Главред: назад в СССР - Антон Дмитриевич Емельянов

в свои кабинеты новых сотрудников.

Сколько стонов и причитаний выслушал тогда наш гендир Сергей Антонович Рокотов, когда реорганизовывал доставшееся ему наследство! Некоторые пожилые корреспонденты даже просто не хотели переезжать в другие кабинеты. А уж сколько наши девчонки вроде Катьки с ее разноцветными дредами выслушали нравоучений!.. Эх, видимо, все же не просто так мне этот сон снится.

— Наши с вами кабинеты напротив друг друга, — с несколько фривольной улыбкой сообщила Клара Викентьевна. — С единой приемной. Пойдемте, я вас провожу.

— Благодарю, — кивнул я. — А давайте-ка, кстати, у меня в кабинете и посидим — обсудим ближайший номер. Когда мы его сдаем?

— В следующий вторник, — удивленно ответил толстый, которого, как я теперь знал, звали Арсением Степановичем Бродовым. Фамилия именно сейчас всплыла из подсознания. — Выход в среду утром, накануне сдача в типографию.

— Ага, ага, — задумчиво произнес я. — Что ж, пойдемте, обсудим план номера.

Я решительно вышел в коридор и направился к начальственному кабинету. Куда идти, мне теперь было понятно — за четыре десятилетия план здания не изменился, так что свое место я быстро найду. Мы сейчас на четвертом, значит, всего лишь нужно повернуть налево и пройти несколько шагов.

В моей обычной реальности на стене размещались стенды с историей газеты и всего маленького холдинга. Там же висели и фотографии известных людей, имевших то или иное отношение к нашей редакции. Журналисты-фронтовики вроде Александра Христофорова и Иосифа Кантора, наш местный писатель Владимир Павлентьев, автор романа «Зори над Любгородом», и главред перестроечных времен — Евгений Кашеваров. Тот самый, роль которого я исполняю в своем горячечном сне. А я ведь еще ходил мимо и не обращал никакого внимания на его портрет.

Но здесь, в этой реальности, были просто голые стены, выкрашенные светло-коричневой краской. Как в студенческих общежитиях и больницах — когда-то давно, в моем детстве. Так, теперь направо. Действительно, все та же большая приемная и две начальственные двери напротив друг друга. Моя и Клары Викентьевны.

— Евгений Семенович, — испуганная девочка-секретарь при моем появлении подскочила, — вам звонили из райкома, настоятельно просили зайти. Это по поводу слета комсомольских поэтов…

— Кхм, — позади меня раздалось покашливание, и я каким-то шестым чувством определил, что это Клара Викентьевна.

— Я перезвоню им, — решительно сказал я и застыл, мучительно вспоминая имя секретаря. — Э-э…

— Валентина, — шепнул тонкий, поняв, что у меня снова проблемы с памятью.

— Да, Валечка, сообразите нам кофе на всех, — благодарно кивнув подчиненному, я распорядился насчет поляны.

— Извините, Евгений Семенович, — секретарша все еще стояла, а в ее голосе появились панические нотки. — Но кофе нет… Есть чай, цикорий… Может, какао? Но его ведь варить надо…

Точно! Я же совсем забыл, что это в наше время кофе хоть отбавляй. А раньше его было не так уж просто достать. Тем более на такую ораву. А ведь кстати…

— Валечка, соберите мне весь журналистский коллектив, — я вовремя сообразил, что бумажный еженедельник вряд ли делали только толстый с тонким и молоденькая корреспондентка. — Подчеркиваю, только журналистов. И… возьмите себе в помощь Зою и Клару Викентьевну.

Мое предложение было встречено неоднозначно: если Валя облегченно вздохнула, а Зоя с готовностью бросилась ей помогать, то парторг явно не рассчитывала таскать чашки с ложками и заваривать чай.

— Мне кажется, девочки управятся и вдвоем, Евгений Семенович, — тихо, но строго сказала она. — И потом… Вы уверены, что планерку нужно проводить в вашем кабинете, а не в ленинской комнате, как обычно?

— Уверен, Клара Викентьевна, — я улыбнулся. — Начальство должно быть ближе к народу, разве не так? Вот все вместе посидим, распланируем номер… Поставим на повестку другие важные вопросы. А совместный труд, как вам хорошо известно, объединяет. Так что извольте все же помочь Зое и Вале.

— Хорошо, — ледяным тоном ответила парторг, а тонкий едва слышно захихикал.

— Ну, ты даешь, Евгений Семеныч, — прошептал он. — Так ее на место поставил!

