Санитары леса - Илья Деревянко

Впрочем, выбирать не приходилось. Судя по всему, господин Глобусов никуда уезжать не собирался: машина его ни разу не покинула гаража, запертого на огромный висячий замок. Зато к нему в берлогу беспрестанно шастали визитеры (за день я насчитал не менее десятка).

К вечеру поток посетителей постепенно иссяк. Выждав для верности с час, я прокрался к дому, вскрыл отмычкой дверь и зашел вовнутрь. Мессир Васиглоб явно не поскупился на отделку и обстановку своих апартаментов: евроремонт, дорогая мебель, богатое собрание книг по чародейству, модернистские картины на стенах… Правда, все вокруг (особенно «живопись») носило отпечаток извращенных вкусов хозяина (перед смертью гуру Рукосуев достаточно порассказал о его грешках) и буквально пропиталось злом. Колдуна в доме не оказалось. «В мастерской, наверное, химичит», — догадался я, спустился в подвал, взял голубчика тепленьким и инсценировал самоубийство. Крюк под потолком, предназначенный, очевидно, для каких-то дьявольских целей, пришелся очень кстати, появление ведьмы Иры (обезумевший от страха Васиглоб сдал возлюбленную с потрохами) прибавило мне работы. Узнав о мерзких преступлениях и гнусных наклонностях девицы, я, не колеблясь ни секунды, решил прикончить стерву.

— Мессир, я вся сгораю от нетерпения! — игриво повторила она, спускаясь в подвал по узкой железной лестнице, поправила прическу, увидела болтающийся в петле труп, побелела, как простыня, и застыла в шоке. Ирина Мясникова, она же Гелла, произвела на меня паскудное впечатление. Хотя девица обладала стройной фигурой и правильными чертами лица, сквозь привлекательную оболочку просвечивала грязная, гнилая душа. Я не сумел сдержать брезгливую гримасу.

— П-почему?! З-за ч-что?! — косноязычно промямлила она.

— Загляни в холодильник, — посоветовал я. — Труп ребенка тебе ни о чем не напоминает?

Поняв наконец, кто я такой и зачем пожаловал, ведьма торопливо зашарила в сумочке, однако я успел опередить ее, перехватил кисть и с силой сдавил. Миниатюрный «парабеллум» вывалился на пол.

— Не рыпайся, дрянь! — Свободной рукой я перекрыл ей сонные артерии. Гелла-Ира потеряла сознание. Старательно обыскав сумочку (в резиновых перчатках, разумеется, которые я не снимал с момента захода в дом), я обнаружил там шприц и несколько ампул с наркотиками. «Смерть от передозировки! Вполне подходит. Комар носа не подточит!»

Усадив бесчувственную ведьму на стул в углу, я вколол ей в вену смертельную дозу. Пистолет забирать не стал. Вполне возможно, он зарегистрирован. К тому же, по сложившейся традиции, мы никогда ничего не берем себе из вещей казненных. Ну вот и все. Задание выполнено и даже перевыполнено!! Можно убираться восвояси…

* * *

На обратном пути у меня спустило колесо. Меняя его на запасное, я основательно вымок под дождем, продрог и решил отогреться да заодно подкрепиться в небольшом придорожном кафе. Внутри было тепло, вкусно пахло жареным мясом. Посетители ели, пили, курили и оживленно переговаривались. Я заказал двойную порцию люля-кебаб, лаваш, апельсиновый сок и сто пятьдесят грамм водки. По большому счету, я не отказался бы и от литра (убийство, даже если расправляешься с заведомыми скотами, всегда оставляет на душе тяжелый осадок), но мне еще предстояло вести машину. Поэтому капитальное снятие стресса я предпочел отложить до приезда домой. Услужливый халдей кавказской внешности быстро принес заказ. Залпом проглотив водку и отхлебнув глоток сока, я принялся за «люля». Тем временем в помещение вошли двое новых посетителей: грузный пожилой мужчина и юная светловолосая девушка, почти девочка. Они уселись за столик рядом со мной и тут же привлекли внимание подвыпившей компании приблатненного молодняка, состоящей из трех особей мужского пола с наглыми откормленными ряхами и хамскими манерами.

— Хотим бабу! — громко заявил один из них, с толстой, красной, потной физиономией, смахивающий на пьяного борова.

— Молоденькую блондиночку, — уточнил второй, худощавый, черноволосый, с лисьей мордочкой и масляными юркими глазками.

— Вон ту самую, — громко рыгнув, ткнул пальцем в сторону девушки третий, бритоголовый и плечистый, на вид самый здоровый из всей компашки.

— А старый хрыч свечку подержит!!! — весело захрюкал «боров». Бедная девочка испуганно съежилась, а ее спутник побледнел от гнева.

— Что вы себе позволяете, молодые люди?! — возмущенно воскликнул он.

