Хикикомори - Кевин Кун

Во всем подражая отцу, она проводила на мне первые небольшие операции. Я должен был лежать на пушистом коврике в гостиной, покуда она со всей осторожностью раскладывала свои инструменты на кухонном полотенце, поправляла болтавшийся на шее стетоскоп, сооруженный из изогнутой вешалки, включала настольную лампу, при помощи которой проводила обследования. Помимо обычной оснастки, состоявшей из гибких трубочек, пластырей и ваты, в ее чемоданчике был еще и деревянный скальпель, который она сама выстругала на уроке труда, и вилка с закругленными зубцами, которой она щекотала мне кожу, пока я только мог терпеть. Большая часть ее операций приходилась на лоб, глаза, нос, рот, подбородок и щеки. «Человек чувствует себя согласно тому, как он выглядит», – еще тогда неустанно повторял отец. Она накрывала мое лицо дырявым платком и сквозь отверстия ставила фломастером точечки, затем сдергивала его и принималась изучать результат. Кожу покалывало и потягивало. Затем сестра брала скальпель и по точкам тянула линию по моему лицу. Мне было трудно дышать. Она говорила не шевелиться, выуживала из чемоданчика зубную пасту и неравномерно размазывала ее мне по лицу. Но это было еще не все, сообщала она, раны должны были по-настоящему затянуться. Анна-Мари подтаскивала лампу поближе и принималась облучать мне то одну сторону лица, то другую, воздвигала у меня прямо рядом с ухом радиоприемник – чтобы шли волны рентгеновского излучения – и уходила, оставляя меня ждать исцеления.

Из соседней комнаты по-прежнему доносится размеренное щелканье мышкой. Я включаю компьютер, чтобы посмотреть, что она там пишет у себя в статусе. Булькает отопление, под столом успокаивающе жужжит системник, от окна в мою сторону веет холодом. Повторяя за сестрой, я логинюсь и читаю: «Этот неловкий момент, когда понимаешь, что он превратился в сопливую девчонку-подростка». Вопреки ожиданиям я жму на лайк и с чувством победы выхожу.

У Ким усталый вид. Как правило, сразу после школы она идет работать в кафе, приносит гостям, существенная часть которых сидит с ней все утро за соседними партами, их фраппе и бейглы с рукколой и пармой. Но сейчас, глядя в камеру, она улыбается, водя мышкой по коврику; ее лицо освещает монитор, создавая эффектный контраст с темнотой, царящей у нее в комнате. Она вполовину, а то и того меньше моей, но девушка довольна, счастлива, что у нее есть свой уголок: у ее матери – только раскладной диван в гостиной. Как дела на работе, я не спрашиваю. Эта тема между нами – табу. Карола всегда пыталась подсунуть ей немного денег, найти какую-нибудь стипендию, чтобы ей не приходилось так надрываться. Но Ким упорно отказывалась. Сейчас она говорит: «Тиль, мне жаль, что с тобой так случилось». Я отвечаю, что все не так плохо, как кажется. Но она лишь качает головой, энергично тряся своими коротко стриженными каштановыми волосами, пока те наконец вновь не падают ей на лоб.

– Я на твоей стороне, – говорит девушка, стряхивая пряди со лба. – Против ветров и невзгод.

Это наша песня.

– Лишь с одной улыбкой, – вторю я.

– Против ветров и невзгод, – воодушевившись, продолжает Ким.

– Бог надежд не подает…

– …Значит, он – ошибка! – Мы смеемся, и на мгновение меня охватывает желание ощутить ее рядом, прижать к себе. Она бы положила голову на мою грудь, принялась бы водить своими длинными, тонкими пальцами мне по животу, словно прочерчивая дорожку или обводя незримые узоры, контуры невидимых карт, которые лишь она может прочесть на моем теле. Но именно сейчас нам остаются только слова, и я говорю ей, как мне важно знать, что она со мной. Я прекрасно понимаю, насколько ей важно это слышать, потому что сама она вопреки собственной воле вынуждена бороться с жизнью в одиночку.

Она говорит, что ей пора. Что именно ей пора, мне неизвестно.

– Хорошо, тогда давай, – отвечаю я. Ким сияет, ее лицо невероятно красиво. Я жму «комманд» – «шифт» – «3» и делаю скриншот, прежде чем соединение будет оборвано. Стрекочет принтер; я тем временем разглядываю практически пустую стену. На ней лишь рисунок, сделанный ею. Мальчик, сидящий, прислонившись к бетонной стене, согнув ноги и упершись в них руками так, что тела за ними не видно. Меня поражают его глаза, уставившиеся прямо на зрителя: один – неестественно распахнутый, черный, другой же совершенно белый. Если достаточно долго глядеть в белизну зрачка, кажется, что я снова парю над комнатой. Между большим и указательным пальцами у него зажата сигарета, он держит ее около рта так, будто собирается что-то сказать – меж тем легкие у него должны быть наполнены дымом, и если бы она запечатлела его лишь мгновением позже, тот уже показался бы из ноздрей.

