Соучастие в убийстве - Джуда Уотен

— Я так и предполагал, — признался Браммел. — Наш информационный отдел никогда не знает больше, чем пресса.

Этот сомнительный комплимент все же польстил репортерам, однако они отнюдь не были убеждены, что он сообщил о покойной миссис Тайсон все, что знал.

— Что вы скажете о ее любовниках? — спросил репортер «Стар». — О виновниках развода, которые не были упомянуты на процессе?

— Ничего о них не знаю, — ответил Браммел.

— Тайсон, видимо, знает, — предположил другой репортер.

— Он за границей, вот уже несколько месяцев, — сказал Браммел.

— Значит, он вне подозрений, — заключил репортер «Мейл».

Разговор зашел о фирме биржевых маклеров Тайсона и Хобсона. Браммел незаметно расспрашивал репортеров о ее владельцах.

— Томми Хобсон — страшный бабник, не в пример Тайсону, — сказал Нейл Мунро, репортер «Мейл».

— Да, большой проказник для своих пятидесяти, — добавил репортер «Стар». — Спит со всеми бабами, кроме собственной жены.

— Вряд ли он пропустил жену своего партнера, — сказал еще кто-то.

— Даже если это так, Тайсон, видно, никогда ничего не подозревал, — заметил Хорэс Ист. — Они до сих пор большие друзья.

Репортеры болтали со знанием дела, жизнь света была известна им во всех подробностях. Особенно щеголял своей осведомленностью Нейл Мунро.

— Все богатые дамы помещают свои деньги через Хобсона, — сказал он.

Браммел взглянул на Беттери — тот не принимал в разговоре никакого участия.

— Хобсон имеет акции «Дейли ньюс», не так ли, Беттери? Большой друг вашего хозяина?

— Ну и что из этого, Красавчик? — спросил Беттери.

Беттери начал что-то подозревать. Ему казалось, что Браммел намеренно направляет разговор так, чтобы выудить сведения у репортеров, а сам держит язык за зубами. Браммел славился своим умением собирать сведения, которые на первый взгляд казались совсем пустяковыми. Не мудрено, что его называли королем осведомителей, ни один сыщик не имел столько доносчиков, сколько он. И вот сейчас Беттери осенило: да Браммел просто выкачивает из репортеров сведения, как будто они обыкновенные полицейские стукачи! До сегодняшнего дня Беттери был самого высокого мнения о Браммеле: общительный, порядочный, даже с преступниками ведет себя как джентльмен. Беттери вспомнил, как однажды председатель Верховного суда похвалил Браммела, когда тот попросил отпустить на поруки отца пятерых детей, которого признали виновным в краже со взломом. На Беттери этот случай произвел большое впечатление. Как и большинство журналистов, он легко впадал в сентиментальность, и самое простое проявление человечности могло его растрогать.

Браммел тем временем продолжал расспросы о Хобсоне и его друге — газетном короле сэре Фредерике Джемисоне.

— К чему этот разговор? — снова вмешался Беттери. — Вы, кажется, думаете, Красавчик…

— К вашему сведению, я никогда ничего не думаю, пока не узнаю все факты, — прервал его Браммел.

— Что за дурацкая болтовня, — взорвался Беттери, как верный пес, становясь на защиту Джемисона.

— Не считаю ее дурацкой, Годфри, — возразил Браммел.

— Раз окно открыто, похоже, что это кража со взломом, — сказал Беттери. — Неужели опять Бирюк? Тогда вам просто погибель, — съязвил он.

— Не думаю, что это он, — ответил Браммел. — А если так — ему крышка. Когда вор становится убийцей, на него доносят те, кто скупает у него краденое.

— Сначала обзаведитесь новым шефом — не то вам этого парня не поймать, — сказал Беттери.

Воспоминание о том, как он растерялся в присутствии Филдса, до сих пор терзало ему душу.

— Филдсу этого дела не осилить, и вы это знаете, дорогуша, — не унимался он.

— Думаю, вы ошибаетесь, Годфри.

Эта спокойная уверенность еще больше распалила Беттери. Репортер возненавидел Филдса; у него были все основания хотеть, чтобы Филдса сместили с должности. Успех газетной кампании увеличил бы его шансы на продвижение в «Дейли ньюс». Беттери тосковал по спокойной литературной работе. Сколько лет он мечтал о том дне, когда его назначат редактором отдела «Жизнь и книги», — тогда он обратит свое перо против тех выскочек, которые считают, что могут писать. К тому же в отделе «Жизнь и книги» сотрудничают выдающиеся люди: удалившийся от дел епископ и три профессора. Миссис Беттери очень честолюбива, наконец-то она перестанет стыдиться профессии своего мужа….

