Сказки - Кирилл Борисович Килунин

тень пестрой курицы по имени – Нукки…

Может и это ложь, но так говорила мне по секрету одна знакомая Звезда.

*

По извилистому и тесному лабиринту улиц южного города шла Тень Старого Клоуна, она улыбалась и пела во все горло:

Синий лес – до Небес

Бог забыл, а я влез…

Чудеса – паруса,

Пыль в глаза и гроза.

Я лечу – так хочу,

Упаду – закричу,

Помолюсь – улыбнусь,

И на небо вернусь.

Синий лес – до Небес

Бог забыл, а я влез…

Я отдам все мечты!

Где же ты, вот цветы…

Сжег мосты и забыл

– Для чего я любил.

Подожди, впереди…

Там огонь, не ходи…

Помолюсь – разобьюсь,

И на Небо вернусь.

Синий лес – до Небес

Бог забыл, а я влез…

Я лечу – так хочу!

Упаду – замолчу…

Ты жди…

Блеклый свет ущербной луны коснулся его лица, когда Смоль вышел из тени, в мир, где рождаются и умирают звуки падающих звезд.

– Здравствуй Мир, – шептали его губы, и это было похоже на шелест листвы, дыхание ветра и разговор одной океанической волны с другой, всполошенный крик чайки и карканье черного ворона, одновременно.

Все казалось не всерьез. Как обычно, то есть – навсегда, безвозвратно и неотвратно, только он об этом старался никогда не думать. Однако и ход мыслей его никогда не подчинялся воле желания. День за днем… Это было лишь одно из его личных проклятий, об остальных еще будет упомянуто позже…

*

Смоль, длинные черные волосы, на восточный манер завязанные в замысловатый узел, скуластое лицо с вытянутым упрямым подбородком, бледная кожа, высокая худощавая фигура, вряд ли можно назвать его привлекательным субъектом, если бы не его глаза – два глубоких омута мрака, из которых струился божественный свет, такой увидишь лишь в конце тоннеля…

Излюбленным цветом Смоля был черный, его плащ, кафтан, пальто, и деловой костюм относились именно к этой монотонной цветовой гамме, однако многие божились, что цвет его одежд – алый, но эти многие заблуждались, и всего лишь путали цвет со светом, да и самого Смоля с кем-то совершенно другим.

*

А Смоль действительно был совершенно другой. Он любил часами без дела бродить по городским улицам какого-нибудь провинциального городка и смотреть на людей, автомобили и бездомных собак, чаще всего, оставаясь незамеченным, не привлекая ни чьего внимания.

Там среди людской толпы он всегда чувствовал себя неразрывною частью мира, движущейся деталью некоего вселенского механизма, именно тогда вечность воистину ложилась у ног, а он попирал ее своими ногами не имея никаких намерений нанести ущерб, а всего лишь локализуя свою сущность в этом пространстве.

За последние лета у Смоля появились излюбленные пути, включающие в себя помимо конкретных населенных пунктов и располагающихся в них особенных улиц, определенных людей, чем-то явным, или до времени скрытым цеплявших Смоля до самой глубины его внутреннего Я.

Вот, например, та девица… пшеничные локоны, собранные в несуразный хвост, широко открытые голубые глаза, прячущиеся за толстыми линзами стекол, тонкая полудетская фигура, легкие движения, омраченные неуверенной походкой вчерашней Русалки, толком не научившейся ступать по земной тверди, ввиду своей принадлежности к совершенно иной стихии.

Вот сейчас Она снова, как и в прошлый раз, подойдет к какому-нибудь молодому человеку из гущи спешащей толпы, робко коснется его правового плеча, и спросит:

– Не были ли мы когда ни будь знакомы? Ну, хотя бы в прошлой жизни…

А реакция молодых людей, Смоль это видел уже не единожды, всегда одинакова. Растерянность, удивление, предложение познакомиться именно сейчас, либо кривая ухмылка, и небрежно брошенное:

– Вы обознались.

И действительно, Русалка, посмотрев очередному незнакомцу в глаза, извинялась. Произнося на любой из вариантов ответа, что действительно совершила ошибку, и обозналась, сейчас…

Смолю до синих чертиков любопытственно было узнать, кого же Она ищет, но подойти не мог, да и не желал, небезосновательно предполагая, что ищет Она как раз именно его…

*

А еще Смоль любил гулять вместе со Стариком в Синих очках по заброшенному парку в одном из миров, где чаще всех иных времен года царила Листопадная осень…

Когда бы ни появлялся Смоль, в парке кроме него самого и мерно вышагивающего Старика в Синих очках не наблюдалось никого. И Смоль не выходил из рамок невидимости, не позволяя себе мешать одиночеству старика. Он лишь расслаблял свою сущность, настраиваясь на ритм перестукивания стариковой трости. И тогда… Смоль видел бушующее море с палубы военного линкора, ходил в десант, освобождая города Ниспании от иноземных оккупантов, неистово любил самых красивых в мире женщин, горланил безумные пьяные песни в порту Наобии и Зиамбы под ночные шорохи финиковых пальм и крики радужных попугаев, и лихо козырял курносым милашкам, маршируя в парадном белоснежном мундире с кортиком на боку по площади Св. Виктории, после победы в казавшейся нескончаемой войне. Гуляя за спиною старика, Смоль в течение одной единственной прогулки проживал годы, десятилетия, чужой, но необыкновенно близкой его сердцу жизни. Ему не было стыдно за это неумышленное воровство и вторжение в личную жизнь, не раз уже во сне он спрашивал у старика на то его позволение. И тот не был против, только просил, чтобы Смоль пришел… к нему поговорить о более серьезных вещах, но Смоль вовсе не хотел этого, отвечал, что еще рано, и к нему поговорить о серьезном – он придет, как можно позже…

А днем Старик в Синих очках не помнил ни одного из своих снов. В сиреневом берете и драповом сером пальто, полузакрыв глаза, он мысленно уходил во времена своей кипучей молодости, и тогда время вокруг замирая, останавливалось. Только не замечающий того, что натворил своим возвращением в прошлое Старик, вновь и вновь, раз за разом проживал свою минувшую жизнь, шаг за шагом, шурша увядающей листвою минувших лет. Мерно постукивая своей тростью красного дерева вышагивал Старик в Синих очках по заброшенному парку, по кривым каменным тропам свернутым в змеевидные спирали, а за ним шел Смоль не желая приближаться слишком близко, если только во снах, которые для Старика были не так важны, как его прогулки по парку Листопадного мира.

*

Когда Смоль был маленьким, и еще толком не умел летать, и проходить сквозь любые материальные и нематериальные преграды, его любым занятием была игра в прятки с одной знакомой Тенью.

Излюбленным местом для пряток стали развалины старого античного полиса, раскинувшиеся на самом берегу Средиземного моря среди огромного количества оливковых рощиц,