Окно на тот свет. Посланники потустороннего мира - Виктор Голицын

А я дотянул до зимы, раньше никак не мог выбраться, закопался в историях, «погряз» в разнокалиберной писанине других бойцов «невидимого аномального фронта». Сам виноват, что мировая сила на меня рассердилась. Эх, Ларисонька моя, помолись за меня, что ли, я ведь лишь человек, а не такой уж крутой и бесстрашный искатель приключений, просто не могу тебя бросить в беде...

С этими мыслями я притормозил возле одного из немногих домов, где в это, непозднее еще, время, полдевятого всего, горел свет. Леший знает, то ли в остальных избах никто и не живет, то ли они электричество экономят и в восемь спать ложатся, как в дореволюционной России крестьяне. Вопрос экономии, судя по ветхости домишек и разрухи кругом, стоял в Потеряеве очень остро.

Через полчаса хмурая тетка лет сорока пяти, Лена, как она представилась мне, уже доставала из погреба соленые грузди и жарила картошку. Впрочем, после того как я уверил ее, что заплачу даже больше, чем она запросила, подобрела и с охотой трещала на любые темы. И про соседей-алкашей – воруют все, что плохо лежит, даже ее последней тощей курице недавно шею свернули, а она хотела птичку на Новый год пожарить. И о муже Николае, что работает в Кургане и домой-то приезжает только на выходные, в общаге ютится с остальными строителями, и о дочери, уж не помню, как там ее зовут, которая учится в Кургане на какого-то престижного мирового экономиста. Я только блаженно жмурился и кивал, прихлебывая чай в ожидании ужина, жалко, молока у тетки не было, но обещала поутру послать за ним к какой-то Никитичне, единственной владелице трех коров.

Я потихоньку наводил Лену на разговор о Никифорове, колдуне-молчуне-отшельнике. Как назло, Елена словно избегала этой темы – только я завел речь, не страшно ли им в этой глухомани жить, не случается ли чего, она сразу отвела взгляд, засуетилась, мол, поздно уже, а у нее завтра тяжелый день, картошку надо в подвале перебирать, а то год нынче сырой был, как бы вся не сгнила, не дай бог...

Я нарочито зевнул и небрежно спросил, куда ломиться, если среди ночи приспичит посетить туалет. Как я и думал, основной «зал заседаний» оказался на улице, в дальней части огорода. Клятвенно пообещав после справления нужды обязательно закрыть за собой дверь в дом на оба запора, я с богом отпустил хозяйку в их с мужем покои и даже пожелал на сон грядущий спокойной ночи. Повозился еще для виду в отведенной мне комнате, судя по всему, бывшей детской, просмотрел записи, сделанные перед поездкой, где по памяти коротко отметил давешние «видения-откровения», ну и, со слов тещи, черкнул сведения о колдуне.

Затем вооружился фонариком, фотоаппаратом и на всякий пожарный газовым баллончиком. Положим, против нечисти он не шибко актуален, даже от оборотня не спасет. Но вот слишком ретивую и злобную собаку, а таковые очень часто водятся именно в подобных нищенских деревнях, вполне способен утихомирить. Подготовился я таким образом к ночной вылазке и стал ждать, пока заснет хозяйка Лена. Ну и конечно, немудрено после такого денька, сам задремал...

И снился мне сон. Снова тот самый сон, который и пригнал меня сюда, в эту глухомань.

Будто стою я возле указателя с надписью: «Потеряево – 13 км, Никифорово – 13 км». Кругом равнина огромная-преогромная. Вижу невдалеке светлокосую девочку лет двенадцати. Стоит она посреди поля, в ситцевом сарафанчике, да не просто так стоит, а неподвижно, раскинув руки вроде пугала. И не поймешь, то ли напугал ее кто, то ли высматривает что-то, а может, и вовсе молится. Воздух вокруг напряженный, густой, дрожащий. И вдруг из рук девочки вырываются молнии и мечутся, образуя огромную электрическую паутину. Ширится это искрящееся облако, захватывает рощицу, что виднеется неподалеку, пробегает по верхушкам вековых берез и лип. Те гнутся, трещат и раскалываются пополам.

Я в ужасе застываю, потому что вижу, как девочка улыбается, смыкает ладони и, перед тем как самой расколоться пополам, швыряет в меня бело-синий пронзительный сгусток...

Проснулся я в холодном поту. На улице грохотало, сверкало, лилось, билось о ставни. Да это же... дождь! Гроза, настоящий ливень! Бог мой, как хорошо, что мне просто приснился сон, что на улице обычная летняя гроза... и слава богу, и вовремя, а то от жары дышать нечем...

Погодите. Какая обычная летняя гроза? Декабрь на дворе! Я приехал сюда в середине декабря, зимой, стоит только вспомнить заснеженную дорогу и матрас, превращающийся в сугроб. Но вот же ветер распахнул окно, в комнату залетел вихрь, свежий, ночной, остро пахнущий сбитой оземь черемухой в цвету. Нашарив свои ботинки, наспех накинул свитер, штаны надевать не стал – все равно промокнут, если там и впрямь дождь. И, не успев как следует подумать, выскочил из дома на улицу.

