Имажинали - Сборник французской фэнтези

Разве мы не должны рассмотреть все варианты?

— То есть? — доброжелательно осведомился молодой красавец с профилем римского императора.

— Людям из городского ополчения далеко до настоящих бойцов. Торговцы, пекари, садовники, ремесленники… в регулярном сражении они и пяти минут не продержатся. Что касается моих солдат, то их не больше сотни, и многие из них слишком стары. Откуда уверенность, что мы можем победить? Если нет, то зачем рисковать потерей города из-за одной битвы?

Быть вполовину смышленым, думала Катрин, все равно что быть вполовину болваном. Не то чтобы доводы коменданта были надуманными, просто ужасно тенденциозными. Как и большинство профессиональных солдат, Бусико устраивал статус-кво, который обеспечивал ему приличное жалование и начальственный пост без сопутствующего риска. Неудивительно, что он воспринимает нас как смутьянов. Она прикинула, не придется ли прикончить его.

— Затем, что мы на войне, — спокойно возразила молодая женщина. — Есть время выжидать, и есть время действовать. Лучшей возможности не представится. Здесь и сейчас.

— Я несу ответственность за жителей этого города. По какому праву вы от них требуете идти на смерть?

— Вас заботят человеческие жизни, — согласился Дюнуа, бросив почти незаметный взгляд на Катрин, — и я уважаю вашу точку зрения. Она благородна. Но мы должны, как вы сказали, рассмотреть все варианты. Мы сражаемся, побеждаем, и англичане снимают осаду. Мы сражаемся, проигрываем, и враг продолжает осаждать Орлеан. Мы ничего не предпринимаем, и город в конце концов падет. — Он сделал паузу. — Вывод сам напрашивается.

Сьер Бусико опустил взгляд на свиток, скрепленный королевской печатью, подошел к окну, окинул взглядом раскинувшуюся внизу квадратную площадь и окаймляющие ее дома с деревянными и глинобитными фасадами.

— В наши дни, — вздохнул он, оборачиваясь, — трудно разобрать, что правильно. Но я верный подданный нашего доброго короля. Раз такова его воля, я уступаю его посланникам.

— Мудрое решение, комендант. А теперь пойдемте и дадим увидеть наше единство добрым людям Орлеана.

Пригласив Бусико следовать за собой, Дюнуа направился к двери.

Стоило им выйти из донжона, как к ним стал стекаться народ, и они оказались посреди густой пестрой толпы, которая с воодушевлением кричала и скандировала имя короля вдоль всей улицы. «Виват Ведьме!» смешалось с «Карл! Да здравствует король Карл!», люди показывали на Катрин пальцами и рассказывали о ее подвигах. К тому времени, когда они достигли плаца, толпа разлилась половодьем. Здесь были тысячи людей, всех возрастов и сословий; легко верилось, будто сюда собрался весь город. Люди там и сям размахивали разношерстным оружием: мясницкими тесаками, пиками, топорами лесорубов.

— Разделаем этих английских свиней! — голосил почтеннейший бюргер в хуппеланде на меху.

— На вертел, на ростбифы! — вопил другой со свирепым лицом, сжав кулаки.

В этой демонстрации воинственного пыла, как заметила Катрин, немалое участие принимали и женщины. Перед тавернами и магазинами, под сводами арок, даже застряв посреди нечистот, стекающие по центру переулков, орлеанцы встали людской стеной, волнующейся под голубым небом с перистыми облаками. Ошеломленный комендант Бусико щурился, глядя на жителей своего славного города с выражением человека, преследовавшего оленя и вдруг столкнувшегося с медведем. С гигантским медведем.

Катрин, окруженная пятью своими грозными телохранителями, ощущала накал толпы. Буйной, распаленной, переполненной гневом. Этот гнев был направлен на захватчика, но, не найдя выхода, в любой момент мог обернуться против городской стражи. Катрин увидела, как маячит кошмар любого профессионального солдата: смута.

Она взобралась на каменные ступени и замахала рукой. Ее приветствовали бурными овациями.

— Друзья мои! Вперед к победе!

Вновь рев толпы. Она сошла со своего импровизированного пьедестала и пробилась сквозь мужчин и женщин, заполонивших армейский плац. Враг стоит лагерем у нашего порога, а толпа горит желанием сражаться. Опасная комбинация.

— Я хочу, чтобы вы выехали сегодня вечером, — сказала она Дюнуа, когда они вернулись в цитадель. — Время поджимает. Мы атакуем на рассвете через два дня.

* * *

Встав за восточными воротами, войска ждали приказа об атаке. Катрин испытывала то неподвластное управлению чувство любви к своим товарищам по оружию, которое возникает непосредственно перед тем, как начаться битве и наступить хаосу. Она не знала большинства бойцов, но это не имело значения. В этот момент все они были ей братьями.

Катрин сделала глубокий вдох. В воздухе витали запахи города: горящих дров и стряпни, мочи и фекалий, навоза и вони ткацких чанов, пота под шерстяными одеждами. Наступал рассвет. Зубчатые стены пропускали бледно-розовые отсветы, падавшие на деревянные мостки, потерны и угловые башни. Не самое, конечно, традиционное время для атаки; Ведьма любила заставать врага врасплох.

Сжимая и растопыривая пальцы правой руки, в которую обычно брала топор, она наблюдала за ожидающими людьми — нервно напряженными, проверяющими оружие, попрыгивающими на месте, писающими (так уж страх действует на человеческий мочевой пузырь). Солдаты гарнизона под куртки из вареной кожи надели кольчуги, но городские ополченцы и добровольцы носили самодельную защиту. Разношерстные шлемы и щиты у тех, кому посчастливилось, несколько рубах, усиленных металлом… Все, однако, были вооружены пиками. Пойдет. По крайней мере, до тех пор, пока они оставались в резерве во втором ряду. В любом случае, если план сработает как надо, Дюнуа и его рыцари примут на себя основную тяжесть боя, атакуя врага сзади.

Катрин размяла мышцы, поделав махи руками. Она чувствовала себя живой. Остро чувствовала. Это было чудесно. Она никогда не любила жизнь так сильно, как в эти моменты, когда все ускорялось, когда кровь пульсировала под потоком лучистого тепла, а мир сверкал.

— Мне сдается, что ты хочешь поубивать их всех в одиночку, командир, — невозмутимо сказал Ретамёр.

Сознавая, что за ней наблюдают солдаты, Катрин разразилась смехом, радостным и звонким, хотя и не без легкой сумасшедшинки.

— Я вам оставлю немного.

Солдаты подошли ближе, чтобы послушать их болтовню. Одна хорошая шутка лучше сотни героических речей.

— Не уверен, командир, — сказал Сурнуа, подмигнув, от чего его рябое лицо пошло морщинами. — Ты таскаешь с собой целую скобяную лавку.

— Девушка не может оказаться чересчур осторожна, — промурлыкала Катрин.

Длинный меч закаленной стали, пропущенный в наплечную перевязь, бился о ее спину, не стесняя движений. Глефа с шестидесятисантиметровым острым лезвием устроилась в ножнах вдоль левого бедра, а к лодыжке крепился ремнями кинжал. Вдоль переда ее приталенного кожаного дублета выстроились куда более мелкие метательные ножи. Обоюдоострый боевой топор в ее руках был не менее смертоносен, чем выглядел. Никакого щита. В выборе между мобильностью и защитой Катрин всегда предпочитала мобильность.

— Говорят, вы никогда не проигрывали сражений, — рискнул осведомиться молодой ополченец со впалыми щеками и удивительно светлыми голубыми глазами.

— Не в этой жизни, — рассмеялась Ведьма. — Жалкие противники, надо сказать,