Сволочи - Владимир Кунин

— Иди-ка сюда, моя кисочка, Валюшка наша ненаглядная... Открой-ка ротик поширше...

Но в эту секунду лежащий на верхних нарах Костя Чернов — Котя-художник — ухватил двумя пальцами левой руки Первого парня за ноздри, рванул его голову вверх, а второй рукой приставил к горлу парня острый как бритва черенок обычной суповой ложки!..

Второй парень захотел было рвануться, но Костя быстро сказал:

— Стой, где стоишь, сучара поганая! А то я сейчас твоего подельничка вскрою!!!

И тут, словно по команде, вся дикая свора малолеток молча бросилась на обоих парней...

* * *

КОРИДОР СЛЕДСТВЕННОГО ИЗОЛЯТОРА

— Теперь, уже в обратную сторону, двое охранников волокли бесчувственное тело Первого парня, а Осадчий и Рыскулов — Второго...

За ними, стараясь не наступать чистыми сапогами на кровавые следы, тянущиеся за искалеченными парнями, шел уже знакомый нам капитан и говорил плачущим голосом:

— Ну предупреждал же — не подсаживайте взрослых в камеры малолеток!!! Десятки же раз предупреждал!..

* * *

ПОЗДНИЙ ВЕЧЕР. ЦЕНТР АЛМА-АТЫ СОРОК ТРЕТЬЕГО ГОДА

Старый, солидный трехэтажный купеческий дом.

Широкие двустворчатые двери. Слева от дверей под черным стеклом герб Казахстана, а ниже — золотые буквы: НАРОДНЫЙ КОМИССАРИАТ ВНУТРЕННИХ ДЕЛ КАЗАХСКОЙ ССР.

Справа от дверей такое же черное стекло, но по-казахски...

У дома НКВД несколько автомобилей — большой роскошный «линкольн», легковая М-1 «эмка», пара американских «виллисов», грузовой «студебеккер», а совсем с краю — белый фургон ЗИС-5 с надписью по бортам — «Казплодовощторг»...

* * *

КАБИНЕТ НАРКОМА НКВД КАЗАХСТАНА

В кресле наркома — потный генерал лет сорока с добрым и простоватым русским лицом.

Напротив него сидит сухопарый человек в гражданском костюме. Заметно, что сухопарый гораздо «выше» хозяина кабинета...

— ...для чего я и прилетел к вам, Алексей Степанович!

— Очень интересное решение, — пробормотал «казахский» нарком.

— К сожалению, пока единственное. К осени мы столкнемся с боевыми действиями по всему югу. А это — горы... Что противопоставить соединениям «Эдельвейс» с их альпинистами и скалолазами?

«Казахский» нарком молча и сокрушенно покачал головой.

— Значит, необходимо создать что-то очень жесткое, компактное, неожиданное. По принципу японских камикадзе. — Увидел, что нарком не понял, переспросил: — Знаете, что это такое, Алексей Степанович?

— Никак нет. Мне еще не докладывали, — смутился нарком.

— Смертники. Добровольные причем... Ну, нашим об этом знать незачем, а мы с вами — обязаны. Ибо если в ходе исполнения будущих акций кто-то из них случайно останется в живых — он становится чрезвычайно опасен как потенциальный носитель сугубо секретной информации.

— Понял. — Нарком вытер пот с шеи и лица большим платком.

— Вот мы в Главке и решили, что ваши Заилийские Алатау могут стать прекрасным ландшафтом для создания такой вот горноальпийской диверсионной школы...

— Благодарю за доверие!

— Вишневецкого вызвали?

— Так точно.

— Давайте его сюда.

Нарком нажал кнопку. В дверях неслышно появился майор НКВД.

— Полковника Вишневецкого! Через тамбур... — сказал нарком.

Человек в штатском и нарком повернулись к стене кабинета за креслом наркома. Между портретами Сталина и Дзержинского в стене была неброская дверь.

Эта дверь тихо отворилась, и в кабинет вошел крепкий бронзово-загорелый человек лет тридцати пяти. Тоже в гражданском, но не в рубашке с галстуком, а в свитере под пиджаком.

Нарком и человек из Главка встали ему навстречу.

— Заслуженный мастер спорта СССР по альпинизму полковник Вишневецкий, — представил нарком загорелого в свитере.

— Здравствуйте, Антон Вячеславович. — Штатский протянул руку.

— Здравия желаю, товарищ генерал-полковник!

— Меня зовут Николай Александрович, — сказал штатский.

— Слушаюсь, Николай Александрович.

— Присаживайтесь и почитайте вот эти разработочки... — И Николай Александрович пододвинул Вишневецкому бумаги. — Особо обратите внимание на заключения наших психологов. По-моему, там есть очень любопытные выводы.

Вишневецкий внимательно проглядел бумаги, отложил их в сторону.

— Довольно циничная штука, — сказал он.

Нарком с испугом посмотрел на Николая Александровича. Тот спокойно спустил на тормозах фразу Вишневецкого и улыбнулся:

— Вот вам и поручено возглавить эту «штуку».

