Быстрые деньги - Аркадий Макаров

Ах, детство, детство!..

Девочка ты моя неповторимая!.. Школьница-ученица! Бабочка белокрылая! Смеялась так, как потом не умел никто. Фартучек кружевной, платьице каштановые, косы ручейками по плечам, лёгкий завиток над бровью, а бровь, как колосок ячменный. Вскинет бровь, засмеётся – сердце остановится… Эх, что было – быльём поросло! Вот, вспомнилось и взгрустнулось…

…Во всём виновата их классная руководительница, добрейшая и мудрая Вера Ивановна, учительница истории. Это она, направляя класс на послушание, впервые в сельской школе рассадила попарно мальчиков и девочек за одной партой. Вначале было весело и шумно, но потом всё стихло, как стихает, умаявшись, гроза над полем. Тихо, и ни одна травинка не шелохнётся.

Только потом такой скандальный почин потихоньку перебрался и в другие школы, где получил всеобщее одобрение начальства. Новый подход к старым проблемам. Нравственное и сексуальное воспитание налицо. Запретное – всегда рядом, а привычное не раздражает. Тогда интернет только предощущался, и случаи беременности несовершеннолетних были крайне редки. А об изнасиловании и речи не велось.

Так каждому досталась своя половина. Класс стал задумчивее, торжественнее и, кажется, даже поскучнел от этой торжественности.

Один Коля Шмырёв оставался весел и неунываем. Ему не досталось никого. В классе случилось нечётное число учеников, и кому-то пришлось быть одному. К Шмырёву ни одна девочка не соглашалась садиться, но, несмотря на это, он держался в гордом одиночестве. Зато был пересажен на первую парту и всегда оказывался у преподавателя под рукой, что отразилось на его успеваемости.

Вот тогда-то ученику восьмого класса Денису Тагенцеву в пару пришлась Наташа Коростелёва, девочка незаметная, вначале не привлекавшая никакого внимания Дениса. Потом он с удивлением стал замечать в ней ту особенность, которая делает каждого человека незаменимым: и лицо особенной формы, и стать – не такая, как у остальных, а высокая. Не в том смысле, что Наташа высокого роста, а наоборот, что-то крылатое, неуловимое, небесное сквозило в каждой чёрточке её фигуры, ещё детской, ещё подвижной и гибкой, как лозинка на ветру.

Шмырь всё приставал к Денису:

– Ну, как? – весело, но с ноткой зависти спрашивал он.

– Что, как? – не понимал Денис.

– Ну, это – ножки…

– Что ножки? – до Дениса пока не доходило понятие – «ножки».

– Небось, встаёт? – гыкал Шмырь

– Встаёт один вопрос к тебе: когда ты, скотина, отвяжешься?

Но тот не обижался. Даже громоздился в лучшие друзья: всё спрашивал – что, да как? Подозрительный стал какой-то. На переменах всегда старался быть рядом, прикидывался своим в доску, ссужал деньгами и сигаретами. Норовил быть необходимым. Вроде брата сделался. С глаз не спускал, пока Денис не уехал в Москву. Школа – что? – движение к цели. А цель – всё!

Ошибался Денис Тагенцев, кадровый экономист среднего звена. Оказалось, как по Троцкому: цель – ничто, главное – движение. Вот и сидит Денис в доме Шмыря, где рядом… рядом где-то то самое движение, воплотившееся в женское податливое тело.

Бросил Коля Шмырёв на сонную тахту, стоящую возле окна, старинный кожушок овчиной наружу, а сам:

– Я – щас! Ты отдыхай! – и скрылся за тихой нескрипучей дверью, куда Денису заглядывать и в голову не пришло.

«Я – щас!» – сказал Коля и пропал. Только за окнами шум осенних листьев и пустота ночи.

Что оставалось делать? Прилёг случайный гость на кожушок и растворился во хмелю, как в густом киселе.

– Ой! – раздался испуганный женский голос, и Дениса сразу вышвырнуло из липкого киселя наружу.

В комнате лучистый солнечный свет. И, как ангел, слетевший с луча, в голубой полупрозрачной ночной сорочке стоит его Наташа, высвечиваясь вся, словно под той сорочкой не женская суть, а лампа в сотни ватт. Денис от неожиданности снова закрыл глаза. Не может быть! Это вовсе и не Наташа, а кто-то совсем другой, только в её образе. Такую он её никогда не видел.

– Денис, как ты сюда попал?

– Как, как! Через трубу залетел! Закройся! Глазам больно!

– Так уж и больно? – она, словно маленькая девочка, прихватив пальчиками края сорочки, крутанулась перед Денисом. – Не нравится?

В это время распахнулась дверь, и в проёме показался сам хозяин, застыв от изумления перед нескромными движениями жены:

– Закрой себя руками, женщина! – дурашливо возвышая голос, скомандовал Шмырь. – Оденься приличнее, у нас гости!

– Ну, какие это гости? Это же Дэня Тагенцев!

