Желтая роза в её волосах - Андрей Бондаренко

Постояли, повздыхали, помянули. Утром дальше отправились.

Через шесть суток вошли в бухту Бергена.

Красиво, ничего не скажешь. Солнце в волнах яркую радугу запускает, на берегу домишки жёлто-красные выстоялись в ровные ряды.

– Эй, Фьорд! – говорю. – Посмотри, красота-то какая!

А Фьорд совсем в другую сторону смотрит. Там, на молу пирса, девчонка стоит невысокая, а рядом с ней – два пацана-погодка белобрысых, лет по восемь-десять.

– Прощай, Андреас! – Фьорд говорит. – «Кошку» сам поставишь.

И, как был, сиганул – в полной амуниции – за борт.

Пришвартовался я кое-как. Ткнулась «Кошка» бортом в шины резиновые, прибитые к причалу, да и замерла послушно. Умная – девочка.

Да, думаю, и мне, судя по всему, пора на Родину. И девчонка своя там ждёт, Фьордовой и не хуже совсем. И киндеров – пару…

Нева – грустит…И я грущу – за ней.И воздухе – тоска.Да и пребудем – с этим…Бывает всякоВ розовом рассвете.Бывает в Мире – Солнечных Теней…Бывает. Почему же – Ты – грустишь?Роняя слёзы – словно Мир закончен?И ветер, разогнав толпу на Площади,Вдруг, прилетел – к Тебе.И я с ним – лишь – к Тебе!!!

– Эй, Андреас! – Фьорд издали орёт, жену обнимая, а на каждом его плече сидит по мальчишке белобрысому. – Всегда и везде! А козлы те – не пройдут никогда!

И на правое плечо своё кивает, где татуировка Че Гевары – место быть имеет.

– Конечно, не пройдут! – отвечаю, на своего Че пальцем показывая, что на левом моём плече – живёт. – Никогда!

Барселона – Синиш – Сан-Анхелино – Берген – Санкт-Петербург, 2002–2007.

Радуга над городом

(Немного карибской мистики)

За массивным столом мореного дуба, щедро залитым прокисшим красным вином, икая и раскачиваясь из стороны в сторону, горько плакал старый одноухий гоблин. Он плакал об ушедшей навсегда молодости, о былой любви, затерявшейся где-то, об удачах, обернувшихся позором, о несбывшихся мечтах и вещих снах, оказавшихся обманом…

И, словно бы вторя старику, сочувствуя и соглашаясь с ним, по просторному трактирному залу летела, как будто сама по себе, словно бы живя собственной жизнью, старинная каталонская баллада:

Былой отваги ВременаУходят тихо прочь.Мелеет Времени река,И на пустые берегаПришла Хозяйка-Ночь…

Гоблин изредка всхлипывал и – в такт песне – активно стучал оловянной кружкой по столу, разбрызгивая пролитое вино во все стороны.

Негромко и мелодично прозвенел колокольчик, узенькая входная дверь распахнулась, и в pulperia[1] вошёл новый посетитель, причём, весьма примечательной наружности.

Роста среднего, толст, широк и неповоротлив, одет в поношенный сюртук старинного фасона. Рыжая лопата – борода. На месте правого глаза – черная повязка, в левом ухе – массивная серебреная серьга, на боку – огромный тесак непонятного предназначения.

Обладатель рыжей бородищи проследовал к самому дальнему столику, за которым одиноко завтракала молодая, очень скромно одетая девушка.

Девица была премиленькая – маленький веснушчатый нос, серые огромные глаза, спрятанные за круглыми учительскими очками, темно-каштановые волосы, собранные в классический конский хвост.

Я, чисто на всякий случай, отправился в ванную комнату и срочно сунул голову под струю холодной воды.

Дело в том, уважаемые читатели и читательницы, что я – после третьей-четвертой рюмки горячительного – начинаю воспринимать действительность в несколько иллюзорном, можно даже сказать – в совершенно романтическом виде.

В чем тут дело – загадка природы. Но последняя рюмка виски была именно четвертой…

Наспех стряхнув с волос мелкие капельки воды, я торопливо вернулся в обеденный зал.

Гоблин, как и ожидалось, оказался вовсе и не гоблином, а даже, наоборот, представительным и солидным мужчиной преклонных лет. Естественно, что господин этот, вовсе, не икал и из стороны в сторону не раскачивался, а сидел за столом чинно и благородно, зажав в ладони правой руки фужер с белым сухим вином. Что же касается наличия или отсутствия ушей, то установить это было крайне проблематично – по причине наличия роскошной гривы седых волос, эстетично ниспадавшей на плечи неизвестного сеньора.

