Анафем - Нил Стивенсон

Собор был выстроен на выровненном останце горного отрога. В тумане на востоке угадывался утёс милленарского матика. На юге и на западе лежали остальные матики и связанные с ними постройки. Тот, в котором жил я вместе с другими десятилетниками, отстоял от собора на четверть мили. К нашему входу в собор вела крытая галерея, состоящая из семи соединённых площадками лестниц. Этим путём и шли почти все деценарии.

Чтобы не дожидаться, пока толпа пожилых суур пройдёт через арку, я бегом вернулся в зал капитула, который на самом деле представлял собой просто расширение окружающей клуатр галереи, а оттуда через заднюю дверь попал в коридор между калькориями и мастерскими. Вдоль стен тянулись ниши, куда мы складывали текущую работу. Края и углы неоконченных рукописей торчали наружу, желтея и скручиваясь. Из-за этого проход казался ещё уже.

Добежав до его конца и нырнув в узкую арку, я оказался на лугу перед основанием собора — буфером между нами и матиком центенариев. Шестнадцатифутовая каменная стена делила луг пополам. Столетники разводили по свою сторону всякую домашнюю живность.

Когда меня собрали, по нашу сторону стены хранилось сено. Несколько лет назад, под осень, фраа Лио и фраа Джезри по поручению старших отправились туда с тяпками, посмотреть, не выросло ли там что-нибудь из одиннадцати. И впрямь, они нашли нечто, похожее на раданицу, выпололи, сложили в кучу посреди луга и подожгли.

К вечеру весь луг с нашей стороны являл собой дымящееся гарево, а звуки, долетающие из-за стены, наводили на мысль, что ветер занёс искры к столетникам. По границе между лугом и клустами, на которых мы выращивали почти всю свою еду, до самой реки выстроилась боевая шеренга фраа и суур. Передавая полные вёдра по цепочке и пустые обратно, мы заливали те клусты, которые были ближе всего к огню. Если вы видели ухоженный клуст в конце лета, то поймёте почему: количество биомассы огромно, а в это время года она уже довольно сухая и легко вспыхивает.

Дежурный заминспектора провёл расследование и сообщил, что из-за дыма не смог точно установить, что же сделали Лио и Джезри. Происшествие занесли в хронику как несчастный случай, и ребята избежали епитимьи. Однако я знал (потому что Джезри мне потом рассказал), что когда огонь от раданицы перекинулся на траву, Лио, вместо того, чтобы его затоптать, предложил противопоставить огню огонь и победить его посредством огненного искводо. Попытки пустить встречный пал только ухудшили дело. Джезри оттащил Лио в безопасное место, когда тот намеревался противо-противопалами сдержать систему противопалов, которые должны были остановить первоначальный пожар, но вышли из-под контроля. Джезри тащил Лио двумя руками, поэтому вынужден был бросить сферу; после того дня она стала с одной стороны жёсткой и не прозрачнела до конца. Зато пожар дал повод осуществить дело, о котором мы говорили целую вечность: засадить луг клевером и завести пчёл. Расчёт был простой: когда в экстрамуросе есть экономика, мёд можно продавать на торговых лотках у дневных ворот, а на вырученные деньги покупать то, что трудно изготовить в конценте. А если снаружи постапокалипсис, мёдом можно питаться.

Когда я трусил к собору, каменная стена была от меня справа. Клусты — теперь такие же спелые, как перед пожаром — сзади и слева. Передо мной уходили вверх семь лестниц, запруженных инаками. По сравнению с другими фраа в их длинных стлах, полуголый Лио, движущийся в два раза быстрее, казался муравьем не того цвета.

Алтарь, сердце собора, был восьмиугольным в плане (или, как выражались теоры, обладал симметрией корней восьмой степени из единицы). Его восемь стен образовывала плотная ажурная резьба, частью каменная, частью деревянная. Мы называли их экранами, что могло бы сбить с толку жителей экстрамуроса, для которых экран — то, на чём смотришь спиль или играешь в игру. Для нас экран — стена с множеством отверстий, преграда, через которую можно видеть, слышать и обонять.

От основания собора отходили четыре нефа, ориентированные по странам света. Если вы когда-нибудь бывали на свадьбе или на похоронах в скинии богопоклонников, то представляете себе неф: широкое место, где посетители сидят, стоят, преклоняют колени, бичуют себя, катаются по полу или чем уж они там занимаются. Алтарь в таком случае соответствует месту, где стоит священник. Когда вы смотрите на собор издали и видите его широкое основание, это как раз и есть нефы.