Качались раскидистые деревья, небо заполоняли белые сполохи, и я отчетливо видел молодую листву на них, боже мой, действительно лето, вернее, конец мая... «Когда весенний первый гром, как бы резвяся и играя...» – всплыло некстати, я чертыхнулся и тут же заткнул себе рот. Потому что на невероятно близком горизонте увидел силуэт той самой девочки из своего сна. Полно, сна ли? Или я снова сплю?

Я укусил себя за палец и взвыл. Да, с зубами и хваткой у меня все в порядке. Чего не сказать об ориентации в пространстве и времени. Зрение обострилось, я видел все очень четко, несмотря на чередование белого ослепительного света и, казалось бы, полнейшего мрака в промежутках между молниями. Видел, как девочка радостно протягивает мне руки и зовет за собой. И я каким-то шестым чувством знал, что это моя Лариска...

Вот вы бы что сделали? Перекрестились и с криком понеслись куда глаза глядят? Думая при этом, что лучше бы глаза глядели куда-нибудь, где живые люди? Чтобы очнуться, прогнать наваждение, почуять, что все показалось с устали и с недосыпу да с чужой неудобной кровати с пружинами...

А я пошел к ней. К девочке. Потому что... звала она меня. Не мог я все бросить. Да и нестрашно мне было почти. В первые минуты страх щекочет, а потом азарт просыпается, охотничий инстинкт, наверное.

Вот я и пошел. А пришел – правильно, к колдуну. Возле старой почерневшей бани в очередной вспышке окликнул он меня:

– Эй, приезжий. Далеко собрался? В трусах-то? Смотри, утонешь в реке, у нас тут Вязга разлилась, ее день сегодня.

Я замер и ляпнул со страху глупость:

– А если трусы сниму?

Услышал надсадный ехидный смешок и тут же взял себя в руки:

– А вы, верно, местный колд... знахарь?

– Колдун, он самый, очень приятно, Лукич, ведьмак местный и оборотень! – загоготал дед. Он успел подойти ко мне. Бесцеремонно дернул за рукав свитера ссохшейся, но жилистой рукой:

– Пошли-ка в баньку. У меня самогонка припасена на всякий случай вроде сегодняшнего. Не каждый день Вязга в декабре разливается, бушует, с Меченой встречается...

Я покорно поплелся за ним, отметив – дед в курсе, что нынче декабрь, а не май, значит, я не сплю, а может, он сам меня загипнотизировал? Но какой, к едрене фене, гипноз, когда ноги хлюпают в промокших и отяжелевших ботинках, из свитера можно бак воды выжать, а зуб на зуб не попадает. Хрена с два у него получилось бы мне внушить морок отчетливый, будь он хоть сто десять раз колдун, экстрасенс и полупроводник между мирами.

– Ну что, паря, тяпнем? – Никифоров щедро плеснул самогонки в две железные замызганные кружки. – За упокой души Ларискиной?

Глотнув, я поперхнулся, закашлялся, замахал руками. Лукич же опорожнил кружку в два глотка и теперь с ухмылкой наблюдал за моей реакцией. Знал же, собака такая, отвык я от самогона, и наверняка предвидел, как отнесусь к подобному высказыванию – «за упокой». Пытаясь отдышаться после двухсот граммов отборного первача, я мучительно подбирал слова, хотелось ему сказануть нечто убийственное и резкое. Но колдун опередил.

– Закусить треба? Колбаски, селедки али лимончику? Чем вы коньяки заедаете? – съехидничал он.

Дальше рассказ выглядит неправдоподобным, с учетом первача, и вы всегда можете решить, будто мне померещилось с пьяных глаз. Обманывать и уговаривать себя можно до бесконечности, правда?

Как бы то ни было, Лукич щелкнул себя по горлу, и по воздуху к нему прилетела тарелка... на которой лежали неровно накромсанная докторская колбаса, сало и действительно желтые кружки лимона. Я немедленно вцепился в один из них зубами, содрогаясь внутренне и одновременно ликуя: первый раз за всю свою практику я имел удовольствие увидеть феномен телекинеза, можно сказать, в присутствии его «повелителя». Конечно, я не раз сталкивался с полтергейстом во время своих выездных «сессий». Одно время у меня даже был свой личный домашний «барабашка», обосновавшийся в нашей с Лариской бывшей спальне. В течение полугода после того, как я овдовел, у меня в квартире кто-то наводил порядок. Сами собой выравнивались стулья, поправлялись накидки на креслах и даже... поливались цветы. Однажды я увидел, как мимо меня по коридору пролетела тряпка для пыли. Залетела в ванну, где сразу же включился кран, затем выключился. Тряпка пролетела обратно, но уже мокрой и стала тщательно протирать трюмо, стоявшее в спальне у окна...