— Потому что коммунизм наступил, слуг нет, — ответил я бытовавшей в моем студенчестве шуткой. — А господ, как известно, еще в семнадцатом прогнали. Жду всех через пять минут!

Когда я открыл дверь в кабинет, на меня буквально пахнуло историей. Старая бумага, потертая кожа, мебель из ДСП. Запыленные, несмотря на регулярную уборку, вымпелы и знамена. Как будто в детство попал, когда мама и папа время от времени брали меня на работу — в сельхозтехнику и на цементный завод. И там, и там были ленинские уголки, но тут, в редакции, их организовали как минимум два. В будущем конференц-зале, откуда в девяностые вынесут бюстики вождя с кумачовыми флагами, и здесь, в кабинете Евгения Кашеварова.

Я просто стоял и вдыхал в себя эту ностальгию. Как хорошо, что в коме я вижу именно такой сон. Да еще настолько реалистичный, что я снова чувствую запахи. Теперь нет никаких сомнений, они здесь повсюду, и я действительно их ощущаю, что с легкостью можно проверить в любой момент, просто поглубже вдохнув. Может, это фантомные ароматы, которые мой мозг пытается в бессознательном состоянии компенсировать? Я ведь после самого первого ковида, перенесенного еще в две тысячи двадцатом, так и не восстановился. А впрочем…

В дальнем конце кабинета, под огромным портретом Владимира Ильича, располагалось столь же громадное кожаное кресло. Все остальное пространство занимал Т-образный стол, явно рассчитанный на высокий прием партийных делегатов. И правда, зачем собирать людей в ленинской комнате, когда главный редактор сидит в таком удобном кабинете?

— Уже можно? — в дверь робко просунулась Валя, держащая в руках поднос с дымящимся чайником и кучей чашек, за нею топталась Зоя с еще одним подносом.

— Да-да, заходите, девчонки, — я опомнился и поспешил занять свое место.

А в кабинет тем временем вошли не только девушки, но и весь остальной коллектив. В том числе красная, как вареный рак, Клара Викентьевна с третьим подносом, на котором высились горы сушек и дешевых конфеток «дунькина радость». Бабушка, помню, их очень любила…

Стол очень быстро заставили чашками с блюдцами, Валя и Зоя разливали всем чай, парторг же молча подошла ко мне, пока я устраивался на кожаном троне, и протянула чашечку с крепким кофе. Именно кофе, его аромат я узнаю даже во сне и в коме. Значит, вот как? Народ и партия едины, но, как говорится, разные магазины? Ничего, я эту Клару еще пропесочу за подобное отношение. Жаль, если реальный Кашеваров этому потакал.

Мелькнула мысль, что парторгшу надо бы отправить восвояси, потому что я четко озвучил: только журналисты. Но мне и так придется говорить с каким-то важным дядечкой из райкома по поводу проваленного Зоей задания, а ссориться вот так сразу с редакционным парторгом было бы глупо. Если что, это именно она будет нашим щитом перед бонзами из КПСС.

А народ все рассаживался и рассаживался, вгоняя меня в белую зависть. В двадцать первом веке целый информационный портал с телеграм и ютуб-каналами делают гораздо меньше сотрудников. И даже если добавить нашу старую гвардию с ее принтом[2], все равно редакция образца восьмидесятых будет гораздо многолюднее. С другой стороны, я еще не знаю, кто насколько талантлив.

Вот сейчас мы это и выясним!

Глава 3.

— Добрый день, товарищи! — бодро начал я и обвел внимательным взором притихший коллектив. Пятнадцать человек! И это не считая меня с Кларой Викентьевной, которая вообще не журналист, а кто-то вроде замполита в армии.

— Здравствуйте! Добрый день! — нестройно ответил коллектив, явно настороженный непривычного вида планеркой с чаепитием. Кстати, об этом.

— Не стесняйтесь, коллеги, наливайте себе покрепче, берите конфетки-бараночки, — все так же бодро продолжил я. — Нам с вами предстоит мозговой штурм…

— Какой, простите? — переспросил высокий иссохший старик с набрякшими мешками под глазами.

— Мозговой, — повторил я. — Как говорят американцы и англичане, brain storm.

— Вот и пусть говорят, как им нравится, — возмутилась Клара Викентьевна. — А у нас планерка.

— Планерка, — покладисто согласился я. — Итак, сдача номера у нас с вами в следующий вторник, и к этому времени нам нужно заполнить, — я быстренько вспомнил объем нашего еженедельника, — тридцать две полосы. У кого какие предложения, товарищи?

— Все по стандартной схеме, Евгений Семенович, — толстый Арсений Степанович поднял руку. — Зачем изобретать велосипед? Четыре полосы забьем телепрограммой, так что уже