Посетителям из экстрамуроса, таким, как мастер Флек, если они были не очень заразные и в целом прилично себя вели, разрешали входить в дневные ворота и смотреть акталы из северного нефа. Такой порядок более или менее соблюдался в последние полтора столетия. Если вы попадали в концент через дневные ворота, то проходили в портал северного фасада в неф и по его центральному проходу к экрану в дальнем конце. Вы вполне естественно могли вообразить, что весь собор состоит из одного нефа и восьмиугольного пространства за экраном. Однако находящиеся в восточном, южном и западном нефах легко могли впасть в ту же ошибку. Экраны были тёмные со стороны нефов и светлые со стороны алтаря, так что легко было заглянуть через них в алтарь, но невозможно — за них. Это порождало иллюзию, будто каждый неф — один-единственный и алтарь принадлежит ему.

Восточный неф практически всегда пустовал. Мы спрашивали старых фраа и суур почему, а те отмахивались и «объясняли», что это парадный вход. Видимо, такой парадный, что им никто не пользовался. Когда-то там стоял духовой орган, но во время Второго разорения его уничтожили, а затем, по новым поправкам в каноне, музыкальные инструменты и вовсе попали под запрет. Когда мой подрост был младше, Ороло пудрил нам мозги, будто здесь планируется место для десятитысячелетних фраа, если концент светителя Эдхара когда-нибудь сподобится построить для таких матик. «Предложение было подано милленариям шестьсот восемьдесят девять лет назад, — говорил он, — и ответ ожидается через триста одиннадцать лет».

Южный неф занимали центенарии, которые попадали туда через свой луг. Для них помещение было чересчур просторным. Мы, десяти летники, вынужденные жаться в тесном закутке сразу за стеной от центенарского нефа, злились на это вот уже больше трёх тысяч лет.

Западный неф украшали витражные окна и тончайшая каменная резьба, поскольку он принадлежал унарскому, самому процветающему из всех матиков. В этом нефе места тоже было много, но он почти всегда заполнялся целиком, и тут мы несправедливости не видели.

Оставались ещё четыре экрана — северо-восточный, юго-восточный, юго-западный и северо-западный. Они были такого же размера и формы, как ориентированные по странам света, но не сообщались с нефами. За тёмными сторонами этих экранов лежали четыре угла собора, загромождённые конструктивными элементами, неудобными для людей, однако необходимыми для устойчивости здания. Наш угол, юго-западный, был самым из них запруженным, поскольку десятилетников насчитывалось около трёхсот. Его дополнительно расширили за счёт двух башен, выступающих из стены собора и придающих ему асимметрию.

Северо-западный угол прилегал к территории примаса и служил для самого примаса, его гостей, дефендора, инспектора и прочих иерархов, так что там было свободно. В юго-восточном углу размещались тысячелетники — сюда вела их выбитая в отвесной скале головокружительная лестница.

Северо-западный угол был отведён ита. Они попадали сюда из своего крытого гетто, занимавшего пространство между собором и естественным скальным обрывом, который с этой стороны служил внешней стеной концента. Считалось, что там есть туннель к подземному механизму часов, доверенному их заботам. Но эти сведения, как почти всё, что мы знали об ита, относились скорее к области фольклора.

Таким образом, если считать официальные порталы, у собора было восемь входов. Однако уж в чём, в чём, а в сложности матической архитектуре не откажешь, так что имелось ещё много входов поменьше, редко используемых и неизвестных почти никому, кроме любознательных фидов.

Я шёл через клевер, внимательно глядя под ноги, чтобы не наступать на пчёл, но всё равно двигался куда быстрее толпы на лестницах и скоро оказался у двери, закрывавшей выбитую в скале арку, и по каменной лестнице выбрался на основной уровень собора. Я пробежал через несколько кладовок, где хранились не используемые в это время года облачения и церемониальная утварь, и очутился в той архитектурной каше, которая заменяла нам, десятилетникам, неф. Входящие фраа и сууры загораживали мне путь, но там, где вид заслоняли колонны, оставались свободные коридоры. В одном из них, прямо под колонной, была наша раздевалка. Почти всё её содержимое валялось на полу. Фраа Джезри и фраа Арсибальт стояли рядом, уже облачённые в алое и сердитые. Фраа Лио рылся в шелках, ища свою любимую мантию. Я плюхнулся на одно колено, нашёл мантию подходящего размера среди тех, что отверг Лио, быстро накинул её, подвязал, проверил, что она не путается в ногах, и пристроился за Джезри и Арсибальтом. Через мгновение Лио вскочил и встал впритирку ко мне. Мы вышли из-за колонны и через толпу двинулись к экрану, предводительствуемые Джезри, который не стеснялся работать локтями. Однако народу было не так и много. Пришла лишь примерно половина десятилетников; остальные готовились к аперту. Наши фраа и сууры сидели перед экраном ярусами. Ближайшие к нему — на полу. Следующий ряд — на сферах размером с голову. Те, кто за ними, увеличили свои сферы сильнее. В последнем ряду сферы, раздутые, как огромные воздушные шары, были больше тех, кто на них сидел, и не раскатывались, роняя людей на каменный пол, только потому, что были зажаты между стенами, как яйца в коробке.