Красные камни Белого - Вадим Панов

Моя смерть, потому что я уйду, а мир останется. Не заметит, что я ушел. И Пустота… Она убьет меня и останется. И всех остальных, что кричат вокруг, она убьет тоже. Безразличная. Пустая. Пустая Пустота. Мы все уйдем, а она останется. Наша убийца.

Смерть…

Почему они кричат? Неужели непонятно, что там смерть, а значит, бесполезно кричать и плакать. И бояться. И ругаться. И надеяться на что-то, потому что цеппели в Пустоте не ломаются – цеппели в Пустоте гибнут. Нет ни единого шанса.

Зеро.

И неважно, кем ты был, важно только то, что ты поставил не на тот цеппель. Купил билет в Пустоту и прибыл по назначению. И еще важно, что ставок больше нет и отыграться не удастся. Казино опять выигрывает…

Зеро.

Ставок больше нет.

Смерть.

Так для чего кричать? Я ведь знал, что однажды проиграюсь в пух и перья. И неважно, чем со мной расплатятся: ножом под ребра или Пустотой? Я знал, что пьеса будет сыграна, а потому, пока не закончился воздух, я поднимаю последний бокал вина. Я допиваю его и швыряю в стену. А потом иду к ней, к Пустоте.

Я знаю, что бежать бессмысленно…

– Как он?

– Он молодец, ядреная пришпа! Не кричит и не воет. Спросила женщина, похвалил мужчина. Кто они? Да какая разница? Может, живые. А может – мертвые. Пустота – она забавная, цепари в кабаках такого про нее рассказывают, что глаза на лоб лезут. Правду от вымысла отличить сложно, а потому понять, что за спасители держат за плечи, нет никакой возможности. Мертвые? Живые? Или просто: такие, как я? Да, наверное: такие, как я. В этом есть смысл. Они кричали, а я пил вино и улыбался. Они пытались спастись, а я сам шагнул в Пустоту. Но они все равно не убежали, они все равно здесь, рядом со мной, в Пустоте…

– Парень, я вижу, ты в норме. Открой глаза и скажи что-нибудь.

«А что говорить?»

– Кха… – Он попытался пошутить, но не получилось, сначала пришлось покашлять. – Кха!

– Ты уверен, что он в норме?

– Смотрит осмысленно.

– С чего ты взял?

– Он уставился на твое декольте.

– Я в норме.

– Вот видишь.

– Кха!

Прямо перед ним красивая девушка с синими волосами, ее строгое платье в беспорядке, расстегнуто чуть больше, чем позволено приличиями. Рядом с ней – лысый мужчина в цепарской куртке. А за их спинами – дерево.

«Не такая уж ты и пустая, Пустота…»

– Где-нибудь болит?

«Какой у нее красивый голос…»

– Кха… Везде.

– Значит, с ним действительно все в порядке. – Лысый мужчина встает на ноги и озирается: – А кто сейчас кричал?

ПРИВЕРЕДА

– Помогите!

Крик превращается в хрип. За одну секунду. За одну-единственную секунду! Нереально быстро и нереально страшно. Крик говорит, что все кончено.

Чужой крик.

Но это ничего не значит, потому что я тоже кричу.

– Помогите!

Я в трех шагах позади того, чей крик стал хрипом, в трех шагах от края жизни. В трех шагах от последней черты. И все вокруг кричат и стоят, потому что за их спинами стена и дальше бежать некуда. Я тоже кричу и тоже не двигаюсь, потому что стена и за моей спиной. Потому что я одна из всех. Потому что я кричу и плачу, но надеюсь, что три последних шага не будут сделаны. Мы все надеемся, потому что за нашими спинами стена, и бежать дальше некуда. Мы замерли. Мы держим друг друга, но Пустота сосет воздух и проклятая черта приближается даже тогда, когда мы стоим на месте.

И мы кричим:

– Помогите!

А люди из первого ряда падают. Они глотнули Пустоты. Через них прошла черта.

«Помогите! Пожалуйста!»

Я прижимаюсь к стене. Я не хочу в Пустоту. Я верю, что мое время еще не пришло, но стена впереди, стена из людей, становится все тоньше. И мое время придет совсем скоро.

И я кричу:

– Помогите!

Но ответа нет. И помощи нет. И та стена, что за спиной, не становится тоньше, хотя некоторые пытаются с ней совладать. Они бьют ее и царапают ногтями. Они кричат:

– Помогите!

Но стена прочна, а черта приближается.

И мой крик превращается в хрип. А значит, я в Пустоте.

А значит, я мертва…

– Помогите!

– Да заткнись ты!

– Раз орет, значит, жива.

– У меня голова болит от ее воплей.

– Только голова? Тебе повезло.

– Ты тоже заткнись.

– Помогите!

Где Пустота? Где смерть? Это смерть? Но откуда голоса? Почему эти голоса не взывают о помощи? Или это похоронная процессия? Или мы выстроились в Пустоте и медленно движемся… Куда можно идти в Пустоте? В другую Пустоту? Откуда голоса? Откуда чужие руки?

– Отстаньте! Оставьте меня!

– Ты ее лапаешь или пытаешься помочь?

– И то и другое.

– Оставьте меня!

Пощечина.

– Ядреная пришпа! Девчонка мне уже нравится!

– Не смей меня трогать!

Она резко поднимается и яростно смотрит на сидящего рядом мужчину. На рыжего мужчину в дорожном костюме. Тот хмыкает:

– Я должен был привести тебя в чувство.

И отодвигается.

Пауза. Пришедшая в себя девушка медленно оглядывается, по очереди фокусируя взгляд на синеволосой спорки, лысом мужчине, еще одном мужчине, тоже спорки, и полуголой девице с короткими светлыми волосами. Оглядывается, после чего спрашивает:

– Мы умерли?

И слышит:

– Возможно.

И кивает с таким видом, словно удовлетворена этим, не особенно радостным ответом.

– Я помню, что черта приближалась, и я должна была умереть.

– А вместо этого мы оказались здесь, – усмехнулся лысый. – Добро пожаловать в неизвестность.

ОФИЦЕР

«Мог ли я хоть что-то изменить?»

История не знает сослагательного наклонения. История уже стала прошлым. Все, что должно было случиться, – случилось, и поменять ничего нельзя. Нет такого правила в наших благословенных мирах. Отсутствует, признанное вредным, но человек иррационален, а потому всегда будет думать о том…

«Мог ли я хоть что-то изменить? Мог ли я помочь себе? Мог ли я помочь тем, кого привел к смерти? Мог ли…»

«Нет».

«Нет, нет, нет, нет и нет, потому что не смог бы никто. Потому что, окажись за штурвалом сам Оскар дер Шет, это ничего не изменило бы. Потому что даже легендарный капитан беспомощен в Пустоте так же, как его пассажиры».

И может лишь наблюдать за катастрофой.

А потом, после того, как катастрофа произошла и цеппель уже не спасти, он парит в Пустоте, ждет скорой смерти и грустно думает: