Разведчик Вихров - Борис Лавренев

На промокшей бумаге лиловели сложные зигзаги химического карандаша, которым Захаров прочертил линию благоприятных глубин.

— Вот, — сказал    Белышев, — фарватер   есть! Не ахти какой  приятный,  конечно.  Можно сказать,   не   фарватер,   а   гадючий  хвост. Ишь  как крутится. Но, между  прочим, по  всей  провехованной линии имеем от   двадцати  до   двадцати трёх футов. Значит, пройти вполне возможно, и ещё под килем хватит. В старое время штурмана друг другу полдюйма под килем желали, а у нас просто раздолье. С хорошим рулевым вывернемся. Начинайте съёмку.

— Офицеры имели возможность обсудить положение и уполномочили меня сообщить...

Тут командир захлебнулся словом и замолчал. Белышев с усмешкой смотрел на его пляшущие по скатерти пальцы.

— Ну, что же господа офицеры надумали?

Командир вскинул голову, как будто его ударили кулаком под челюсть. Мгновенно покраснев до шеи и стараясь смело смотреть в глаза Белышеву, он сказал:

— Поскольку мы понимаем, что перевод крейсера к мосту является одним из актов намеченного    политическими партиями плана захвата власти, офицеры крейсера, готовые в любое время выполнить свой боевой долг в отношении внешнего  врага,   считают  себя  не  вправе  вмешиваться в политическую борьбу   внутри   России.   Поэтому...   вследствии   этого   мы... — командир   начал запинаться, — мы   заявляем,   что   в   этой   борьбе мы соблюдаем нейтралитет...

— Так...   так... — сказал   Белышев   беззлобно, кивая головой, и командир покраснел ещё гуще.

— Мы  ни за  какую  политическую  партию... Мы  за  Россию...   Мы  против  большевиков  тоже выступать не будем...

Белышев сделал шаг вперёд и положил свою тяжёлую ладонь на плечо командира. От неожиданного этого прикосновения старший лейтенант вздрогнул и молниеносно сел, как будто он был гвоздём и сильный удар молотка с маху вогнал его в кресло. Было ясно, что он испугался.

— Ещё бы вы против большевиков выступили! Я  так  думаю,  что  у  вас  и  против  своей  тёщи пороху   не   хватит, — презрительно,   но   так   же беззлобно обронил комиссар и, помолчав немного, покачал    головой. — Эхма,    а    я-то    думал, что вы всё-таки офицеры. А вы вроде как мелкая салака...

— Ну,  ну...  комиссар.  Просил бы полегче, — ехидно   вставил   артиллерист. — Посмотрим   ещё, какая из тебя осетрина выйдет.

То, что артиллерист не трусил, понравилось комиссару. Озлобления у офицеров явно не было. Была полная и жалкая растерянность, которой сами офицеры стыдились. И то, что артиллерист обратился к комиссару на «ты», тоже было неплохим признаком. Пренебрежительное выканье было бы хуже. Ясно одно: офицеры помогать не станут, но и мешать не рискнут. Белышев усмехнулся артиллеристу.

— Навару с меня в ухе, конечно,  поменьше, чем   с   тебя  будет, — кинул  он,   тоже  обращаясь на   «ты»   и как бы испытывая этим настроение.

Если   артиллерист  обидится — значит,   он,   Белышев, ошибся насчёт настроения. Но артиллерист не реагировал. Тогда комиссар отошёл к дверям, захватив карту.

— Поскольку разговор зашёл за нейтралитет, команда не считает нужным применять насилие. Вольному — воля,   а   вам,   господа   офицеры,   до выяснения  обстоятельств  придётся  посидеть  под караулом.   Прошу   прощения...   Что   же  касается корабля, авось сами справимся. Счастливо!..

Была полночь. На баке глухо зарокотал якорный шпиль, и канат правого якоря, заведённого в реку, натягиваясь, вздрагивая, роняя капли, медленно пополз в клюз.

Белышев стоял на мостике. Отсюда лежащий под ногами корабль казался громадным, враждебно насторожённым, поджидающим промаха комиссара. Жёлтый круг от лампочки падал на штурманский столик, на карту промера. Тёмный профиль Захарова, склонившегося над картой, чётко выделялся на бумаге. Карандаш в крепких пальцах Захарова медленно полз по фарватерной линии и, казалось, готов был сломаться.

— Нет, — сказал вдруг комиссар злобно и решительно, — не выйдет эта чертовщина...

— Ты про что? — Захаров оторвался от карты и поглядел на Белышева.

— Пойми  ты,  чёртова  голова:   если  запорем корабль, что тогда делать станешь?

Захаров помолчал.

— А  что  будешь  делать,  если не выполним приказ   Совета?   Одно   на   одно...   Так,   выходит, риск — благородное   дело...    Да   ты   не   дрейфь, Шурка. Рулевых я лучших поставил. Орлы, а не рулевые. А я как-нибудь управлюсь. Насмотрелся за четыре года на дело, невесть какая мудрятина по ровной воде корабль провести.

