Странная дружба - Вера Вкуфь

высокой Женьке пришлось покряхтеть и пару раз наступить-таки грязным каблуком на подол длинной юбки.

Наконец, вернув косметичку, Женька снова могла усесться на кровать. И приняться за то, что запланировала — за расчёсывание волос. С их длиной и структурой это тот ещё квест.

Сначала нужно было снять заколку — папин подарок ещё классе в пятом. Которая пока не потеряла актуальности: красный металлический бантик со стразами вполне уместно смотрелся и на молодой девушке. Потом нужно было перекинуть волосы через плечо и, сжав их в кулаке чуть ниже шеи, начать расчёсывать кончики. Постепенно продвигаясь всё выше. Убедившись, что все «пуки» побеждены, снова откинуть их за спину и расчесать уже с макушки. А потом снова перекинуть всю копну уже на другое плечо и снова пройтись по ней расчёской.

В семнадцать уже мало кто носит такие длинные волосы — в том числе, из-за сложностей ухода. Но Женя всё равно не спешила в парикмахерскую. К себе с длинными волосами она за всю жизнь привыкла, и перспектива увидеть на себе что-то вроде каре, как у Таньки, её пугала.

— А ты волосы каким номером осветляешь? «Девяткой»? — спросила Милана, которая, оказывается, следила за всеми хитрыми манипуляциями.

Женя на автомате опустила взгляд на свой светлый хвост.

— Нет, — честно ответила она. — Это мой натуральный.

Милана, больше ничего не сказав, отвернулась обратно к Веронике. И сделала вид, что не заметила насмешливого Танькиного прищура, которая будто вместо сестры провозглашала: «Не то, что у некоторых!».

В отсутствие Миланиной реакции, Танька приуныла. Опустила стряхнула с короткой юбки невидимую пыль и изменила перекрёст ног, едва-едва дотягиваясь носочками до ближайшей табуретки. Женя упаковывала обратно косметичку, а Танька вытянула шею — так, чтобы её лицо отразилось в зеркале на стене.

— Блин, надо было дома подкраситься, — она наклонилась голову, исподлобья глядя на собственный пробор. Который был уже не чисто чёрного цвета — если приглядеться, то вполне можно различить медно-рыжеватую линию волос.

— Зачем? — флегматично спросила Женька, глядя зачем-то в дальний угол, где не было абсолютно ничего интересного.

Таня покосилась на неё, как на идиотку, но ничего не ответила. Только спросила:

— Ты в какую команду будешь записываться?

На линейке им велели до завтра решить, кто и чем спортивным будет заниматься ближайшие три недели.

Женька пожала плечом. О командах думать отчего-то не хотелось — если уж вспоминать линейку, то больше хотелось думать о том темноволосом парнем с очень светлыми глазами, который на неё пялился. Хотя не сказать, чтобы Женька любила, когда на неё кто-то там пялится.

— А я на баскетбол, наверное, — задумчиво протянула Танька. И, вольготно потянувшись, едва-едва не нырнула спиной прямо в распахнутое окно. Но в последний момент успела уцепиться в край подоконника. Громогласно и неразборчиво выразившись по этому поводу. И очень сильно округлив глаза.

Женька засмеялась. Кажется, прыснули даже Милана с Вероникой. Чем Таня осталась вполне себе довольна. Она сложила руки под грудью и прислонилась щекой к оконному косяку.

— Ты там как Вождь из «Пролетая над гнездом кукушки» будешь, — съязвила Женя, намекая на скромные габариты сестры в рамках баскетбола. Да и не только там.

— Да, — с готовностью не расслышала сарказма Танька. — Он там самый умный был. И в конце один и освободился.

***

Максим глазел в серо-зелёный потолок. Если память ему не изменяет, то днём он был белым — это глубокая лесная ночь окрасила его в более приемлемые для себя цвета. На тёмной поверхности заплаткой лежал параллелограмм света — не лунного, как могла подумать особо романтичная душа. Всего лишь бледный свет напоминающего жирафа фонаря. Очень яркого, призванного победить любой намёк на вселенскую тьму. Ну, или не дать малышне уписаться от страха в первую же ночь.

Темнота Максима не пугала уже давно. Примерно с того момента, как до него дошло: в жизни есть вещи, намного страшнее. Пока, к счастью, понял он это не на личном примере, но представления кое-какие имел. Так что электрические сумерки не рождали в душе суеверных страхов. Зато не мешали рождаться всяким разным мыслям.

Соседи по палате уже заснули — всё-таки длительный переезд и смена обстановки мало кого оставляет полным сил. Так что Максима никто не отвлекал.

Он то ли где-то читал, то ли просто слышал, что в каких-то кадетских корпусах или около того плакать по родителям после заселения можно было только в первую ночь. Но вторую ночь за это били.

Плакать ему и не хотелось. Но кое-какие воспоминания всё-таки толкались в его голове.

В тот день было скучно. Дома никого не было — каникулы уже начались, а отпуска нет. Электричество отключили, как нередко бывало в их доме. И гулять идти не хотелось. Оставалось только слоняться по квартире и немного переживать, как бы не потёк холодильник — очень уж не хотелось его разгружать и вытирать полы.

Пока этого не произошло, Максим, всё так же от нечего делать, зашёл в родительскую комнату и бездумно выдвинул ящик подзеркальной тумбочки. Нет, ничего конкретного или компрометирующего он не искал — просто маялся дурью. Нитки-иголки, какие-то пластиковые папки, документы… В нижнем ящике ему, наконец, улыбнулось что-то вроде удачи. Большая красная книга формата «А4», покрытая меховой обложкой. В самой середине — что-то вроде фольги с оттиском из четырёх наклонных букв — «ФОТО».

Фотоальбом. Из прошлого века, не иначе. Максим взял в руки тяжёлую книгу. Страницы её были сделаны из очень толстого серого картона. И чтобы вставить туда фото, нужно было сначала сделать прорези для уголков — белые треугольники как раз торчали с изнаночной стороны. А на лицевой — чёрно-белые многоугольники.

Максим принялся их рассматривать. Никого из этих людей он не знал, или просто не узнавал молодыми. Но всё равно пробегался взглядом по серым фигурам. Вот маленький мальчик держит у телефона трубку старого телефона — ещё с витым шнуром. Вот девушка с завивкой типа лапши и густо накрашенными глазами томно смотрит в камеру. А вот другой мальчик сидит на качелях, очень сильно наклонившись вперёд — ещё секунда, и свалится. Но мальчику всё равно — исследовательский интерес так и сквозил в его затылке.

Максим был не из тех, кто любит додумывать чужие жизни, так что просто скользил взглядом по матовым поверхностям, изредка заостряя на чём-нибудь взгляд.

Он пролистал примерно треть и собирался уже закрывать альбом. Но с очередной страницы ему на колени сполз белый прямоугольник. Сначала Максим подумал, что этому фото не хватило места. Но, подняв