Ярость - Генри Каттнер

— Что?

— Почему бы и нет? Вы сильны. Возможно, вы будете убиты. Возможно, говорю я. Но вы погибнете в борьбе. Здесь, в башнях, вам не за что бороться. Есть люди, разделяющие ваши мысли. Вольные товарищи — и среди них бессмертные. Отыщите их. Отправляйтесь на поверхность.

— Это невозможно, — сказал Хейл.

— В Товариществе были крепости, верно?

— Потребовались целые отряды техников, чтобы отогнать джунгли. И звери. Мы там вели постоянную войну. К тому же крепости — их не так много осталось.

— Возьмите одну и восстановите ее.

— Но… что потом?

— Может, вы станете диктатором, — спокойно сказал Логист. — Диктатором Венеры.

Наступило молчание. Лицо Хейла изменилось.

— Достаточно, — констатировал Логист, вставая. Он протянул руку. — Кстати, меня зовут Бен Кроувелл. Приходите ко мне, когда встретитесь с затруднениями, а может, я сам приду к вам. Но в этом случае не надейтесь на мой мозг.

Он подмигнул и зашагал прочь, посасывая свою трубку.

Жизнь в башнях очень походила на игру в шахматы. В амбарах, среди кур, социальное превосходство измеряется длиной срока аренды. Протяжение во времени есть богатство. У пешек короткий срок жизни, у коней, слонов и людей она больше. Социально существовала трехмерная демократия, но автократия имела лишь четверть измерения во времени. Почему библейские патриархии достигли власти? Потому что они могли ее удерживать.

В башнях бессмертные просто знали больше, чем коротко-живущие. Психологически стало любопытным смещение. В эти практичные дни бессмертных не обожествляли, но определенное смещение все же произошло. У родителей всегда есть преимущество перед ребенком — зрелость. Плюс опыт. Возраст.

Таким было смещение. Подсознательно короткоживущие жители башен начали смотреть на бессмертных с завистью. Потому что те больше знали. И были старше.

К тому же у человека есть печальная привычка — перекладывать на других неприятную ответственность. В течение столетий тенденция уводила от индивидуализма. Социальная ответственность достигла такой точки, когда всякий отвечал за соседа.

Постепенно образовался огромный круг, в котором все зависели друг от друга. Бессмертные, знавшие, какие долгие пустые столетия ждут их впереди, позаботились, чтобы эти столетия не были пустыми. Они учились. У них было много времени.

Приобретя знания и опыт, они стали принимать на себя ответственность, с такой легкостью передаваемую большинством.

Это была достаточно стабильная культура — для умирающей расы.

Он часто попадал в трудное положение. Все новое очаровывало его. Об этом позаботились хромосомы Харкеров. Впрочем, его звали Сэм Рид.

Он сражался с невидимыми преградами, которые — он знал — держали его в заключении. Их было девяносто. Где-то глубоко в его мозгу — нелогично и унаследованно — восставала мысль: что можно сделать за девяносто лет?

Однажды он попытался найти работу в большом гидропоническом саду. Его тупое и грубое лицо, лысая голова, его рано развившийся ум — все это давало ему возможность убедительно лгать, говоря о своем возрасте. Он работал некоторое время, пока любопытство не взяло верх, и тогда он начал экспериментировать с ботаническими культурами. Поскольку знаний у него не было, он загубил большой урожай.

Перед этим он, однако, обнаружил в одном из бассейнов голубой цветок, который напоминал ему о женщине, виденной на карнавале. Ее платье было точно такого же цвета. Он спросил одного из служащих о цветке.

— Проклятый сорняк, — ответил тот. — Никак не можем убрать их из бассейна. Сотни лет, а они все живут. Впрочем, с этим не так уж много хлопот. Крабья трава гораздо хуже. — Он вырвал цветок и отбросил его в сторону. Сэм сохранил его и позже расспросил еще. Он узнал, что это фиалка. Скромное красивое маленькое растение было непохоже на великолепные гибридные цветы, выращиваемые в секции гидропоники. Он хранил Цветок, пока тот не рассыпался в прах. Но и после этого Сэм помнил о нем, как помнил о женщине в фиолетовом платье.

Однажды он отправился в башню Канада, далеко в Мелком море. Раньше он никогда не выходил за пределы своей башни и был зачарован, когда большой прозрачный шар стал подниматься в пузырящейся воде. Он отправился с нанятым им человеком, нанятым за краденые деньги, который должен был выдавать себя за его отца. После того как они добрались до башни Канада, он больше его никогда не встречал.

Он был изворотлив для своих двенадцати лет. Перепробовал множество работ. Но ни одна из них его не удовлетворяла. Все были слишком скучные. Блейз Харкер знал, что делал, когда оставил нетронутым мозг в чахлом деформированном теле.

Впрочем, оно было чахлым только по стандартам того времени. Длинноногие высокие бессмертные установили свои стандарты красоты. Безобразными считались приземистые, коренастые и ширококостные короткоживущие.

В Сэме засело и росло яростное семя неудовлетворенности. Оно не могло развиваться нормально, потому что это было семя бессмертного, а он, по-видимому, не был бессмертным. Он просто не мог претендовать на работу, которая требовала столетней подготовки. Даже шестидесятилетней…

Он шел своим трудным, но неизбежным путем. И нашел учителя, своего Хирона, когда встретил Слайдера.

Слайдер был толстым злобным стариком. У него были кустистые седые волосы, прыщавый красный нос и собственная философия. Сам он никогда не предлагал советов, но отвечал, если его спрашивали.

— Людям нужны развлечения, — говорил он мальчику. — Большинству из них. И они не хотят смотреть на то, что им неприятно. Думай, парень. Воровством многого не добьешься. Лучше быть полезным людям, обладающим властью. Возьмем банду Джима Шеффилда. Джим обслуживает тех, кого надо. Не задавай вопросов, делай то, что тебе говорят, но в начале установи нужные связи.

Он чихнул и замигал водянистыми глазами.

— Я говорил о тебе с Джимом. Повидайся с ним. Я не стал бы этого делать, если бы не разглядел в тебе кое-что.

Он оставил Сэма у двери и дал ему пластиковый диск.

— Ты далеко пойдешь. Ты ведь не забудешь старого Слайдера? Некоторые забывали. Но я могу причинять неприятности так же легко, как и делаю одолжения.

Сэм вышел, а толстый зловещий старик продолжал чихать и хихикать.

Он повидался с Джимом Шеффилдом. Тогда ему было четырнадцать лет, и он был силен, невысок и сердит. Шеффилд оказался сильнее и старше. Ему было семнадцать, этому выпускнику школы Слайдера, независимому и хитрому бизнесмену, чья банда уже приобрела известность. Человеческий фактор всегда был важен в интригах башен. Это была не просто политика, нравы этой эпохи были также пунктуальны и сложны, как и во времена макиавеллиевой Италии. Простая правда не только была неприемлема, но и отдавала дурным вкусом. Главное — интриги. В постоянно изменяющемся балансе власти человек должен был перехитрить противника, запутать его в собственной паутине, заставить уничтожить самого себя — вот в чем заключалась игра.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});