Беттери не мог удержаться и со злостью бросил:

— Когда уволят Филдса, вас тоже, наверное, попросят.

— Меня это не огорчит, Годфри. Надеюсь только, что меня переведут в автоинспекцию. Если все, что вы говорили, правда, я там наживу состояние. Мне бы оно очень пригодилось. А то те сведения, что я недавно получил от жучка на скачках, яйца выеденного не стоят.

Репортеры засмеялись. Им импонировал его цинизм. Браммел — умница, не то что этот напыщенный индюк Филдс.

6

Рядом с констеблем Бротом и Этолом Биби сыщик Филберт казался громадиной. Филберт злился на молочника: нечего ему было распускать язык с репортерами. Не любил он таких ловкачей — думают, что могут обдурить полицию.

— С репортерами ты болтал без умолку, а сейчас прямо онемел, — сказал Филберт тонким визгливым голосом, никак не вязавшимся с его наружностью.

— Понимаете, — промямлил Биби, — я думал…

— Меня не интересует, что ты думал, — обрезал его Филберт. — Давно ты развозишь здесь молоко?

— Да, сейчас скажу. Уже года два.

— Что значит «года два»? — спросил Филберт. Отчаянный педант, он не любил небрежных и неточных ответов.

Биби с минуту молчал.

— Ну… два года и три месяца.

— Почему ты сразу не сказал? — спросил Филберт. — Хватит тебе дурачка строить, Биби, слышишь?!

Биби покраснел. В нем пробуждалась ненависть к этому сыщику.

— За два года и три месяца ты хорошо узнал миссис Тайсон?

— Что вы, я ее не знал, — запинаясь, ответил Биби.

— Однако репортерам ты все про нее рассказал. Что она была красивая. Она тебе нравилась? Да, Биби?

— Нет, — сказал молочник, опустив глаза и стыдясь признаться, что он обожал ее издали.

— Она тебе так нравилась, что ты просто бредил этой красоткой, — глумился Филберт. — Может, ты разглядел не только лицо… Часто ты бывал у нее в доме?

— В доме не был ни разу.

— Говори правду, Биби. Часто ты бывал у нее в доме?

— Ни разу, — покачал головой Биби.

— Хорошо! — с угрозой сказал Филберт. — Мы еще об этом поговорим. А сейчас пойдем взглянем на ящик для молока.

Биби неуверенно посмотрел на констебля Брота. Тот молчал.

— Ну, ну, пошевеливайся, — сказал Филберт. — Быстрее!

Биби не двинулся с места. У нас свободная страна, говорил он себе. Он подождал, пока констебль пошел первым, и последовал за ним. Филберт шел позади, вразвалку, с уверенным видом. Совсем еще молодой, лет тридцати с небольшим, он до недавнего времени был непобедимым чемпионом полиции по боксу в тяжелом весе. Вид у него был весьма грозный, и потому его часто посылали на опасные задания — арестовывать бандитов и убийц. Он их ненавидел за жестокость и зверства, особенно тех, кто избирал своими жертвами женщин. Уж от него им не было пощады, недаром его прозвали Кровавым Королем! В преступном мире его имя произносили со страхом. Стоило Филберту войти в какой-нибудь бар, как три-четыре посетителя вскакивали с места и бросались к ближайшей двери. При всем том в наружности Филберта не было ничего типично боксерского: бледное вялое лицо с отвисшими щеками и двойным подбородком, хрящеватый нос и выступающие вперед зубы, из-за которых рот его казался всегда приоткрытым. У него вечно было злое, раздраженное выражение лица, как у своенравного мальчишки, а глазки, маленькие, алчные, так и бегали по сторонам. В отличие от своих непосредственных начальников Филдса и Браммела он был одет довольно крикливо: яркая рубашка, светло-коричневый спортивный пиджак и серые спортивные брюки, которые постоянно сползали ему на бедра. На зеленой с узкими полями шляпе, которую он почти не снимал, красовалось перышко. Однако этот веселый наряд никак не соответствовал настроению Филберта, а увидев, что репортеры и фотографы проникли через калитку, которую теперь никто не охранял, он помрачнел еще больше.

— Констебль Брот, — сказал он, — почему вы никого не поставили у калитки, когда отошли?

— Я думал, начальник, что старший инспектор распорядится, — ответил констебль.

— Это не объяснение, — буркнул Филберт. Он повернулся к стоявшим на почтительном расстоянии репортерам.

— Вы же знаете, что сюда входить не положено, — сказал он.

— У калитки никого не было, — с выражением оскорбленной невинности сказал Нейл Мунро, оглядываясь на калитку.

— Меня это не интересует, — отрезал Филберт. — Вам тут быть не положено. Констебль Брот, выведите этих людей.