Инфузория-туфелька - Виктория Токарева

Западные ученые возражают против захоронения: мумия имеет большую давность — 70 лет. Это научный эксперимент. Жалко зарывать эксперимент в землю…

Разве можно было еще пять лет назад представить себе такие слова вокруг Ленина: эксперимент, продать… Вот уж действительно стихийное бедствие, лавина в горах. А как остановить это бедствие? Никак. Многие торопливо упаковывают чемоданы, продают квартиры за валюту — и наутек. Кто быстрее — люди или лавина? Кто успеет… Добежали до Израиля, до Америки и дышат тяжело.

А Нина со своей марксистско-ленинской философией и мужем полковником милиции куда побежит? Что он умеет? Приказы отдавать?

Второй клад — здоровье — сказал печально: «До свидания, Нина. До лучших времен».

Давление образовалось от такой жизни. Печет в затылке. Того и гляди, лопнет сосуд и зальет мозги. Хорошо, если помрешь в одночасье, а то ляжешь в угол, как мешок. Вот когда грузчик понадобится: двигать туда-сюда мебель.

Ах, как тяжело, как безрадостно…

Поезд тем временем подошел и остановился, и от вагона отделилась Марьяна, подруга детства, и пошла навстречу. Красивая, дорогая, благополучная женщина. И не изменилась с тех пор: те же тихие глаза, то же выражение доверия на лице. Она шла из прошлого, из тех времен, когда были молодыми, и «чушь прекрасную несли», и надеялись…

Сейчас иногда кажется, что не было ни детства, ни молодости, как не было, например, Древнего Египта. Уже XXI век на носу, компьютеры, роботы работают за людей, и даже египтяне — не те, что были в древности. Антропологи утверждают, что у них другая форма черепа. А пирамиды стоят, и никуда не денешься. Значит, БЫЛО. Было.

И Марьяна идет. Значит, было детство и мама.

Нина заплакала. Марьяна обняла подругу, почувствовала волнение и в этот момент порадовалась, что не пожалела и привезла дорогой подарок: полный набор хрустальных фужеров. Память на всю жизнь. Если не перебьют, конечно.

Медленно пошли по перрону.

— Кто жених? — спросила Марьяна.

— Грузчик.

— В каком смысле? — уточнила Марьяна.

— В прямом. Отгружает холодильники.

— Диссидент?

В семидесятые годы был такой вид социального протеста, когда интеллектуалы шли в сторожа и в лифтеры.

— Какие сейчас диссиденты? — мрачно спросила Нина. — Говори что хочешь. Просто грузчик, и все.

— Ты серьезно? — не поверила Марьяна.

— Серьезно, конечно.

— А где Катя его взяла?

— Домой пришел. По адресу явился. Мы холодильник на дачу перевозили. Он пришел с напарником. Стащили холодильник с пятого этажа. А потом он на руках снес Катю. Было весело. На другой день он явился к нам с цветами. Снова было весело. Довеселились.

— А он ничего? — спросила Марьяна.

— Много ест. Суп с хлебом с маслом. Компот с хлебом с маслом. Я каждый раз боюсь, что он все съест и примется за меня.

— А Катя его любит?

— Как можно любить человека, который не читает книг? И не пьет ни грамма. Все пьют, а он нет.

— Так хорошо.

— Подозрительно. Боится развязать. По-моему, он завязавший алкоголик.

— Но ведь это надо выяснить, — встревожилась Марьяна. — Иначе как от него детей рожать?

— Вот именно…

Под угрозой была не только дочь, но и внуки, и правнуки.

— Будь он проклят, этот холодильник, — сказала Нина.

— А как Миша?

— В милиции. Сталинист и антисемит. Но сейчас он считает: лучше бы Катя вышла за еврея.

— А евреи грузчиками бывают? — удивилась Марьяна.

— Нет. Они сейчас на бирже. Но уж лучше на бирже.

— Да… — задумчиво сказала Марьяна.

Шли какое-то время молча. Жизнь складывалась не так, как хочешь. Хочешь одно, а получаешь другое. Вот Колька вырастет, тоже женится на Тамариной дочке. Они уже сейчас каждый вечер мультики вместе смотрят. Тамарина дочка вся в маму. Обожает, когда про любовь. А Колька смущается, отворачивается. Дурак еще. Но она научит.

— А тебя носил кто-нибудь на руках? — спросила Марьяна.

— Нет, — растерялась Нина.

— И меня нет.

Вышли к стоянке такси. Цены подскочили в десять раз, поэтому машины стояли свободно.

Марьяна подумала вдруг, что двадцать пять лет проработала рабой и Аркадий воспринимал сие как должное. Не дарил цветов, не носил на руках. Зато он не был сталинист, грузчик и алкаш. Он принадлежал к тонкой благородной прослойке, именуемой «интеллигенция». При этом — к лучшей ее части. К подвижникам. Земским врачам, которые шли в народ и трудились в поте лица.

