Странные приключения Ионы Шекета. Часть 4 - Песах Амнуэль

— Паша! — возмутилась Хана. — У нас сын! Как бы мы с тобой могли его создать, если бы у меня, как ты говоришь, не было ни слуха, ни голоса?

— Вот как! — раскричался обманутый супруг. — Я тебе запрещаю! Ты больше никогда не увидишь моего Этю!

— Нашего Этю!

— Моего! Или мы — или Врон!

Такая вот дилемма.

Паша Каренн удалился, воображая, что поставил супругу в безвыходное положение, ибо какая мать откажется от сына в пользу любовника? Но он плохо знал Хану! Кстати, автор в моем лице знал свою героиню не лучше. Я хотел описать бурную сцену между Ханой и Алеком — слезы, стенания, в общем, все в лучших традициях любовных триллеров. А получился просто кошмар. Хана отправилась к Врону в его офицерское логово и сказала:

— У твоей лошади есть встроенный ракетоноситель? Давай улетим в космос. Я готова на эту жертву во имя нашей страсти.

Врон, надо сказать, был на такую жертву не готов. Офицер на хорошем счету, возможность повышения в чине и мечта о собственной гвардии… Страсть — это замечательно, но карьера…

Такая вот дилемма.

— Хана, — сказал Врон, — я готов ради тебя на все. Но завтра начнется экваториальный забег, и я на своей лошадке должен занять первое место. Приз — куча денег. Я стану богат, и тогда мы улетим…

Я бы на месте Ханы сразу понял, что любовник обманывает. Это был хороший способ скрыться от Ханы за горизонтом событий, но Аннинушечка, как женщина необразованная, даже не знала, что в экваториальном забеге гонщики скачут до эргосферы черной дыры, расположенной неподалеку от Облона. Конечно, я мог бы предупредить свою героиню о коварстве вероломного Врона, но в литературных сочинениях я всегда придерживался принципа невмешательства.

Единственное, что я мог себе позволить в данной ситуации — столкнуть лошадь Врона с орбиты. Метеор был небольшим, но массы его оказалось достаточно, чтобы Алек свалился с лошади, ударился о край эргосферы черной дыры, получил восемнадцать переломов и сто тридцать четыре вывиха и потерял сознание, которого у него, впрочем, и прежде было немного.

Я бы на месте Врона умер на месте, и сюжет на этом закончился бы к радости бедняги Паши Каренна и его сына Эти. Но литературные герои почему-то обладают совершенно невероятной живучестью.

— Ах! — воскликнул переломанный в восемнадцати местах Алек Врон и упал в гравитационную дыру, заполучив еще один перелом.

— Ах! — воскликнула Хана Каренн и, не обращая внимания на призывы супруга, наблюдавшего за гонкой в телескоп из своего кабинета, бросилась к поверженному любовнику.

Большего оскорбления семейной чести придумать было невозможно. Я и не придумал — это все была чистая самодеятельность моей героини, настолько уже потерявшей рассудок, что никакая авторская воля не могла помешать Хане сделать то, чего не сделала бы ни одна здравомыслящая женщина Облона и ближайших рукавов Галактики.

Девятнадцать переломов заживали у Врона месяца два, а вывихи Алек долечивал в лучшей больнице планеты, и Хана находилась с ним неотступно, бросая вызов обществу, законам чести и собственному супругу. Тем временем возмущенный до глубины подсознания Паша Каренн продал дом, разогнал прислугу и уехал с сыном Этей в неизвестном автору направлении. Во всяком случае ни в одном из своих последующих романов я этого типа не встречал.

И вот настала кульминация — Алек Врон здоров, лошади его вживили новый ракетоноситель, и Хана вспомнила наконец, что у нее есть супруг и ребенок. Она говорит любовнику: «Я на минутку, только туда и обратно» и отправляется домой, чтобы забрать любимую пудренницу в форме туманности Конская голова.

И что она видит? Совершенно верно: ничего. Дома нет, мужа нет, сына нет, пудренницы — и той след простыл.

Заламывая руки, вернулась Хана к Алеку, но не застала и его — этот негодник, естественно, воспользовался случаем и смылся на своей реставрированной лошадке в направлении, противоположном тому, куда отправился Паша Каренн. Поскольку оба направления остались автору неизвестны, то помочь своей героине найти хотя бы одного мужчину я не мог. Да и не собирался, честно говоря, поскольку роман нужно было заканчивать.

