Убийство в Венеции - Ян Мортенсон

— Тебя послушать, так все романтично и увлекательно. Свободен как птица! Действительность, к сожалению, не настолько шикарна. Теперь достать приличный товар — адский труд. На хорошие вещи огромный спрос, и каждый биржевой делец или крупный владелец Недвижимости считает своим долгом обзавестись престижным барахлом XVIII века и обставить им свои верхние этажи на Эстермальме. Обычные торговцы вроде меня не поспевают. У нас просто средств не хватает. Кроме того, я плохой профессионал. Не могу продавать по-настоящему ценные вещи. Вместо этого оставляю их дома. А ты не слишком скромничаешь, рассказывая о себе? Мне кажется, в какой-то газете промелькнуло сообщение о том, что тебя прочат новым директором Шведского музея.

И тут Андерс фон Лаудерн рассмеялся впервые за целый вечер. Бросил на меня взгляд.

— Все напечатанное — правда, это ты хочешь знать? И всему ли написанному в газете можно верить? Ладно, шутки в сторону, здесь есть доля истины. Лундман осенью уходит на пенсию, и есть несколько кандидатов в преемники. Я — один из них. И, честно говоря, считаю, что неплохо подхожу. Я же несколько лет был его заместителем, и стаж работы в музее у меня больше всех. Немногие могут похвастаться такими же академическими заслугами. Может, это звучит нескромно, — сказал он извиняющимся тоном, — но факт остается фактом. Просто объективно. Хотя все меняется, и всякое может случиться. Здесь еще намешаны и политика, и академические лисьи игры. А это — опасная для жизни комбинация. Поживем — увидим. Сколь![1]

На следующий день в большой вилле в Сальтшебадене я получил похвалу от давшего мне поручение «наполеоновского» коллекционера. Такое всегда приятно. Критики никто не любит, особенно если тебе доверяют деликатные задания вроде купли на торгах. Речь идет о больших деньгах, а вкусы обеих сторон не всегда совпадают. Однако в данном случае все было в порядке, да и против цены возражений не было, даже наоборот. Он с гордостью продемонстрировал свою последнюю находку — большую серебряную тарелку из полевого сервиза Наполеона, взятую в качестве трофея под Ватерлоо.

— А как ты догадался? — спросил я. — Тарелка как тарелка.

— Я кота в мешке не покупаю, — улыбнулся Стиг, — перевернул тяжелую тарелку и показал надпись на оборотной стороне. Она витиеватыми буквами гласила о том, что некий английский лейтенант получил после битвы тарелку от самого Веллингтона за «необычайную храбрость».

— Поздравляю, — сказал я, но не стал говорить, что надпись мог сделать кто угодно. И что на «наполеониану», возможно, работает целая промышленность. Нам всем нужны иллюзии, а если он был счастлив, я был доволен. Кроме того, Стиг знал свое дело и наверняка не остался в проигрыше.

— Хотя ты, наверное, знаешь, что Наполеон не очень любил рассиживаться за столом. Он был нетерпелив, и обычный ужин не должен был занимать более семи минут.

— Какой варвар, — сказал я. — Но что уж тут поделаешь.

И я снова окунулся в будничные хлопоты. Корпел в своей лавке, сидел на аукционах, вел переговоры с наследниками и пожилыми дамами, которые желали продать все — от современного шкафа из спальни до расшатанных стульев в стиле барокко с лопнувшей обивкой золоченой кожи.

Были и новые поступления от моего придворного поставщика в Венеции Леонардо Пичи. Он держит первоклассную мастерскую, где изготовляет «новую» антикварную мебель и реставрирует старую. Но я совершенно честен. Продаю мебель как новую, честно и открыто за это отчитываясь, и цены соответствующие. Эти вещи очень тонкой работы, и, лишь вытащив ящики стола или бюро в стиле рококо, по структуре дерева и технике обработки можно заметить, что мебели на самом деле не двести лет. И все довольны: покупатель, который приобрел прекрасный шкаф в столовую или письменный стол в стиле рококо эпохи Людовика XV, я — как продавец и Леонардо со своим персоналом. Это и в самом деле заслуга Андерса, о чем я и напомнил ему в самолете. Я как-то летел в Милан на ярмарку антиквариата, но аэропорт из-за тумана был закрыт, и мы оказались в Венеции. Вечером, прогуливаясь по узким переулкам, я забрел в «Бар Гарри», знаменитый на весь мир своими сухими мартини. Хемингуэя и Орсона Уэллса не было, зато нос к носу я столкнулся с Андерсом фон Лаудерном. Тот взял меня к антиквару, с которым я «ну просто должен» был познакомиться. Этим человеком и был Леонардо Пичи, маленького роста, кареглазый и дружелюбный старичок, очень заинтересованный в торговле со Швецией. Я вновь пришел на следующий день — и теперь вот уже около года я импортирую его мебель. Не бог весть в каких количествах — на большее не хватило бы ни его, ни моих средств, — однако мне в лавке всегда есть что предложить. По настроению, когда возникает желание на несколько дней отключиться, время от времени я выбираюсь в Венецию.

