Две черные бутылки - Говард Лавкрафт

Старик продолжал монотонно бубнить, а я завороженно слушал. Он рассказал, как заучивал сложные магические формулы, чтобы посредством заклинаний насылать порчу на людей. Он отправлял жуткие нечестивые обряды, предписанные сатанинским вероучением, призывая проклятия на селение и его обитателей. Одержимый бесовской страстью, он пытался подчинить своим злым чарам и церковь, но сила Господа оказалась неодолимой. Воспользовавшись слабоволием Йоханнеса Вандерхоофа, он околдовал беднягу и заставил читать странные, богопротивные проповеди, вселявшие страх в сердца простодушных деревенских жителей. В часы воскресных богослужений он неизменно находился здесь, в верхней комнате, и сквозь дырочки, проделанные в стене — прямо в глазах дьявола, изображенного на росписи со сценой искушения Христа, что находилась с другой стороны, — пристально смотрел на Вандерхоофа. Прихожане, до смерти напуганные сыпавшимися на них бедами, один за другим перестали посещать службы, и теперь Фостер спокойно мог сделать с церковью и Вандерхоофом все, что пожелает.

— И что же вы с ним сделали? — глухо спросил я, когда старый сторож на миг умолк. Он разразился кудахчущим смехом, запрокинув голову в приступе хмельного веселья.

— Я забрал у него душу! — провыл он жутким голосом, повергшим меня в трепет. — Забрал и упрятал в бутылку — в маленькую черную бутылку! А потом похоронил бедолагу! Но без души он не может попасть ни в рай, ни в ад! А значит, он непременно придет за ней. Он все пытается выбраться из могилы. Я слышу, как он ворочается там, пробиваясь сквозь толщу земли, — он ведь страсть какой сильный!

С каждой минутой я все больше убеждался, что Фостер говорит правду, а не болтает вздор с пьяных глаз. Его рассказ во всех деталях совпадал с историей, поведанной мне Хайнсом. Во мне постепенно нарастал страх. Сейчас, когда старый колдун зашелся демоническим хохотом, я испытал острое искушение броситься вниз по лестнице и срочно убраться подальше от этого проклятого места. Чтобы успокоиться, я встал и снова подошел к окну. Глаза у меня буквально полезли на лоб, когда я увидел, что крест на могиле Вандерхоофа накренился еще сильнее против прежнего. Теперь он стоял под углом в сорок пять градусов!

— Может, нам стоит выкопать Вандерхоофа и вернуть ему душу? — сдавленным от волнения голосом спросил я, чувствуя необходимость срочно предпринять что-то. Старик в ужасе вскочил с кресла и истошно заверещал:

— Нет, нет, нет! Он убьет меня! Я забыл нужную формулу, а живой мертвец без души непременно убьет нас обоих, коли выберется из могилы!

— Где бутылка с душой? — осведомился я, с угрожающим видом подступая к Фостеру. Я почувствовал, что вот-вот произойдет нечто ужасное, и исполнился решимости сделать все возможное, чтобы предотвратить беду.

— Ничего я тебе не скажу, щенок! — прорычал старик. — А если тронешь меня хоть пальцем — сильно об этом пожалеешь!

Я шагнул вперед, заметив на низком табурете позади него две черные бутылки. Фостер монотонно пробубнил несколько диковинных слов. В глазах у меня потемнело, и мне показалось, будто незримая рука вытягивает что-то у меня из груди, пытаясь протащить через горло. Колени подкашивались.

Сделав несколько шатких шагов, я схватил сторожа за горло, а свободной рукой потянулся к бутылкам. Но старик, отступая назад, зацепил табурет ногой, и одна из бутылок упала на пол, а вторую я успел поймать. Раздался звон разбитого стекла, вспыхнуло голубое пламя, и комната наполнилась мерзким запахом серы. Над россыпью осколков поднялось крохотное белое облачко и, подхваченное сквозняком, уплыло в окно.

— Будь ты проклят, ублюдок! — послышался слабый голос, донесшийся словно издалека.

Фостер, которого я отпустил, когда бутылка разбилась, тесно прижимался спиной к стене и казался сейчас сжавшимся и усохшим пуще прежнего. Лицо его постепенно приобретало темно-зеленый оттенок.

— Будь ты проклят! — повторил голос, на сей раз как будто исходивший из уст Фостера. — Теперь мне конец! В той бутылке была моя душа! Пастор Слотт забрал ее у меня двести лет назад!

Старик медленно сполз по стене, не сводя с меня тускнеющих глаз, полных лютой ненависти. Кожа у него почернела, потом пожелтела. Я с ужасом увидел, как тело его рассыпается в прах и одежда падает на пол бесформенной грудой.

Бутылка в моей руке стала горячей. Я испуганно взглянул на нее — она источала слабое фосфоресцирующее сияние. Еле живой от страха, я поставил бутылку на стол, но продолжал зачарованно смотреть на нее. В течение нескольких мучительно долгих минут зловещей тишины загадочное свечение усиливалось, а потом до моего слуха явственно донесся шорох осыпающейся земли. Задыхаясь от ужаса, я выглянул из окна. Луна уже стояла высоко в небе, и при ее свете я увидел, что свежесрубленный крест на могиле Вандерхоофа упал наземь. Снова раздался шорох сухой земли — и я, потеряв остатки самообладания, с грохотом скатился по лестнице и стремглав вылетел из церкви. Объятый диким страхом, я мчался во весь дух по ухабистой тропе, спотыкаясь, падая и снова поднимаясь. Достигнув входа в мрачный туннель, образованный ветвями громадных ив, я услышал жуткий рев позади. Оглянувшись через плечо на церковь, я увидел на фоне озаренной лунным светом стены гигантскую черную тень, которая вылезла из могилы моего дяди и медленной, неверной поступью направилась ко входу в здание.

На следующее утро в лавке Хайнса я рассказал о своем ночном приключении группе местных жителей. По ходу моего повествования они то и дело обменивались насмешливыми взглядами, но когда я предложил наведаться со мной в церковь, все до единого отказались под разными предлогами. При всем своем легковерии они явно усомнились в правдивости моего рассказа, но все же предпочли не рисковать. Я заявил, что в таком случае пойду один, хотя должен признаться, я не горел желанием отправляться туда в одиночку.

Я еще не успел далеко отойти от лавки, когда меня нагнал и схватил за руку седобородый старик.

— Я пойду с тобой, парень, — просипел он. — Помнится, отец как-то рассказывал мне что-то подобное про старого пастора Слотта. Говорят, он был престранным типом, но Вандерхооф был еще хуже.

Могила Вандерхоофа оказалась разрытой и пустой. Мы с моим спутником сошлись во мнении, что здесь вполне могли поработать кладбищенские воры, и все же… Бутылка, оставленная мной на столе в колокольне, исчезла, хотя осколки другой бутылки по-прежнему валялись на полу. А на груде желтой пыли и мятого тряпья, в которую обратился Абель Фостер, мы обнаружили отпечатки громадных ступней.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});