Полагаю, что финал очевиден. Жизненная катастрофа должна была обрести форму катастрофы природной или техногенной. Природная катастрофа меня не могла удовлетворить как автора. Метеорит падает на голову бедной Ханы — разве это эффектно? Разве это определялось логикой событий? Разве это могло быть результатом принятия ею решения уйти из ненавистной жизни?

— Туда, — говорит себе Хана, слыша грохот опускающегося звездолета, прибывшего с Земли. — Туда, где…

Впрочем, я не стану повторять вам предсмертного монолога моей героини, прочитайте роман сами, это единственное место, которое можно читать без содрогания, потому что знаешь: скоро конец, можно будет бросить наконец книгу в утилизатор и отправиться пить пиво в обществе более приятном, чем придуманные герои литературного произведения.

И не спрашивайте меня, что осталось от Ханы Каренн после того, как на нее опустился звездолет среднего тоннажа. Точка в романе поставлена чуть раньше — финал остался открытым, поскольку так было модно в дни моей юности. Может, Хана и не погибла, успев вовремя отбежать в сторону от посадочного круга. Лично мне кажется, что именно так и произошло, потому что в следующем моем произведении «Четыре сестры» я описал героиню, удивительно напоминавшую то ли погибшую, то ли все-таки спасшуюся Хану.

ЦАРЬ И ТРИ ЕГО ЧАДА

Когда компьютер спросил меня, какую рекламу сделать в сети библиотек моему новому роману, я сказал, не задумавшись: «Объяви, что у каждого, прочитавшего „Царя Шекеля“, начнется вторая жизнь, ибо первую читатель немедленно сбросит, как надоевшую кожу!»

Это была смелая реклама — на меня дважды подавали в галактический суд разгневанные читатели. Один, послушавшись моего призыва, действительно сбросил надоевшую кожу, которую потом пришлось наращивать, используя клонированные клетки. А другой утверждал, что Шекет обманул его, пообещав вторую жизнь в то время, как этот читатель (абориген планеты Римокран-4) проживал уже восьмую. Истец, понимаете ли, рассчитывал омолодиться, вернувшись на шесть жизней назад, а тут такой облом — оказывается, Шекет совершенно не имел в виду физическую жизнь тела!

Оба процесса, к вашему сведению, я выиграл, так что пара недовольных читателей не смогла омрачить моего триумфа. Критика обошла «Царя Шекеля» молчанием, и я считаю это обстоятельство признанием гениальности моего творения. Критикам просто нечего было сказать!

Итак, главным героем моего романа я избрал царя Шекеля, владыку ста семнадцати галактик и одного сверхскопления, где можно было при желании обнаружить даже протухший от долгого употребления квазар. Есть во Вселенной владыки покруче, но и царь Шекель числился по разряду больших монархов. Беда в том (вот завязка сюжета!), что в разных эпохах своего владычества царь Шекель родил трех наследников. Родил, конечно, сам, поскольку принадлежал к цивилизации саморазмножающихся существ высшего морального типа. Вот на морали у него и случился бзик — царь решил как-то, что не имеет права отнимать у молодого поколения счастья отдавать приказы подданным и вершить суд. Недолго думая, царь Шекель объявил заседание Метагалактического совета — органа, никогда ничего никому не советовавшего по той простой причине, что состояло это собрание из клонов самого царя Шекеля, призванных лишь кивать головами в ответ на любое слово своего первоисточника.

Вызвал царь на совет наследников. Одного звали Генерал, другого — Рейган, а третий был Кордильером. И пусть вас не сбивают с толку мужские имена — цивилизация царя Шекеля понятия не имела, что мужчины должны вообще-то отличаться от женщин. Саморазмножающиеся расы проектируют детей по чертежам и выращивают в питательной среде, куда добавляют не только витамины, но идеи абстрактного гуманизма. Последние, впрочем, как вы увидите сами, усваиваются молодыми организмами из рук вон плохо.

Итак, прибыли Генерал, Рейган и Кордильер на совет отцовских клонов, и царь Шекель заявил, стоя с лазерной указкой над масштабированным четырехмерным изображением принадлежавших ему галактик:

— Дети мои! Что-то с мозгом моим стало! Мне говорят, что в моих владениях находятся восемьсот миллиардов четыреста миллионов двести семнадцать тысяч одиннадцать звезд главной последовательности, а я не могу различить ни одной — все эти огоньки на одно лицо, ну совсем, как вы и как мои клоны-советники. Подумав остатком моего угасающего сознания, я понял, что пора завязывать. Поэтому я сейчас завяжу все мои галактики в один спиральный узел и передам их в пользование тому из вас, кто лучше других признается мне в своей любви.