Белышев выругался. Действительно, другого выхода не было. Если Серёга берётся, может, и выйдет. Парень он толковый.

Мостик затрепетал под его ногами. Очевидно, в машинном отделении проворачивали машину. Знакомая эта дрожь, оживлявшая крейсер, делавшая его разумным существом, ободрила комиссара. Он подошёл к машинному телеграфу, нажал педаль и вынул пробку из переговорной трубы.

— Василий,  ты?   Здорово...   Сейчас  тронемся.

Крейсер уже отделился носом от стенки. Вода медленно разворачивала его поперёк реки. Пора было давать ход. Белышев перевёл ручку машинного телеграфа на «малый вперёд». Палуба снова вздрогнула. В это мгновение на мостик выскочил из люка вооружённый винтовкой матрос.

— Товарищ комиссар... Белышев! — закричал он.

— Чего   орёшь? — недовольно   отозвался   комиссар. — Тишину соблюдай.

— Товарищ  комиссар!   Арестованный  командир просит немедленно прийти к нему.

— Чёрта ему,  сукиному сыну, надо! — выругался   Белышев. — Скажи — некогда  мне  к  нему таскаться. Пусть ждёт, пока операция кончится. Раньше надо было думать.

Матрос замялся.

— Как бы чего не вышло, Белышев, — сказал он,   потянувшись  к  уху  комиссара. — Вроде,  понимаешь, как не в себе командир. Плачет.

— Тьфу,     анафема! — сплюнул Белышев. — Волоки его, гада, сюда. Сам понимаешь, не могу уйти с мостика.

Матрос нырнул в люк. Крейсер набирал ход, выходя на середину реки. Кругом была непроходимая тьма. Голос Захарова сказал рулевым:

— Вон   Исаакия   макушка   поблёскивает.   На неё правь пока... Одерживай!

— Есть   одерживать, — в   один   голос   отозвались рулевые.

Минуту спустя на мостике появился командир в сопровождении конвоира. Шинель командира была расстёгнута, фуражка висела на затылке. Даже в темноте глаза командира болезненно блестели.

— Я не могу, — заговорил он ещё на ходу, — я не могу допустить аварии корабля. Я люблю свой корабль, я... я помогу вам провести его к мосту,   но  после  этого  прошу  освободить  меня  от дальнейшего участия в военных действиях...

Белышев смотрел на искажённое лицо, слабо освещенное отблеском лампочки над штурманским столиком. Он хорошо понимал командира. Он мог бы много сказать ему сейчас. Но разговаривать было некогда. В конце концов, и это большая победа. И Белышев просто сказал:

— Ладно... Вступайте...

Лейтенант шатнулся, всхлипнул, но через секунду выпрямился, и голос его зазвучал по-командирски уверенно, когда он скомандовал рулевым, наклонившись нйд картой:

— Лево руля!.. Так держать!..

На середине реки внезапно налетел ветер, и хлынул проливной дождь. Всё закрылось сетью мечущихся нитей. С мостика не стало видно полубака.

Сигнальщики, подняв воротники бушлатов, поминутно протирали глаза. Крейсер, извиваясь по фарватеру, медленно полз вперёд. Мост должен был быть совсем близко, но впереди лежала та же непроглядная серая муть. Того и гляди, «Аврора» врежется в пролёт.

— Мо-ост! — диким голосом рявкнул первый, угадавший в темени смутные очертания быков.

— Тише! — шикнул    Белышев. — Весь город всполошишь.

Под рукой командира зазвенел машинный телеграф. Сначала «самый малый», потом «полный назад».  Судорога машин потрясла крейсер.

— Отдать якорь!

Тяжёлый всплеск донёсся спереди. Резко и пронзительно завизжал ринувшийся вниз якорный канат. «Аврора» вздрогнула и остановилась.

Командир отошёл от тумбы телеграфа и, закрыв лицо руками, согнувшись, пошёл к трапу.

Белышев  не останавливал его. Теперь командир был не нужен.

— Прожектор на мост! — приказал комиссар.

Над головой на площадке фор-марса зашипело, зафыркало, замигало синим блеском. Стремительный луч рванулся вперёд, прорывая дождевую мглу. Выступили быки и фермы. Слева у берега крайний пролёт был пуст.

— Разведён, — злобно     вымолвил     Белышев, стиснув   зубы   и   сжимая   в   кармане   наган.   Он вспомнил  фразу  из  приказа  Совета:   «Восстановить движение всеми имеющимися в вашем распоряжении    средствами».    Он    шумно    вздохнул и   посмотрел   вниз   на   поднявшиеся   стволы   носовых пушек. Они застыли, готовые к бою.

Белышев поднял к глазам тяжёлый ночной бинокль. В окулярах мост выступил выпукло и совсем близко. Стоило вытянуть руку, и можно было коснуться мокрого железа перил. За ними жались ослеплённые молнией прожектора маленькие фигурки в серых шинелях. Комиссар различал даже жёлтые вензеля на белых погонах гвардейских училищ.