Шато де Ригоберт - Николай Бершицкий

Лодка вязко хлюпнула, погружаясь в зеленую воду. К ночи та словно стала гуще. Луна не отражалась в воде, лишь распласталась масляным пятном. Всюду клубился белый туман, тянущийся с реки. В ночи ухал филин, откуда, было не разобрать. Да и ближайший лес из замка виделся тонкой шершавой черточкой, подведенной на горизонте. Ульв влез в лодку и опустил весла. Провернуть их оказалось серьезной задачей. Они увязли в болоте, хотя днем ничего подобного не происходило. Норманну почудилось, будто кто-то хватает весла снизу. Осознавая абсурдность этого предположения, он все же решил глянуть за борт. Рука сама собою ухватилась за рукоять меча с широким навершием, изображающим Торов Мьельнир.

Качнувшись в лодке, Ульв глянул в воду. Она была похожа на кожу жабы, зеленая с черными пятнами. Местами проступали долго держащиеся пузыри, точно гнойные прыщи. Вонь только крепла, Ульву приходилось зажимать нос, чтобы хоть минуту смотреть в тухлую воду. Тишь да гладь, никаких признаков жизни. Да и что может жить в этой мути? Старик про рыб говорил, видать, большие они тут. Для верности решил глянуть с другого борта. И увидел сквозь зеленую пленку черное лицо, с впалыми скулами, глаза на выкате, борода торчит клочьями. От неожиданности Ульв повалился на дно лодки, извлекая меч из ножен, но ничего не последовало. Отдышавшись и набравшись смелости, он снова глянул за борт. Еще секунду назад в непроглядной жиже подрагивало отражение Ульва, четкое, как в зеркале, да плавал клок бурых водорослей.

«Один всемогущий, – нервно смеясь, потер лоб Ульв. – Надо ж было на самого себя страху нагнать. Замок этот проклятый, что ли, так действует. Хорошо еще в одиночку поплыл, а то точно на смех подняли бы».

Весла пошли шлепать по болоту без натуги, словно причудилось все. На вершине башни успокаивающе горели факелы, мелькали черные тени Дувы и Эгиля. Полная луна всползла над лесами, однако светлее не стало. Ночь из пугающей превратилась в тихую и умиротворяющую. Только силуэт старика рыбака, маячащий в тумане на уровне северной части замка, напоминал о призраках, таящихся во мраке. Неприкаянный бродяга удалился к тому моменту, когда лодка уперлась в берег, и больше не возникал.

Ступив на хоть и не далекий, но долгожданный берег, и погрузившись в высокие заросли десятки лет некошеной, буйнорастущей травы, викинг принялся за дело. Звонко лязгал меч, словно отсекающий головы врагам, подрубая травы и взрезая туман, тускло моргала сталь в лунном свете.

Глава 4

Гисли любил ярла, уважал его воинское мастерство, всегда преданно служил, но его скорые распоряжения выдавили из толстяка пару крепких, возмущенных слов. Только ушли в помещение после нелегкой переправы, а Ярдар не дал ни огонь развести, погреть уставшие ладони, ни выпить, ни поесть. Даже память о недавнем налете на деревню выветрилась, а ведь они и туда же прибыли утомленными и голодными. Впрочем, франки не дремлют. Подхваченные крыльями славной победы, будут преследовать разбежавшихся норманнов в каждой щели, дабы не собрались вместе.

Темная галерея без окон тянулась далеко вперед, а Гисли уже не различал дороги. Под слепо шарящей по стене рукой качнулась ваза на тумбе, затем подвернулся старинный холст. Гисли покорил себя за неосмотрительность: в главной зале-то факела были, а тут поди еще, отыщи. Стена, стена, картина, снова стена. Но вот удача улыбнулась викингу. Длинная деревяшка в ладони определенно являлась факелом, на ощупь пакля маслянистая, значит, смола не сгорела. Поругиваясь, Гисли Толстый нащупал в кармане меховой куртки, надетой поверх кольчуги, огниво. Пришлось раскорячиваться, зажимать факел коленями. На третий удар по кремню вылетевшая искра упала на паклю. Темнота, как стая перепуганных волков, разбежалась от яркого, просто ослепительного, после долгого мрака света. Огонь взвыл, вырвавшись на свободу.

Теперь Гисли мог осмотреться. Находился он в длинном коридоре, который прошел на треть. По правую руку тянулась вереница дверей, слева – несколько лестниц вверх и вниз. Под ногами расползался истлевший ковер, стены украшали картины пейзажей Франции и портреты. Лица потускнели, краска слезала. В дрожащем свете факела они показались Гисли злыми и словно принадлежащими мертвецам. Должно быть, такое видит бесчестный человек, оказавшись в Нифельхейме. Резные тумбы с вазами, позолота и краски которых давно померкли, чередовались с напольными горшками, откуда торчали сухие остовы растений. Вытащив из-под кольчуги камешек с руной Одал, висящий на тесьме, Гисли крепко сжал его в кулаке и прикрыл глаза, вспоминая плеск волн родного фьорда. На душе сразу потеплело и прибавилось сил. Не напрасно носил он этот символ всегда и всюду.

Он выбрал первый же спуск: плутать по неизвестному месту желания не было. Ступени из гранитных кирпичей местами покрылись зеленой слизью, замок вообще будто из-под воды поднялся, до того там было сыро и холодно. Факел оставался последней искрой жизни в промозглой, черной безвестности. Чем ниже спускался Гисли, тем холоднее делался воздух. Определенно где-то здесь хранили припасы. Чернота непокорно расступилась перед огнем, открыв арку и край подвала. Внутри золотой искоркой блестел некий предмет. Зачарованный северянин ступил на следующую ступень. Предательски притаившаяся слизь подхватила ногу, Гисли понесло вперед. Ударившись, он выронил факел и откинул гудящую голову на пол.

Конец ознакомительного фрагмента.