Расследование одного убийства, или К психам на ягуаре - Маша Нестерка

С самого детства брат был эталоном, кумиром, учителем и еще бог знает кем для нее. Он отвечал на все ее вопросы, и его мнение было для нее самым правильным и самым главным. Еще тогда, очень давно, когда семья жила в маленьком домишке, купленном отцом по дешевке возле Минского моря, Лера думала о том, что ее муж должен быть именно таким, как ее брат – умным, добрым, сильным и красивым. Она была уверена, что так и будет, но в жизни все вышло по-другому… Да и брат оказался на поверку другим. Не сотвори себе кумира…

* * *

Жара в тот день не отступала, открытые окна были занавешены простенькими гипюровыми занавесками, которые нисколько не шевелились – солнце палило, и ветер с моря, видимо, не мог уже сражаться с ним, не получалось. Мать, получившая изрядную дозу успокаивающих таблеток и уколов, неподвижно сидела в спальне, лицо у нее было серым, глаза – безумными, говорить она не могла.

Мать на самом деле была женщина-кремень, она всегда все делала по-своему и других вынуждала делать именно так, как хотелось ей. И никто не мог помешать этому, только отец, да и то в очень редких случаях.

Ту тарелку не бери, в нее я кладу только овощи, в эту кружку ничего не наливай, тут у меня молоко, пол не подметай, его нужно пропылесосить, окна не занавешивай, а то не увижу соседей.

Все, чем могла ей помочь, например, младшая дочь, которая приезжала по выходным, шло, так сказать, насмарку, все было сделано не так. Как хотелось матери. Не то чтобы женщина кремень, командирша-самодурка! Но это ей, конечно, прощалось, мать все-таки.

Но после происшедшего с матерью произошел как бы стопор, и вся ее сила куда-то подевалась.

Почему-то все в те дни казалось Лере значимым, она видела какие-то мелочи, и они магнитом притягивали взгляд, оставаясь где-то внутри, в воспаленном мозгу. На маленькой старомодной тумбочке лежала папина длинная записная книжка с фамилиями и номерами телефонов, написанными четким отцовским и корявым маминым почерком. Из этой книжки брат выискивал тех, кому нужно позвонить и сообщить страшную новость.

Вот стоит старый стул (кажется, такие стулья называют венскими) с круглым сиденьем и гнутой спинкой, на нем еще вчера сидел отец. Вот красный телефон, его диск накручивал отец, когда звонил на свой строительный объект. Все это вокруг видеть было совершенно невозможно, и Лера непроизвольно прикрывала глаза, чтобы не видеть. Наверное, даже когда ей будет столько лет, сколько исполнилось бы отцу этим летом, она все равно не сможет смотреть на эти вещи без боли.

Дальше… дальше все было как во сне.

Итак, получалось, что эти часы кто-то искал, и он их не нашел, потому что они были совсем не там, где он их искал. Да боже ты мой, были б они бриллиантовые или, на худой конец, золотые! Так нет же, самые обыкновенные часы, совсем не современные, с двумя циферблатами (почему-то) и никому не нужные. Никому?..

Но все же кто-то их перепрятал, и это был совсем не тот, кто их искал. А почему же он просто не забрал их с собой?!

Или искали совсем не часы. Тогда что? Боже мой, какая белиберда!

Апельсин был съеден, озноб – изгнан, а ответ, естественно, не найден.

* * *

Лера еще раз посмотрела на матросские часы, развернув клочок пожелтевшей бумаги. Часы как часы, снова подумала она, как повторяка-попугай. Нет, что-то здесь не то.

Отец брал их с собой на рыбалку, а потом они оказались в застегнутом нагрудном кармане брезентовой куртки. Может, поэтому и бумага размокла не до конца.

И с какой стати Лере пришла в голову эта мысль, что часы связаны с гибелью отца? Интуиция, что ли? Но отделаться от этой мысли она не могла. Вздохнув, она разгладила бумагу на столе, снова прочла «Шмелев». Стоп, после этого слова стоял вопросительный знак, и теперь получилось еще непонятнее: «Шмелев?». На этом бумага заканчивалась, кто-то когда-то просто сложил ее под словом и аккуратно оторвал. А вторая часть листа, видимо, сгинула бесследно.

Отец работал «на объекте» – так все называли строительство нового спортивного корпуса возле моря. Тогда это был несуразный каркас, облепленный лесами и досками. Какой неадекватный архитектор придумал с одной стороны округлое, с другой – квадратное, а с третьей – треугольное здание, предназначенное в будущем для тренажеров, бассейнов, джакузи и сауны?