Ким сказала, что это я, но сам рисунок, по ее мнению, был просто калякой. Увидев его у меня на столе, мать возразила, что у девушки талант, и попросила непременно ей это передать. Она заказала раму, держала у стены гвоздь, покуда я его забивал. Подчеркнуто повторила, что способности надо развивать, и продолжала настаивать на том, чтобы включить Ким в свою программу поддержки юных дарований. Я ответил, что ей стыдно получать подачки.

Беру распечатку скриншота и прикалываю лицо Ким рядом с нарисованным мальчиком. Большими буквами приписываю внизу: «ПРОТИВ ВЕТРОВ И НЕВЗГОД».

В лобби мультиплеера «Медали за отвагу» в невероятной тесноте толкутся сотни игроков. Все они ждут очереди, чтобы пройти миссию по уничтожению ракеты «Фау-2». С тех пор как самая либеральная вальдорфская школа в мире решила, что я ей не подхожу, я вновь вернулся в этот позабытый мир. Здесь ничего не изменилось, в этой вселенной ничто не устаревает. В списке серверов – и мой любимый старый «HaVoK». «43312212.54», клик. Тут же выскакивает знакомый ник – Храбрый Убивашка. Матце, если бы ты только знал!..

– Здорово, Апекс, – набирает он. – Рад снова тебя видеть!

Отец вернулся раньше, чем обычно, как только начало темнеть. Его во многом можно упрекнуть, но факт есть факт: обычно он чувствует, когда я хочу побыть один. Тогда он отправляется к Анне-Мари, бродит у нее по комнате, справляется, как дела у ее подруг. Но выудить из нее хоть что-либо более развернутое, кроме «Да» или «Нет», не удается. Возможно, ему тоже стоит прибегнуть к помощи Интернета. Его порадовало, что одновременно с ним нарисовался и Ян. У обоих крепкое рукопожатие; на прощание отец всегда обнимает его. Пока я пробираюсь в игре по вентиляционной шахте бункера, они стоят у меня под дверью и беседуют, словно друг пришел не ко мне, а к нему. Отец без обиняков спрашивает, что тот думает об органической архитектуре. «Как считаешь, – добавляет он, не дожидаясь ответа, – разве здания будущего не должны стать частью общего целого? Ты понимаешь, о чем я: об интеграции окружения в замысел». На несколько секунд воцаряется молчание. Ян отвечает неторопливо, обдумывая каждое слово, говорит о том, как его интересует взаимосвязь внутреннего и внешнего, проявление одного в другом, которое было бы под стать человеку, о том, что для этого требуются тонны стекла. Эти слова можно было бы с успехом вложить и в уста моего отца; наверняка он одобрительно кивает ему в такт. Или хлопает его по плечу. «Вот он, наш будущий Фрэнк Гери!» – раздается его голос. «Благодарю», – отвечает Ян и наверняка скромно смотрит при этом в пол. «Но до этого еще далеко, я прав? – продолжает отец. – Ты ведь собирался перед учебой мир посмотреть, разве нет?» Приглушенно, словно это не предназначалось для моих ушей, Ян отвечает, что этот вопрос еще открыт. Для начала ему не следует ничем забивать себе голову перед экзаменами, а там будет видно, как карта ляжет. Обо мне ничего не говорит, хотя еще много лет тому назад мы условились, что после экзаменов сядем в первый же самолет и вернемся только тогда, когда изменимся настолько, что дома нас никто не узнает.

Они еще какое-то время увлеченно обсуждают внешние проявления характерных черт. Отец вновь выводит свою гипотезу о том, что пластические хирурги при помощи специального инструментария ищут именно такие утраченные черты с целью вновь их высвободить. Еще со времен античности слово «характер» означало «выжженный отличительный знак». Именно его и должен очертить хирург. Когда он предлагает обсудить развитие характера на примере моего нынешнего состояния, я жму «комманд» – «Q», чтобы мгновенно покинуть игру. Не хочу, чтобы Ян застал меня понуро уткнувшимся в экран, и, перепрыгнув через матрас, я перешагиваю порог и оказываюсь в коридоре. Мой новый мир еще настолько в зародышевом состоянии, что его не стоит никому видеть.

Лично я не собираюсь обсуждать его планы на будущее. Вместо этого мы с Яном со всей искренностью бросаемся друг другу в объятия. Мы почти одного роста; его кудри щекочут мне ухо. От него пахнет гелем для волос, пивом и кофе. Именно так, проносится у меня в голове, и должны пахнуть выпускники.