За это можно носить на руках.

— А ты как? — спохватилась Нина.

— Так собой… У нас есть знакомый грузин, который вместо «так себе» говорит «так собой», — пояснила Марьяна.

Марьяна не любила хвастаться своей жизнью, предпочитала прибедняться. Боялась спугнуть, сглазить.

У детей есть дразнилка: «Я на эроплане, ты в помойной яме».

Так и Марьяна. Она на «эроплане», при любви, при деньгах, при смысле жизни. А почти все вокруг в яме проблем. Хорошие люди, а в яме. Марьяне просто повезло. С высоты аэроплана она видела кое-где редкие семьи на такой же высоте. Но это так редко, как гениальность.

Катя стояла посреди комнаты в свадебном платье, сшитом из тюлевой занавески. Соседка-портниха укрепляла ветку искусственных ландышей на плече. Ландыши — не Париж, да и платье из занавески, но все вместе: молодость, цветение человека, ожидание счастья, высокая шея, тонкая талия… — все это было так прекрасно, что Марьяна обомлела.

Обомлел и Костик, первый гость, Катин школьный товарищ. Он пришел с самого утра и ошивался без дела. Путался под ногами.

Костик смотрел с ошарашенным видом. Для него Катя была соседка по парте, каждодневная девочка, пальцы в заусеницах. И вдруг он увидел белую мечту.

— Какой же я был дурак, — сказал себе Костик.

Он был приглашен на свадьбу свидетелем, а мог и женихом. Это открытие ударило его, как дверью по лицу. Было больно и неожиданно.

Нина и Марьяна, едва раздевшись, отправились на кухню и стали украшать тарелки с салатом и холодцом. Из зеленого лука, моркови, крутых яиц и маринованных помидоров Марьяна выстраивала на тарелках целые сюжеты с зелеными лужайками, зайчиками и мухоморами.

— Да бросьте, тетя Маша, сейчас придут и все порушат. Все равно в желудке все перемешается, — говорила Катя.

— Прежде чем порушат, будет красиво, — возражала Марьяна.

— Это позиция! — Катя цапнула с торта орешек.

— Не хватай! — одернула Нина. — Терпеть не могу, когда хватают. И учти, я в загс не пойду. Много чести!

— Не ходи, — легко согласилась Катя. — Мы быстренько: туда-сюда.

— Видала? — Нина обернулась к Марьяне. — Туда и сюда… Как тебе нравится?

— А что ты хочешь? — беззлобно удивилась Катя. — Тебе так не нравится и так не нравится…

Она цапнула еще один орешек и удалилась, облизывая палец.

Нина без сил опустилась на табуретку.

— Разве я о такой мечтала свадьбе? — грустно сказала она.

— А знаешь, этот Костик… Он посожалел.

— И что с того? — удивилась Нина.

— Ничего. Так.

Распахнулась дверь, вбежал жених в куртке. Он был усатый и волосатый, как певец из вокального ансамбля.

— Машина пришла! — запыхавшись, объявил жених. Он подхватил Катю на руки и помчался с ней к дверям.

— Пальто! — душераздирающе крикнула Нина.

— А, да… — спохватился жених.

Костик накинул на Катю пальто, как плед. Она сидела на руках, как в кресле-качалке, закинув нога на ногу.

Они скрылись в дверях. По лестнице вместе с белым шлейфом летела их молодость и молодая страсть.

Костик засуетился, втиснулся в свой плащ и тоже поспешил следом.

— Как он тебе? — спросила Нина.

Марьяна молчала.

Она испытывала что-то похожее на светлую зависть. Дело не в том, кто грузчик, кто врач. Жизнь прошла. Не вся, конечно, но вот этот кусок оголтелой беспечности, когда все смешно. Палец покажешь — и смешно. А сейчас — палец покажешь и смотришь. Ну да. Палец. И что? Ничего.

Катя вернулась пешком и одна. Она шла на высоких каблуках, как на ходулях.

— Машина ушла. Не дождалась, — объяснила Катя.

— А этот где?

— Новую ловит.

— А почему ушла машина? — возмутилась Марьяна.

— Плохо договорился, значит, — объяснила Нина. — Мало денег дал.

— Знаешь, сколько они запрашивают? — заступилась Катя.

— Он к тому же еще и жадный.

Нина вдруг села и зарыдала.

Катя приблизилась к матери, стала гладить ее по волосам, изредка повторяя: «Мама, ну мама…» Произносила с теми же интонациями, что и Нина в детстве.

— Перестаньте! — попросила Марьяна. — Нашли время.

В кухне снова появился жених, радостно возбужденный удачей.

— Нормалек! — объявил он.

Подхватил Катю и исчез, не заметив трагедии, разыгравшейся вокруг его персоны.

— Мне начинает казаться, что Катька того… с прибабахом, — поделилась Нина.