У Дениса что-то мягко ворохнулось в груди. Так она его называла в школе: – «Дэня» да «Дэня». Не забыла, видать.

– Был Деня, – нарочито смягчив «э», сказал, подходя к жене Николай, – а теперь – Денис Иванович Тагенцев, служащий банка, финансист. Поняла? – и резко, с оттяжкой отвесил ей по ягодице такую «пощёчину», от которой Наталья сразу убежала обратно в комнату.

Дениса больше всего поразило не то, что перед ним только что вытанцовывала условно прикрытая ночной сорочкой Наталья, а то, с какой вольностью с ней обошёлся Коля Шмырёв. Денис на мгновение забыл, что эта женщина – законная жена Шмырёва, и он волен делать с ней, что хочет.

Чувство, похожее на ревность, совсем возвратило его к действительности, и он, кивнув хозяину, заспешил на выход, не сразу попадая ногами в ботинки.

– Куда бежишь, дурак? Может, за Наталью обиделся? Так я ей только по-свойски леща отвесил. Женщине это всегда приятно. – Николай уже колдовал над плиткой. – Подожди! Похмелимся!

– Какая похмелка? Мне на службу! Бывай! – Денис, наконец, всунул припухшие за ночь ступни в тесноватую обувь и, распахнув дверь, разом выпал в отрезвляющую зябкость раннего утра.

Новый день тем и хорош, что обещает неизбежность будущего. А ещё не познанное будущее вновь перейдёт в прошлое, раздвигая шторки новому дню. И так – до скончания веков.

Денис посмотрел на часы; красное перо секундной стрелки вроде замерло, перестало трепетать, как выпавшее из крыла убитой птицы. Он прислонил циферблат к уху, и услышал равнодушное тиканье убегающего времени. Это его время уходит. Шагреневая кожа жизни. А он всё тот же незаметный клерк, служащий цифры, её раб, и она, эта цифра, будет дятлом стучать в его висок, безжалостно диктовать распорядок жизни, его жизни. Тоже мне – финансист! Рупь в кармане, два в уме! Он с остервенением плюнул себе под ноги, тем самым мысленно перечёркивая прошлое.

Встреча с детской мечтой, воплощённой в утреннюю, чуть заспанную, с припухшими веками женщину, такую близкую и доступную, о чём он тогда, обжигаясь первым поцелуем в полутёмном школьном коридоре, даже пугался думать, с нынешнего дня переменит весь образ его существования. Почему Шмырь? Почему только ему даётся радость обладания той утренней женщиной, новой и такой неизвестной Денису? Он словно вновь нашёл выпавшее когда-то звено из золотой цепи последовательности событий.

2

Маленький кабинетик встретил его недружелюбной отстранённостью. Все эти авизо, дебеты, кредиты, балансы, депозиты встали перед ним, как рота враждебных солдат, ощетинившись цифрами.

Кругом грабиловка, власть крышует уголовщину, а он своей профессиональной деятельностью пытается выстроить из песка плотину, перекрывающую горловину бурлящего потока, мутная вода которого рушит все скрепы, державшие ещё недавно фантастическую, невиданную в мире коммунистическую державу, где слово «человек» значило очень многое.

Но падок оказался тот «человек» на лживые посулы всевозможных блудодейных вождей, слуг Ваал Зебула, которые обещали «конфетку», как в том, полном чёрного юмора, стишке. Смыло страну – «долго смеялись над шуткою гости…»

Денис никогда не числился идейным гражданином страны, а был в полном смысле слова, как все простые советские люди, истинно советским – это точно. Завидовал богатой жизни на западе, хаял свою. Ждал чего-то особенного.

Говорливые люди презрительно назвали таких представителей народа «совками». Вроде всё есть. Всё своё. В земле нефть, железо, золото, газ качаем без остановки, а нормальная жизнь – там, где ничего нет. Взять хотя бы Японию. Острова лепят, извините, из дерьма, говядину из водорослей, а беднее нас могут быть только папуасы. Но тем уже от рождения ничего не надо. Протёр поутру глаза, сбил членом кокос – попил, поел, снова к чему-то ещё член приспособил… Вот счастье!

Подождём. Придёт правильный руководитель страны – тогда заживём, даже лучше, чем папуасы!

Пришёл. Поманил жестом природного фокусника. Одним махом из пустой шляпы вытащил зайца благих пожеланий, а из рукава вытряхнул призрачных лебедей удач.

Кричали. Голосовали. Вздымали натруженные руки: «Наш! Наш! Наш!» Грозили кулаками кому-то неопределённому, зажав в них, в кулаках, как тяжёлые рубли, мозоли.

Зайцы убежали в поле, лебеди – в облака. А мозоли остались.

Отрезанные воровскими понятиями от социалистического достояния, «совки» эти, вынесшие своего фокусника на плечах в рай, оказались выброшенными мутным потоком на обочину, которая после схлынувшей волны оказалась настолько голой, что приводила в уныние их, недавно рвавших глотку за нового вождя.