Цирцея - Хулио Кортасар

— Я понимаю, что, как только мы поженимся, эти безобразия кончатся. Но сейчас мне нужна ваша помощь. Пожалуйста, защитите Делию. Такие вещи могут ее сильно травмировать. Она ведь сверхранимая, сверхчувствительная.

— Ты хочешь сказать, она может свихнуться, верно?

— Ну зачем вы так… Хотя… если она и впрямь получает подобные письма и молчит, в душе потихоньку накапливается…

— Ты не знаешь Делию. Все эти анонимки ей до… в общем, она не переживает. Она гораздо сильнее, чем тебе кажется.

— Но посмотрите, Делия как будто напугана, ее гложут какие-то мысли, — беспомощно пролепетал Марио.

— Да дело совсем в другом. — Маньяра прихлебывал пиво, как будто желая заткнуть им себе рот. — Она и раньше была такой, мне ли не знать!

— Раньше? Когда раньше?

— Когда они еще не померли, дурачок. Ладно, ты сам расплатись, а то я тороплюсь.

Марио хотел возразить, но папаша Маньяра уже топал к двери. Сделав на прощанье какой-то неопределенный жест, он понуро поплелся по направлению к Онсе. Марио не посмел пойти за ним, а всерьез обдумать случившееся тоже не решился. Опять он оказался в одиночестве, как в самом начале… все были против: и матушка Селеста, и баба из многоэтажки, и супруги Маньяра. Даже супруги Маньяра…

Делия явно что-то заподозрила, недаром она так переменилась к следующему приходу Марио: болтала без умолку и все о чем-то допытывалась. Может, супруги Маньяра рассказали ей о встрече в кафе «Мунич»? Марио ждал, что она заведет об этом речь; тогда бы он помог Делии преодолеть неловкое молчание, однако она упорно наигрывала мотив из оперетты «Девица Розмари», обрывки мелодий Шумана и ритмичные, решительные танго Пачо[15]; ну а потом пришли супруги Маньяра, принесли маленькие печеньица и малагу[16] и включили повсюду свет. Разговоры вертелись вокруг Полы Негри[17], преступления в Линье[18], частичного солнечного затмения и болезни кота. Делия считала, что кот объелся шерсти, и предлагала дать ему касторки. Маньяра не противоречили, но, судя по всему, аргументы Делии их не убедили. Они вспомнили про друга-ветеринара, сказали про какие-то горькие листья. Лучше бы выпустить его в сад, он сам там найдет целебную траву…

— Но кот все равно подохнет, — возразила Делия. — Касторка лишь немного продлит ему жизнь.

Услышав доносившиеся с перекрестка выкрики газетчика, Маньяра ринулись покупать «Ультима Ора». Марио, с молчаливого согласия Делии, погасил в гостиной люстру. Только на столике в углу осталась гореть лампа, отбрасывавшая тускло-желтые пятна света на вышитую скатерть с футуристским орнаментом. Пианино же стояло в полумраке.

Марио поинтересовался, готовит ли Делия приданое, и предложил пожениться не в мае, а в марте.

Он собирался с духом, намереваясь рассказать про анонимные письма, но боялся совершить ошибку и каждый раз замирал в нерешительности. Делия сидела рядом на темно-зеленом диване, в полутьме слабо вырисовывался голубоватый силуэт ее платья. Марио попытался поцеловать Делию, она съежилась.

