Тургенев - Юрий Лебедев

Да и время подошло суровое и тревожное. Летом 1812 года войска Наполеона переправились через Неман и вторглись в русские пределы. Пришла «гроза двенадцатого года»! Передовые круги орловского дворянства и купечества охватил патриотический подъем, объявили сбор средств для создания Орловского народного ополчения. Иван Иванович не мог ударить лицом в грязь, пришлось и ему поступиться кое-какими правами при всей его феноменальной скупости. Вслед за денежными пожертвованиями объявили рекрутский набор. Тележный скрип день и ночь раздавался по лутовиновским селам и деревням, по орловским проселочным дорогам. Уходили в ополчение мужики, сиротели крестьянские семьи...

Весь июль и август тянулись мимо Спасского по пыльной дороге войска, направлявшиеся к Москве. Известие о Бородинской битве и сдаче Москвы Иван Иванович воспринял как полное поражение. А между тем война разгоралась и требовала от дворянства новых и новых жертв. Началась закупка лошадей по ценам военного времени, на глазах у строптивого барина таял Спасский конный завод: лучшие орловские рысаки отбирались для гусарских полков. Пустели хлебные амбары и усадебные погреба. Для снабжения русских войск в октябре 1812 года отправился из Орла обоз из 98 конных повозок, а в ноябре шестьдесят семь пехотных и егерских батальонов промаршировали мимо Спасского в действующую армию. Война принимала народный характер, начиналась величественная эпопея изгнания французских полчищ из России.

Вскоре по приказу М. И. Кутузова в Орле организовали «Главный военный госпиталь для раненых», под который заняли офицерский корпус, вице-губернаторский дом, гимназию и более двадцати частных домов. Раненых везли через Спасское, и Варвара Петровна помогала измученным долгим странствием офицерам, когда подводы останавливались на отдых. Подобно большинству молодых дворянок, Варвара Петровна испытывала в эти дни особое патриотическое воодушевление и уже открыто спорила с дядюшкой. Ссора, которая случилась между ними 8 октября 1813 года, едва не закончилась для девушки самым драматическим образом: Иван Иванович выгнал племянницу из дома с угрозой поехать на следующий день в Мценский уезд и отписать все свое состояние сестре, Елизавете Ивановне. Но в этот же день после обеда барин вышел на балкон, уселся за блюдо с вишнями, поданными на десерт, и вдруг поперхнулся, посинел, повалился на пол и скоропостижно скончался на руках у верной ключницы Ольги Семеновны.

За Варварой Петровной послали нарочного, она незамедлительно вернулась и приложила весь свой ум, хитрость и изворотливость для того, чтобы выиграть процесс и удержать за собой право на наследство. Мценский уездный суд, после долгого разбирательства, решил дело в пользу племянницы, не удовлетворив притязаний ее тетки, Елизаветы Ивановны Аргамаковой, на основании того, что Варвара Петровна оказалась прямой и единственной наследницей Ивана Ивановича по мужской линии родства.

Ей было 26 лет, когда злая судьба, наконец, сжалилась над нею и неожиданно щедро сделала ее единственной и полновластной хозяйкой огромного состояния: только в орловских имениях насчитывалось 5 тысяч душ крепостных крестьян, а кроме Орловской, были деревни еще и в Калужской, Тульской, Тамбовской, Курской губерниях... Одной серебряной посуды в Спасском оказалось 60 пудов, а скопленного Иваном Ивановичем капитала — 600 тысяч рублей.

Вместе с баснословным богатством получила Варвара Петровна полную свободу и право делать все что угодно как с собой, так и с подвластными ей людьми. После многолетнего и беспощадного подавления личности наступило опьянение самовластием. У Тургенева в «Записках охотника» есть один эпизодический, но весьма характерный образ любовницы графа Петра Ильича: «Акулиной ее называли; теперь она покойница, — царство ей небесное! Девка была простая, ситовского десятского дочь, да такая злющая! По щекам, бывало, графа бьет. Околдовала его совсем. Племяннику моему лоб забрила: на новое платье щеколат ей обронил... и не одному ему забрила лоб. Да...» Жертва крепостнического унижения и бесправия, эмансипируясь, превращалась в деспотку и тиранку; и такое случалось не только с людьми из господ, но сплошь и рядом — с людьми из народа. И скольким поколениям русских людей придется изживать вековые недуги крепостничества, оставившие глубокий след в национальной психологии!

Но когда после смерти матери, в 1850 году, Тургенев открыл ее дневник, среди разного рода «художеств» капризной и своевольной барыни-крепостницы его неожиданно прожгли своей искренностью и глубиною раскаяния следующие строки: «Матушка, дети мои! Простите меня! И ты, о Боже, прости меня, ибо гордыня, этот смертный грех, была всегда моим грехом».

Просто было осуждать мать в годы юности, когда жизнь виделась в розовом свете, когда самонадеянному человеку казалось, что судьба в его руках и жизнь легко переменить — стоит только захотеть! Теперь, подводя итоги прожитой жизни, Тургенев думал иначе: прошлое вставало перед ним во всей полноте и сложности...

Подобно братьям Лутовиновым, Варвара Петровна на первых порах проявила незаурядное хозяйственное рвение. Она хотела, чтобы дом ее был полной чашей, и даже стремилась, чтобы мужикам ее жилось хорошо. Ведь крестьянское довольство тоже входило в состав общепризнанных дворянских добродетелей, и владельцы богатых имений добивались, чтоб и мужики у них были хозяйственные и крепкие — не как у соседей. Варвара Петровна гордилась, что под ее неусыпным присмотром и заботой крестьяне живут лучше, чем у тех дворян, которые проводят время за границей, а управление имениями поручают иностранцам.

И нельзя не признать, что при всех крепостнических причудах и издержках хозяйка из нее получилась рачительная. Леса доставляли ей в изобилии материал для изготовления самых разных изделий, от мелкой домашней утвари до превосходной дубовой и ореховой мебели, которую делали искусные столяры и ремесленники, — целый штат их содержался при барской усадьбе. Те же леса доставляли несметное количество своих даров — орехов, грибов и ягод. На пахотных землях плодородного подстепья выращивались богатые урожаи пшеницы и ржи, ячменя и овса, гречихи и проса, гороха, мака, репы и картофеля. Волокна пеньки и льна обрабатывали дворовые и крестьянские девушки: искусные мастерицы, они пряли нити от самых тонких «талек» до хлопковых, мешковых и дерюжных. А потом доморощенные ткачи из тонких нитей ткали полотно для господского «носильного и столового» белья, из толстых нитей изготовляли расхожие холсты, излишки которых продавались. Спасскими веревками снабжалась вся округа. Держала Варвара Петровна водяную мельницу о четырех поставах на речке Кальне, были у нее в имении маслозавод и крупорушня для выработки гречневой, перловой и овсяной крупы, а сверх того — особо почитаемой и любимой крупы «зелёной». Для ее приготовления специально засевали несколько десятин отменной ржи, которую жали, сушили и обрабатывали «в первой половине налива». Спасская каша из «зелёной крупы» была фирменным блюдом на многолюдных дворянских застольях. Зерновые обрабатывались с помощью конной молотильной машины завода Бутенопа в 8 лошадей на приводе. Использовались в хозяйстве и конные веялки того же завода. Восемь каменных хлебных амбаров для зерна располагались в правой стороне усадьбы у основания нижнего фруктового сада. Тургенев помнил, что в голодные года, когда пускалась по миру изможденная крестьянская Русь, спасские мужики у окон с протянутой рукой не стояли и лебеду с полей им собирать не приходилось.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});