— Заткни хлебало! — процедил бритоголовый, подошел к мужчине и с размаху выплеснул ему в лицо полстакана водки.

Тот, охнув, схватился руками за обожженные глаза. Девушка заплакала. Я понял, что пришла пора вмешаться. Не тратя попусту времени, я поднялся с места, от души врезал бритоголовому носком ботинка в низ живота и, когда он с визгом согнулся, ударом локтя в позвоночник отправил ублюдка в глубокий нокаут. Его приятели повскакивали с мест. На морде «борова» отразилось смешанное с испугом недоумение, а «лисья мордочка» затравленно прижался к стене.

— Бабу, значит, хотите? — вкрадчиво осведомился я. — Да еще чтоб вам свечку подержали? А в реанимации отдохнуть не желаете?!

— Ты чо… ты чо! — забормотал «боров», пятясь назад.

— Не «ты», а «вы», — поправил я и, сорвав дистанцию, достал его кулаком в подбородок. Жирное тело рухнуло на пол.

— На колени! — резко приказал я «лисьей мордочке». — Проси у людей прощения, иначе кадык вырву.

Щенок поспешно плюхнулся на четвереньки.

— Я не х-хотел-л. П-простите, — заскулил он и тут же получил удар ногой под ребра.

— Громче, сука!!! Вот так, другое дело. А теперь пошли вон, да забери с собой эту падаль.

Пришедшие в сознание дебоширы, трусливо озираясь, покинули кафе. Я молча вернулся за столик. Девочка продолжала реветь.

— Перестань, доченька, все позади, — подрагивающим голосом успокаивал ее мужчина.

Есть мне совершенно расхотелось. Расплатившись с официантом, я направился к выходу.

— Спасибо вам, огромное спасибо! — запоздало донеслось вслед. — Мы с дочерью…

Не дослушав, я вышел под дождь. Придорожные фонари отбрасывали тусклые пятна света на мокрый асфальт. Из-под колес проносившихся по шоссе автомобилей летели грязные брызги. Сырой ветерок пробирал до костей. Глубоко вдохнув влажный воздух, я отпер свою «восьмерку», уселся за руль и только собрался захлопнуть дверцу, как в сердце вдруг впилась раскаленная игла. Тело ослабло, сделалось ватным. «Опять прихватило, — мелькнуло в туманящемся мозгу. — Проклятие, до чего не вовремя!» Непослушной рукой я нашарил в бардачке тюбик валидола, вытряхнул последнюю оставшуюся там таблетку, кое-как запихнул ее под язык и откинулся на сиденье, стискивая зубы от боли. Томительно тянулись минуты. Боль постепенно отступала.

— Вам плохо? — произнес над ухом нежный голосок.

Рядом стояла девушка из бара вместе с несколько смущенным отцом.

— Нет! — соврал я. — Просто отдыхаю.

— Мы вам очень благодарны!!! Мы…

— Пустяки! — сердце наконец отпустило. — Извините, но мне пора…

Проехав метров пятьдесят, я непонятно зачем глянул в зеркало заднего обзора. Стоя на обочине, девушка смотрела вслед моей машине…

Глава 5

Сергей Геннадьевич Бронштейн, фанатичный приверженец движения «Новый век», известный журналист и борец за права сексуальных меньшинств, пребывал в дурном расположении духа. Он сидел у себя дома за письменным столом, уныло таращась в чистый лист бумаги. Работа над последней статьей упорно не клеилась. И Бронштейн никак не мог уяснить причину. В отличие от тех коллег по перу, что трудились добросовестно, Сергею Геннадьевичу вдохновения не требовалось. Он писал по давно сложившимся трафаретам, для колорита вкрапляя в текст или плоские остроты (которых у него имелся солидный запас), или высказывания известных личностей (большей частью декадентствующих философов и профессиональных диссидентов вроде Новодворской с Ковалевым), или гневные реплики. В зависимости от характера статьи. Благодаря подобной методике Бронштейн пек свои «творения» как блины и не знал такого понятия «творческий кризис». Но вот сегодня литературный конвейер почему-то застопорился.

Может, виной всему ночные кошмары, мучавшие журналиста на протяжении трех последних суток? С некоторыми вариациями Сергею Геннадьевичу снился один и тот же сон.

Идет судебный процесс. Зал переполнен до отказа. В клетке (которая по нынешней демократической моде заменяет скамью подсудимых) сидит он сам, Сергей Геннадьевич Бронштейн. Журналиста терзает страх. Тело трясется в ознобе. По лбу струится обильный пот, заливает и щиплет глаза. Многочисленная публика настроена явно не дружелюбно. Из зала доносятся оскорбительные реплики, в клетку летят тухлые яйца и гнилые помидоры. На высокой трибуне появляется человек в черной одежде. На голове у него капюшон, скрывающий лицо.