— Штат? — коротко спросил Вишневецкий.

— По вашему усмотрению. Мы, конечно, отфильтруем, но... Называйте фамилии — будем снимать с фронтов, отзывать из эвакуации. Только у меня к вам просьба, Антон Вячеславович: подбором кадров займитесь лично.

— Естественно, Николай Александрович. Разрешите и мне обратиться к вам с просьбой?

— Слушаю вас.

— Месяц тому назад мы с женой похоронили десятилетнего сына. Брюшной тиф... Жена сейчас в очень тяжелом состоянии. Оставить ее на полгода не имею права. Нельзя ли определить ее куда-нибудь поблизости от меня? Чтобы я мог ее изредка навешать?

— Кто она по специальности?

— Тоже альпинист. Мастер спорта, — подсказал нарком.

— Капитан медслужбы. Травматолог, — уточнил Вишневецкий.

— Что-нибудь придумаем. Есть еще неясности? — спросил Николай Александрович.

— Когда начнет прибывать обучаемый контингент?

— Уже пара дней, как наши люди по всему Казахстану начали самый тщательный отбор этого «контингента», — усмехнулся генерал-полковник в штатском.

* * *

СЛЕДСТВЕННАЯ ТЮРЬМА. КАБИНЕТ НАЧАЛЬНИКА ИЗОЛЯТОРА

В кабинете майора Сапаргалиева над уголовными делами подследственных сидели уже знакомый нам капитан милиции и двое в штатском: толстомордый лет сорока и худощавый, молодой, с веселым блудливым глазом.

С милицейскими они оба разговаривали на ты и покровительственным тоном, как и по сей день разговаривают сотрудники государственной безопасности с представителями органов милиции.

— Слушай сюда, капитан! — говорил молодой. — И ты, майор, постарайся врубиться... Мы же вам еще вчера поставили задачку: четырнадцать-пятнадцать лет — не старше!..

— А вы, понимаешь, нам чего напихали?! — возмутился толстомордый.

— Говорили же, чтоб обязательно сироты были, — сказал молодой, сделав ударение в слове «сироты» на первый слог. — Чтоб никаких там папы-мамы, тети-дяди, бабушки-дедушки!.. Это нам совсем ни к чему. Чтоб про его кто потом чего спрашивал...

— И чтоб статьи за ими числились самые что ни есть тяжкие! — заметил толстомордый.

— Ежели по-взрослому считать — от «десятки» и выше. А еще красивше — «расстрельная»! — вставил молодой. — Нам чем хуже — тем лучше.

— Вот такая конфигурация, понимаешь... — Толстомордый отодвинул стопку уголовных дел, оставил себе две папки. — Всего только двоих у вас и отобрали. Теперь придется по детприемникам шастать, в колониях для несовершеннолеток рыться...

— Кого отобрали-то? — спросил майор Сапаргалиев.

Толстомордый раскрыл первую папку, прочитал:

— «Чернов Константин Аркадьевич... Групповое вооруженное ограбление... Неоднократные кражи личного и социалистического имущества... Соучастие в убийствах сотрудников милиции...» Ну и так далее. Подходит, ничего не скажешь! За его — спасибо.

Захлопнул папку, раскрыл другую:

— «Тяпкин Валентин Петрович... Участие в банде... Убийство сотрудника милиции...»

— Стойте, стойте!!! — всполошился капитан. — Тяпкину нету четырнадцати!.. Ему только тринадцать... Зачем он вам?!

Толстомордый закрыл Тяпино уголовное дело, решительно сказал:

— Этот вопрос, понимаешь, мы еще вчера отработали. Ему четырнадцать — аккурат третьего апреля... Вот он в нашей внутренней тюрьме и отпразднует. Значить, мы эти два уголовных дела у вас изымем, а вы нам комнатенку подготовьте, чтобы мы могли с ими с глазу на глаз по душам потолковать. По одному — не гамузом...

— Вы же все равно их, как «малолеток», судить не сможете, — сказал молодой энкаведешник. — Начнете их по детдомам распихивать, по колониям, а они снова дрыснут оттуда и по новой начнут вас отстреливать.

Толстомордый встал из-за стола, приказал капитану и майору:

— Конвойным и надзирателям скажете, что, мол, представители Сталинского райвоенкомата города Алма-Аты с огольцами потолковать хотят...

Повернулся к своему молодому коллеге:

— А ты покаместь возьми у майора и капитана подписочки о неразглашении. А я поссать схожу...

* * *

КОРИДОР СЛЕДСТВЕННОЙ ТЮРЬМЫ

Надзиратель Рыскулов открывает дверь камеры номер семь. «Выводной» конвоир Осадчий кричит в камеру:

— Чернов! Встать!.. Выходи на беседу с представителями военкомата!

...идет Котя-художник по тюремному коридору. Сзади топает конвойный Осадчий. Тихо, не разжимая губ, говорит: