Левитикон, или Изложение фундаментальных принципов доктрины первоначальных католических христиан - Бернар-Раймон Фабре-Палапра

Ордена тамплиеров от 1821 года.

На аверсе изображен Фабре-Палапра.

На реверсе – тамплиерский крест с аббревиатурой V. D. S. А

Однако загадочного графа видели и гораздо позже, а Елена Петровна Блаватская говорит на этот счет следующее:

«Кроме того, по секрету сообщают, что прославленный основатель ложи тринософов, Ж. М. Рагон, был также посвящен во многие мистерии в Бельгии неким уроженцем Востока, и некоторые утверждают, что он знал в своей юности графа Сен-Жермена. Это, вероятно, объясняет, почему автор “Tuileur General De La Magonnerie”, или “Устава посвященного”, утверждает, что Илия Ашмол был настоящим основателем современного масонства. Никто не знает лучше, чем Рагон, о том, до какой степени утрачены тайны масонства. Как он сам удачно подметил:

“Это вполне естественно для масона, искать свет везде, где, как он полагает, он сможет найти его, – извещает “циркуляр” великого французского поклонника восточной культуры. – Тем временем, – добавляет он, – масону присваивается славный титул сына света, хотя он и остается окутанным мраком”» (текст дан по изданию: Е. П. Блаватская. Практический оккультизм. Перевод с английского. ООО «Издательство ACT», 2004).

Впрочем, легендарного графа видели и гораздо позже: в 50-е гг. XX-го столетия, когда он жил и писал свои герметические произведения, в том числе «Тайны соборов» и «Философские обители», под именем загадочного алхимика Фулканелли.

Иными словами, подытоживая, можно сформулировать весьма правдоподобную гипотезу: воссоздаваемый вне франкмасонства Суверенный военный орден Иерусалимского Храма являлся совместным антииезуитским проектом Восточного Ордена, представленного графом Сен-Жерменом, германскими евангелическо-лютеранскими монархами и герцогами, галликанской партией Католической церкви Франции, Виндзоров того времени, боровшихся с по сути иезуитским якобитским подпольем, возможно, русской императрицы Екатерины Великой, принимавшей знаменитого графа и пришедшей к власти благодаря его советам, и Наполеона Бонапарта, последнего, кто присоединился к проекту в результате Великой Французской буржуазной революции и событий, которые она за собой повлекла. В этой связи более понятной становится и смерть русского императора Павла 1-го, представлявшего прокатолическую сторону русского правящего класса и принявшего сан великого магистра римско-католического Ордена Святого Иоанна Иерусалимского (или Мальтийского ордена). Именно рыцарей этого ордена, тогда понаехавших в Россию, великая императрица, всегда недолюбливавшая католиков, называла в сердцах «велыпской сволочью». Можно даже предположить, что это был опосредованный удар Восточного Ордена по конкурирующей и враждебной еще со Средневековья могущественной рыцарской организации, начавшей утрачивать свои позиции, благодаря чему наша страна сумела сохранить свою идентичность и помешать планам эмиссаров папской курии, всегда мечтавшей прибрать к рукам одну шестую часть суши с ее богатствами.

Возвращаясь к «Левитикону», отметим следующее: с одной стороны, он как бы написан для римских католиков, поскольку, когда речь в нем идет о главных христианских догматах, то Святой Дух исходит, как и в западной богословской традиции, равно от Отца и Сына, что для православных неприемлемо. К тому же, вся изложенная в «Левитиконе» экклезиология не имеет ничего общего с восточной экклезиол огней: иерархия Церкви первоначальных католиков тождественна иерархии Римско-католической церкви, где папская курия заменяется на Апостолическую курию, а Суверенный понтифик и патриарх Иоаннической церкви, нося сие сугубо римское звание, является еще и Князем апостолов: именно так, опираясь на Лжесидоровы декреталии, считает и Римско-католическая церковь, делая из папы викария Христа и наследника Петра, Князя апостолов. Подобные вещи никогда не почитались на христианском Востоке и могут признаваться разве что униатами греко-католиками. То есть у нас нет никаких оснований полагать, что «Левитикон» был написан афонским монахом XII-го столетия святым преподобным Никифором Исихастом или Уединенником (+ после 1282 года), хотя, как известно, он и являлся по происхождению итальянцем и вполне мог быть связанным с историческим Орденом Храма. Молитвенная практика описана Никифором в его главном сочинении «Слово о трезвении и хранении сердца», вошедшем в Добротолюбие. В другом своем произведении или «Методе священной молитвы и внимания» он объясняет способ сосредоточения ума в сердце и контроль над дыханием при произнесении молитвы Иисусовой. Но для того, чтобы приступать к «Методе», учит Никифор, необходимо прежде вести образ жизни безмолвный, беспопечительный и быть со всеми в мире. Позднее на его сочинения, особенно в своих диспутах с варлаамитами, опирался византийский христианский мистик и богослов, архиепископ Фессалоникийский святой Григорий Палама. Кроме того, он высоко ценил труды Никифора Уединенника, создавая философскую систематизацию и богословское обоснование учения исихазма. С другой стороны, мы не можем и исключать того, что святой и преподобный Никифор все же мог иметь отношение к «Левитикону», еще находясь в латинстве, а, пребывая на Афоне, таким образом оставил памятник своей прежней жизни. Но он никогда не стал бы православным монахом, исповедуя по форме и по содержанию латинские еретические с точки зрения восточного христианства идеи, заключающиеся в «Левитиконе», на которые мы только что указывали. Опять же, в отсутствие оригинальной рукописи произведения, сложно провести и анализ «Евангеликона», той его части, которая содержит усеченное Евангелие от Иоанна с несколькими указаниями и аллюзиями на египетских храмовых жрецов, тайнами которых владел Богочеловек Иисус Христос.

Святой Никифор Уединенник Латинянин

То есть заколдованный круг: и даже если представить, что «Левитикон» мог принадлежать святому преподобному Никифору Уединеннику, как утверждал о том Бернар-Раймон Фабре-Палапра (ведь именно под таким названием и с авторством знаменитого исихаста он приобрел греческий манускрипт якобы XV-го столетия в одной из антикварных лавок Парижа), проблема состоит в том, что никто, кроме самого Фабре-Палапра, не видел и не держал этого артефакта, а потому вопрос о его существовании остается открытым. К тому же, у нас совсем нет данных о степени осведомленности Фабре-Палапра в среднегреческом языке византийского периода и манускриптах на том же языке.

С другой стороны, особо стоит отметить, что философская концепция «Левитикона» несмотря на ее завявленное возвращение к истокам платонического миросозерцания, наиболее близкого библейскому тринитарному монотеизму, все же больше тяготеет, как реакция на многовековую схоластику, к мистическому пантеизму католических орденов францисканцев и картезианцев, что опять же никак не сближает «Левитикон» с мистическим богословием исихазма и Восточной церкви. То есть круг снова замыкается: «Левитикон» есть книга, написанная для римско-католического дискурса и пребывающая в рамках сего, что опять же устраняет ее какую-либо связь с восточно-христианской мистической традицией и греко-православной теологией. Слишком уж неуклюжи, неразвиты и даже банальны аллюзии на идеи эллинистического неоплатоника Прокла Диадоха, а концепция Великого Всего или Единого кажется пришедшей в «Левитикон» через третьи или четвертые руки, что опять же говорит о влиянии на книгу францисканского или картезианского орденов с их сугубой пантеистической интерпретацией платонизма и неоплатонизма, легших в основу богословия Греко-православной восточной кафолической церкви. А