Он был простым кладовщиком и занимался тем, что принимал огромные мазы со строительными материалами, записывая аккуратным почерком наименования и объемы. Все всегда было у него записано в точности – сколько, когда и куда поступает. Смешно предположить, что он кому-то когда-то перешел дорогу.

Тогда, тринадцать лет назад, у Леры не было мобильного телефона, и она, приходя к отцу «просто так», располагалась в маленьком кабинетике, и, рассматривая папки с накладными, звонила всем своим знакомым, номера телефонов которых помнила.

Конечно, она могла это делать и из дому, но там было неинтересно, а здесь, где пахло соляркой, деревянными стружками, побелкой и еще бог знает чем, ей было приятно сидеть за отцовским столом под лопастями старомодного кондиционера, и «просто так» набирать номера телефонов. Боже мой, как это было давно!

Методы Вероники

Вероника сейчас была как нельзя кстати, потому как всегда давала ценные советы, причем за эти советы ей в некоторых ресторанах немало платили. Здесь не ресторан, – подумала Лера, и меню здесь скудновато – из горячего коньяк в пять звезд (при желании две из них можно зачеркнуть), из горячительного тоже коньяк с не зачеркнутыми звездами, а на десерт – можно принимать тот же коньяк десертными ложками.

Отличительной чертой характера того же ресторанного критика была привычка питаться «невредными» продуктами. Сегодняшним вечером среди невредных на столе был опять-таки коньяк. Если говорить проще – не закусывала Вероника!

Надо отдать ей должное, слушать она умела. Послушала-послушала да и сказала коротко так, емко.

– Ты хочешь узнать подробности гибели своего отца? Так в чем дело? Узнай!

– Как? – поморгав немного и прищурившись от крепости «горячей закуски», прохрипела Лера.

– Ну как… поезжай в родительский дом, ну, то есть, в те места, где он находится, и узнай, кто доставал папашу со дна морского, кто нашел часы и почему они оказались завернуты… ик! в эту бумагу. Ик!

При последнем «ик» любопытная кошка, пришедшая на «ик» первый, посмотрела на Веронику очень внимательно и с порицанием, а кот, будучи огромным, трусливым и безобидным, как бронтозавр, спрыгнул с табуретки, после чего она с грохотом упала, и помчался куда глаза глядят.

– Воды попей! А лучше возьми закуси, и перестанешь икать!

Это невероятно, но Вероника славилась тем, что всех учила придерживаться диеты и здорового образа жизни. А еще она точно знала, как убрать икоту, если таковая обнаружилась у человека, которого «развезло от усталости».

Как оказалось, это было довольно просто и не требовало никаких дополнительных усилий. Нужно было налить полный стакан холодной воды, потом встать таким образом, чтобы голова оказалась ниже, пардон, попы, и пить воду не с того края стакана, с которого все привыкли. Следовало сделать как минимум три больших глотка, в процессе чего вода проходила в горло каким-то другим путем, и дыхание открывалось. Мы пойдем другим путем, говорил молодой Ульянов, о котором сегодня забыли. А ведь если б помнили, много чего удалось бы избежать – например, девальвации рубля после президентских выборов. Ой, да и выборов как таковых, может, и не было бы, а была бы… парламентская республика, к примеру.

Ну, так вот, после того, как «уставший» товарищ выпивал воду рекомендуемым образом, икота должна была покинуть его на ближайшие лет десять.

Однако в реальности происходило немного не так, как описывала Вероника. Человеку, конечно, наливали полный стакан воды – чего-чего, а воды у нас в стране предостаточно! Потом он становился в согбенную позу (проще говоря, раком), брал в руки стакан с водой и очень старался пить «с другого края». И это ему мало удавалось, потому что вода так и норовила попадать с «правильного» края и никак не хотела идти в горло другим путем, а начинала лезть в нос и проливаться на пол.

А если кто-то думает, что человеку, которого «развезло от усталости», было легко стоять в столь недвусмысленной позе, то глубоко ошибается! Человека несколько штормило, и, избавляясь от икоты, он часто начинал чувствовать потребность в процессах другого вида, которые в таком состоянии происходят в организме. Проще говоря, его начинало тошнить.

Как бы там ни было, но уникальный способ Вероники срабатывал не всегда, и, как обычно, сапожник оставался без сапог – Вероника оставалась с икотой, разговаривая в стиле «абырвалг» (по старинке, по Шарикову).

Конец ознакомительного фрагмента.