А, вот, сам трактирчик, носящий вычурное название «La Golondrina blanka[2]» (местный аналог «белой вороны»?), крепкий дубовый стол и старинная каталонская баллада являлись непреложными реалиями.

Молоденькая мулатка, томно полуприкрыв глаза, самозабвенно выводила:

И никого со мной в Ночи.Кругом – лишь сизый дым.И в Мире больше нет причинОстаться молодым…

Симпатичная же посетительница заведения и её экстравагантный ухажер, однако, никуда не исчезли. Более того, многие гости, почтившие в этот утренний час трактирчик своим присутствием, с нескрываемым любопытством наблюдали за этой приметной парочкой.

Господин с пиратской внешностью, смущённо вздохнув, неуклюже опустился на одно колено, достал из внутреннего кармана сюртука молоденькую желтую розу на коротеньком стебле, непривычно лишённом шипов, и, сказав несколько слов – неслышных для других посетителей – протянул цветок девушке.

Барышня смотрела на неожиданного кавалера с весёлым удивлением.

Но, совсем необидно. Так смотрят на старого верного дворового пса, неожиданно притащившего в зубах шляпу зануды-соседа.

Девушка, кротко улыбнувшись, бережно взяла цветок и одарила ухажёра вежливой улыбкой. Секунду-другую помедлив, она осторожно воткнула стебель розы в свою причёску.

Тут случилось-произошло непонятное – и молоденькая сеньорита, и её кавалер как-то странно полузастыли, словно замёрзли, движения их стали угловатыми и плавными. Медленно-медленно рыжебородый тип поднялся на ноги, девушка – и это её простое движение заняло как минимум десять секунд – протянула ему навстречу руки.

Они неловко застыли в этом стремлении друг к другу, и, вдруг, какая-то неведомая сила, сопровождаемая негромким хлопком, отбросила их в разные стороны. Девица была мгновенно опрокинута – вместе со стулом – на пол, а мужчина, отлетев метров на шесть-семь в противоположную сторону, пребольно ударился о стену заведения.

Посетители немедленно бросились на помощь, и уже через минуту пострадавшие самостоятельно стояли на ногах. Очевидно, произошедшее не причинило им значимого вреда, только помятый (мёртвый?), жёлтый цветок неуклюже скорчился на полу…

– Извините, Мэри, извините, – с трудом выдавил из себя мужчина.

– Мне тоже очень жаль, Зорго. Очень жаль…, – дрожащим голосом ответила ему девушка.

Посетители кабачка, о чём-то огорчённо переговариваясь, деликатно отошли в сторону.

Легенда о Жёлтой Розе.

Эта история произошла лет сто двадцать тому назад, а может, и все сто пятьдесят. Карибия тогда только-только обрела независимость.

Стояла, жила-поживала на берегу тропического, лазурно-изумрудного ласкового моря большая деревушка. А может, просто маленький посёлок, регулярно и исправно дававший приют разным тёмным личностям и авантюристам всех мастей – пиратам, золотоискателям, охотникам за старинными кладами, закоренелым преступникам, скрывавшимся от правосудия стран Большого Мира.

Белые, вест-индийские негры, метисы, мулаты, дикие индейцы, всякие – в буро-малиновую крапинку. Короче говоря, та ещё публика, живущая весело, разгульно и беспутно….

А какое настоящее беспутство, собственно говоря, может быть, если женщин в деревушке практически и не наблюдалось? Так, только несколько индианок, да толстая старая афроамериканка донья Розита, владелица трактира «La Golondrina blanka[3]».

И, вот, представь себе, в католической Миссии, что располагалась рядышком с этим посёлком авантюристов, появляется девушка-американка необыкновенной красоты – высокая, стройная, фигуристая, молоденькая. Ухаживает в Миссии за больными и калеками, детишек индейских обучает английскому языку и математике, а в деревне появляется только по крайней необходимости – купить в местной галантерейной лавке ниток-иголок, да наведаться на почту.

Звали девушку – Анхелина Томпсон. И была она такая хрупкая, грустная и печальная, что, глядя на неё, даже у злобных и вечно-голодных бродячих псов на глазах наворачивались крупные слёзы сочувствия. Ходили упорные слухи, что жених Анхелины трагически погиб где-то на северных золотоносных приисках, а она – от безысходности и тоски – уехала служить Господу в далёкую католическую Миссию.

Но разве это могло остановить тамошних головорезов, истосковавшихся по женскому обществу? Стали они поочерёдно оказывать мисс Томпсон различные знаки внимания – тропические цветы дарить охапками, через посыльных мальчишек-индейцев предлагать крупные золотые самородки, морские жемчужины и прочие ценности. Но только не принимала она тех подарков и цветов, всё с посыльными возвращала обратно.