Когда приходится заглядывать в бухгалтерскую отчетность, совесть меня не мучает. Я ведь и в самом деле езжу по службе, для встреч с деловыми партнерами. Поэтому и авиабилеты, и счета за гостиницы налогом не облагаются. Впрочем, настоящую причину поездок в приходно-расходную книгу не занесешь. Я езжу для очищения души. Чтобы побродить в неповторимом историческом окружении, где время застыло с эпохи дожей. Посидеть на площади Святого Марка, когда опускаются сумерки, поскользить над темной водной гладью каналов в черной гондоле.

А дела с итальянской стильной мебелью шли все лучше и лучше. Поначалу они двигались со скрипом, но с какого-то момента мебель стала расходиться практически в день поступления. Пожалуй, следовало бы заказывать побольше, думал я, стоя в тесной кладовой в закутке магазина, разрезая бечевку и снимая картонную обертку с только что поступившего, хорошо упакованного небольшого бюро вычурного барокко. Единственной причиной моей осторожности был недостаток места. Две комнаты, выходившие на Чепмангатан, были не очень велики, там могли поместиться лишь один шкаф и несколько бюро. Хотя если торговля пойдет такими же темпами, риск оказаться зажатым среди непроданной мебели не так уж велик.

Бюро было не настолько велико, чтобы я не справился с ним один, и, отдуваясь, я втащил его в одну из двух витрин. Темно-синий бархат, на котором стояло бюро, эффектно контрастировал с мерцающим деревом насыщенного медового цвета; сверху, между парой барочных подсвечников, я поставил серебряную суповницу. Выйдя на улицу, я оценивал плод своих трудов. Время шло к закрытию, летнее солнце зашло за высокие фасады домов узкой улочки, и я добавил две боковые лампы, освещавшие бюро с противоположных сторон. Серебро засверкало, дерево ожило в мягком свете. С улицы, через стекло витрины, в соблазнительном освещении не было заметно мастерство Леонардо Пичи. Картинка в витрине создавала иллюзию многовекового барокко, и это бюро было бы не стыдно поставить в любых, самых шикарных апартаментах на Страндвэгене. Я оказался не одинок в этом суждении. Рядом со мной остановилась пожилая пара.

— Какое восхитительное бюро, — сказала она, и он ее поддержал. — Может, зайдем, спросим, сколько оно стоит?

Они вошли в оставленную открытой дверь и удивленно посмотрели на меня, последовавшего за ними.

— Сам стоял и восхищался. Бюро выставлено в витрину пять минут назад, поэтому еще не продано, — пошутил я.

Она, в своих круглых очках похожая на мудрую сову, улыбнулась, и оба подошли к витрине. С некоторым усилием я снял бюро и поставил его на пол.

— Оно выглядит как старинное, но на самом деле совсем новое. Мой знакомый в Венеции, невероятно умелый ремесленник, делает такого рода вещи вручную. Поэтому я их не так много получаю, и все разные. Это не какое-нибудь там серийное производство.

Они заинтересованно слушали; мужчина выдвинул ящик, осмотрел дно и удовлетворенно констатировал, насколько умело и тщательно были слажены стороны. Он присел рядом с бюро на корточки и ласково гладил шелковистую изогнутую поверхность дерева.

— Мы ищем подарок для нашей дочери на оглашение обручения, — объяснил мужчина, похожий на отставного майора, и улыбнулся. — Ходили, смотрели, но так нам ничего особенно и не приглянулось. Кроме того, мебель, что чуть получше, безумно подорожала. Буковски и Бейере, и как они там еще зовутся, так взвинтили цены, что простым людям теперь не угнаться. А вот эта вещь нам нравится.

Вскоре они ушли, радостные и удовлетворенные. Я тоже был доволен: не каждый день продажа идет так лихо. Иногда, прежде чем удается избавиться от товара, дело затягивается на месяцы и даже годы, а сегодня понадобилось всего полчаса. И никто не остался внакладе, даже покупатели. Потому, что качество отменное. Мастера Леонардо под его бдительным оком скрупулезно скопировали оригинал, а цена была совсем невысокой с учетом вложенных ими трудов и усилий. Через несколько поколений таких мастеров вообще будет не найти. Вымирающий род.