— Мама зайдет попрощаться. Погоди, вот они лягут спать…

Через стенку доносились голоса Маньяра, шелест газеты и разговоры, разговоры… Не хотелось им спать в ту ночь, времени было полдвенадцатого, а они все болтали. Делия опять подошла к пианино и словно из упрямства принялась играть один за другим длинные креольские вальсы, написанные в трехчастной форме гаммы и немного безвкусные музыкальные виньетки, от которых Марио, однако же, был в восторге. Она не вставала из-за инструмента, пока Маньяра не зашли сказать «спокойной ночи» и попросили не засиживаться, ведь теперь, когда Марио стал членом их семьи, он должен особенно строго присматривать за Делией и не позволять ей полуночничать. Наконец супруги Маньяра удалились — с явной неохотой, но не в силах совладать со сном. Раскаленный воздух с улицы проникал в гостиную через окно и входную дверь. Марио захотелось холодной воды, и он пошел в кухню, пошел, невзирая на то, что Делия порывалась принести ему стакан сама и даже немного обиделась. Вернувшись, он увидел, что Делия стоит у окна и смотрит на пустынную улицу, по которой когда-то, вот такими же вечерами возвращались домой Роло и Эктор. Пятно лунного света лежало уже на полу возле ног Делии, а на мельхиоровом подносе, который она держала в руках, красовалась еще одна луна, только маленькая. Делия не желала устраивать дегустацию при супругах Маньяра, он должен понять, ей ужасно надоели их попреки, они постоянно твердят, что она злоупотребляет его добротой, когда просит попробовать новые конфеты… Да-да, конечно, хотя, по правде говоря, ему совсем не хочется… но ведь ей больше некому доверять, Маньяра не в состоянии оценить новшества в еде. Делия протягивала конфету каким-то умоляющим жестом, однако Марио почувствовал в ее голосе желание, почувствовал ясно, и ни луна, ни даже сама Делия были тут ни при чем. Поставив стакан на пианино (он не выпил воду в кухне, а принес в гостиную), Марио взял конфету двумя пальцами; Делия замерла рядом в ожидании приговора, она прерывисто дышала, словно от решения Марио зависела сейчас ее жизнь, и молча, знаками призывала его поторопиться; глаза ее расширились — или, может, просто казались больше в полумраке гостиной? — а тело немного раскачивалось, когда Делия жадно ловила ртом воздух; да-да, она почти задыхалась, когда Марио поднес конфету к губам, намереваясь откусить кусочек, а когда он опустил руку — застонала, словно в разгар невыразимого блаженства вдруг почувствовала себя жестоко обманутой. Свободной рукой Марио слегка сжал конфету с боков, но смотрел не на нее, а на Делию, и лицо у него было как из гипса, этакий противный Пьеро стоял в темноте. Пальцы его разомкнулись, разламывая конфету. Луна ярко осветила беловатое тельце таракана, выдернутое из хитинового покрова и обрамленное кусочками крылышек, лапок, мятой, марципанами и истолченным в порошок панцирем.

Когда Марио швырнул раздавленную конфету в лицо Делии, она закрыла глаза руками и зарыдала, громко всхлипывая, задыхаясь; она рыдала все горше, как в ночь гибели Роло, и пальцы Марио сомкнулись у нее на шее, словно желая оградить от кошмара, рвавшегося из груди наружу, от булькающих рыданий и стонов, от хохота, прерываемого корчами и судорогами; но Марио хотел только одного — чтобы она замолчала, и для этого все сильнее стискивал ее горло; баба из многоэтажки, наверное, уже с трепетом и восторгом подслушивала под дверью и нужно было любой ценой заставить Делию замолчать. За спиной у Марио, рядом с кухней, где он обнаружил кота — в глаза бедняге были воткнуты щепки, но кот все еще пытался ползти, чтоб умереть в комнатах, — слышалось дыхание супругов Маньяра, которые вскочили с постели и подглядывали из столовой; Марио не сомневался, что Маньяра слышали шум и теперь стоят у дверей в темноте, стоят и слушают, как он заставляет Делию умолкнуть. Марио разжал пальцы, и Делия упала на диван, она билась в судорогах, вся почернела, но была жива. Маньяра прерывисто дышали, и Марио стало их жаль, жаль по многим причинам: и из-за Делии, и из-за того, что он тоже оставляет ее, причем в живых. Вслед за Эктором и Роло он уходил и покидал Делию. И уходя, чувствовал огромную жалость к супругам Маньяра, которые, спрятавшись в темноте, ждали, что он — не важно, с какой целью — заткнет Делии рот, прекратит наконец ее рыдания.

Примечания

1

Цирцея (Кирка) — в греческой мифологии: нимфа острова Эя, волшебница. Цирцея превратила в свиней спутников Одиссея, а его самого год удерживала на своем острове. Если учесть символическое название рассказа, то выбор Кортасаром имен для ряда своих героев назвать случайным нельзя — например, Эктор, Селеста, Маньяра. Эктор — испанская форма имени Гектор, предводителя троянцев, убитого Ахиллом. Селеста — небесная (исп.). Маньяра (Мигель де Маньяра; 1626—1679) — севильский дворянин, один из прототипов Дон Жуана.

2

Россетти Данте Габриэль (1828—1882) — английский писатель и художник.

3

Палермо — район в центральной части Буэнос-Айреса, где находится одноименный (большой и живописный) парк.

4

Фирпо, Демпси — боксеры первой половины XX века. В рассказе речь идет о боксерском поединке 1923 года, когда аргентинец Роберто Фирпо проиграл североамериканцу Джеку Демпси — в Аргентине это было воспринято едва ли не как национальная трагедия.

5

Альмагро — улица в аргентинской столице, проходит из центральной части Буэнос-Айреса в южные районы, населенные в основном бедным людом.

6

Виктория, Кастро-Баррос — улицы Буэнос-Айреса. На русский язык название первой переводится как «улица Победы», но, возможно, улица названа в честь английской королевы Виктории. Вторая названа в честь Педро Игнасио де Кастро Барроса (1777—1849), аргентинского священника, писателя, активного участника освободительного движения.