаш и сходил за ватманом, разглядев у завхоза на руке якорь. Должно быть, из моряков, раз носит такую татуировку, подумал я и начал чертить.

Вот когда проснулось во мне, что дано было от Бога, а все лишнее мгновенно забылось. Наденька Самохлебова поглядела на меня с сочувствием и подошла ближе. После посещения Красного уголка на ее щеках горел сочный румянец. На меня она глядела уничижительно. Не в почете было такое геройство в эпоху застоя. Ох, не в почете! Я насмешливо глянул на нее глазами из будущего и увидел на ее лице выражение шаловливое и смеющееся.

– Ну ты и герой! – воскликнула она с явным недоверием.

– Почему герой! Работать ведь надо.

– Ты, что же – решил отличиться? Или на совесть нашу вздумал надавить? Так ведь нет ее ни у кого.

– Даже не думал об этом.

– Михаил Сергеевич, смотри, какой осторожный. А он работает здесь очень давно. Ты же только появился и сразу в герои попал.

– Да мы с тобой этот узел за неделю выпустим, – улыбнулся я ее прыти.

– Неужели ты не понял, что стал козлом отпущения? – Ишь, куда ее занесло. Боковым зрением я заметил, что возле меня остановилась женщина, пахнувшая нежными духами. Мой нос помог мне безошибочно сориентироваться в значении ее присутствия. Я резко обернулся и заглянул ей в глаза, ища поддержки. Но только ошарашил ее новизной манер из-за собственной угловатости.

– Вас вызывают к главному конструктору, – вежливо доложила женщина. Мне секретарь главного сразу понравилась своей открытостью. И готов я был пойти за нею хоть на край света. Чтоб так покорно пойти – не каждый согласится. Тут ведь характер свой нельзя показать. Но я норов свой попридержал и потому возражать против неожиданного визита не стал.

Когда я вошел в кабинет главного, там уже находился Лосев. Возмущенный, негодующий, искренний. Главный конструктор оказался молодым и знающим себе цену человеком невысокого роста. Его кабинет был ему под стать. Это был не кабинет даже, а закуток, огороженный сплошной невысокой перегородкой.

Татьянкин глянул на меня проницательными веселыми глазами и протянул, как подарок, свою крепкую руку. Я пожал ее, выдержав его оценивающий взгляд, и для себя отметил, что его оттопыренные уши торчали, как у Чебурашки.

Вообще-то, я воспринимал происходящее скорее трагикомически, относясь к нему не так серьезно, как Лосев. Но, попав под пресс общественного мнения, заколебался и поставил подпись. Значит, не так, как все. И чтоб без сучка и задоринки. Это я уже решил для себя.

– Дело серьезное. Объем работы очень большой, – лукаво сказал Анатолий Павлович.

– Он справится, – ответил за меня Лосев.

– Почему вы так уверены в нем? Это же первый его узел.

– Да, первый. А он все равно справится, – стоял на своем Юрий Алексеевич. Казалось, он играет на тотализаторе. Поставил на меня, словно на скаковую лошадь. Хотя и не все знал обо мне этот удачливый человек.

– Что же вы опытному конструктору не поручили эту работу? – возмутился главный.

– Бугель наотрез отказался, – ловко отвел от себя удар Лосев. Они умели делать это в прошлом. Татьянкин посмотрел на него с недоумением. И, показав пальцем на портрет Ленина, добавил. – Как он мог отказаться? Он же комсорг, кажется.

– Именно поэтому и отказался. – Наступила напряженная пауза, во время которой глаза главного сосредоточенно глядели поверх перегородки. Поймав в поле зрения воркующего сизого голубя, сидящего на деревянной балке, главный усмехнулся и уставился на свои стоптанные башмаки.

– Так что будем делать? – приняв решение, спросил он, чтобы в случае неудачи отыграться на Лосеве.

– В этом молодом человеке наше спасение. Пусть он чертит, а мы ему поможем, – бодро предложил Лосев тот единственный путь, который мне еще предстояло пройти.

Татьянкин молча походил по кабинету, еще раз поглядел поверх перегородки, вставая даже на носки, чтобы принять окончательное решение. Затем подошел ко мне и положил руку мне на плечо:

– Ты уж постарайся, голубчик, а я тебе деньжат подброшу. Деньжата ведь тебе не помешают? – Эти слова стали историческими, соединив человека из будущего с удивительными персонажами, с которыми я когда-то работал.

– У меня сегодня свадьба, Анатолий Павлович, – промолвил я искрометно.

– Так вот почему ты такой покладистый, – усмехнулся главный.

– Можно сказать, что нам очень повезло, – согласился Лосев и улыбнулся широко и лучисто.

Свадьба – дело святое. Дали мне, как и положено, три дня на гуляние и отпустили с миром. Слова Татьянкина согрели меня. Я начал верить, что не зря по воле провидения попал на Металлический завод.

Когда я вышел вместе с Лосевым из кабинета главного, к нам подошел Бугель. Он был мрачнее корабельного кока, у которого в супе обнаружили таракана.

– Жаловаться ходил? – набросился он на Лосева.

– Да, жаловаться, – невозмутимо ответил Юрий Алексеевич. Они стояли и с негодованием смотрели друг на друга. Лосев торжествовал временную победу, замарав Бугеля. Михаил Сергеевич, умный и дальновидный, лихорадочно думал, как отомстить Лосеву. Я же распрощался с ними, с тревогой думая о предстоящей свадьбе.

Снова Вельзенд

Я никогда не связал бы свою судьбу с Верочкой Клюге, зная, что мне предстоит пройти девять кругов Ада. Но неожиданная встреча с Вельзендом заставила меня изменить решение. Начав писать книгу, я специально отказался от образа Андрея Кантемирова. Уж слишком часто Вельзенд вставал на его пути. В новой книге я заговорил от первого лица. Но господин чародей был слишком силен и коварен, чтобы можно было обойтись без него, поэтому эту главу я назвал «Снова Вельзенд».

В отношении свадьбы я не соврал главному конструктору. Думая о ней, я вышел через заводскую проходную на Свердловскую набережную и быстрым упругим шагом направился к Литейному мосту. Погода стояла солнечная. Вдоль Невы дул прохладный ветерок, поднимая легкую рябь на воде. Речной трамвай плыл по середине Невы. Он шел от Литейного моста. Девушка, ехавшая на крыше речного трамвая, держала голубой воздушный шар. Воздушный шар был такой большой, что девушка невольно привлекла мое внимание. Мне показалось, что наши глаза встретились. И тут девушка выпустила воздушный шар, и он, подхваченный ветром, полетел в мою сторону. Но тревожные мысли вновь нахлынули на меня. Занятый ими, я перестал изучать взглядом девушку и пошел еще стремительнее. Я не заметил, что шар полетел быстрее и скоро поравнялся со мной. На шарике была нарисована занятная голова клоуна. И когда шар полетел рядом со мной, нарисованный клоун ожил и заговорил звонким голосом.