Медный гусь - Евгений Немец

Семен Ульянович в негодовании воззрился на князя, взглядом требуя вмешаться и приструнить наглого простолюдина, но Черкасских тоже с сомнением смотрел на младшего Ремезова и уже начинал склоняться к мысли, что затея с ученым мужем может сорвать все предприятие в целом, да и слову толмача доверял. А вот сотник Мурзинцев с любопытством косился на Рожина, приглядывался. Наслышан он был о толмаче разных баек, порою до смешного нелепых, но пересечься с ним лично раньше Мурзинцеву не доводилось.

— Ты, Алексей Никодимович, думаешь, что я вам в тягость буду? — неожиданно подал голос младший Ремезов. Голос у парня был низкий, уверенный, и в глаза толмачу он теперь смотрел прямо, открыто. — Зря ты это. Мне не впервой.

Семен Ульянович оглянулся на сына, враз сообразил, в чем разлад, вернул взгляд на князя и неожиданно тепло, по-человечески улыбнулся.

— Ты, князь, в Семенке не сомневайся, — сказал он, все еще улыбаясь. — Он выносливый, как сохатый, жилы у него железные, сутки без сна и харчей идти может. А ежели ему дорогу один раз показать, так на всю жизнь запомнит, да и в травах-кореньях лечебных разумеет. Вот если хворь какая в пути с кем случится, что делать будете? То-то! Еще спасибо скажете, что Семенку моего взяли!..

Воевода выслушал Ремезова внимательно, перевел взгляд сначала на сотника, тот пожал плечами, мол, я не против, потом на Рожина.

— Поглядим, — ровно отозвался толмач.

— Погляди, погляди… — пробурчал Ремезов, снова возвращаясь к карте.

Маршрут обсуждали два часа. Вернее, сам маршрут был ясен как божий день — вниз по Иртышу до Самарского яма, оттуда до Белогорья полдня пути. Без малого шесть сотен верст. Дней двенадцать туда и шестнадцать, против течения, обратно. Но старший Ремезов норовил маршрут этот как можно сильнее запутать, и здесь ему надо было обследовать, и туда заглянуть. В конце концов воевода не выдержал.

— Уймись, Семен Ульянович! — гаркнул он. — Я людей не на прогулку, а на государево дело снаряжаю! Ты, видно, попутал, кто кому пособлять должен!

— Ты, князь, изучение земель сибирских прогулкой не обзывай! — взвился дед, тыкая воеводе в грудь сухим, как деревяшка, пальцем. — Идола вогульского они могут и не сыскать, а знания добытые завсегда во стократ пользой воротятся!

— Тьфу! — в сердцах плюнул князь.

Сотник Мурзинцев отвернулся, пряча в усах усмешку, Рожин за перепалкой наблюдал серьезно, не улыбался, дьяк рассмеялся в голос.

— Дегтя ведро тебе в бороду, Иван Васильевич! — бросил ему воевода рассерженно.

— Я знаю те места, — вклинился Рожин. — Разделимся, я с Семеном на берег сойду. Там Иртыш петляет шибко, пока обоз эти петли обогнет, мы с Семеном тайгой пройдем, чего там ему надо будет, посмотрит, и с другой стороны петли на берег выйдем. Здесь, здесь и вот здесь, — он три раза ткнул пальцем в карту. — Так мы в днях не проиграем.

Степан Мурзинцев кивнул, соглашаясь со здравомыслием проводника, а старший Ремезов впервые посмотрел на Рожина с уважением.

— Ну, так тому и быть, — князь облегченно вздохнул.

Дальше обсудили, какие и сколько припасов брать. Под конец воевода велел сотнику собрать людей на свое усмотрение, чтобы выносливые были и неприхотливые. Мурзинцев, задумчиво потирая пальцами лоб, кивнул.

— Ну что, Алексей, — обратился князь к толмачу, — ничего мы не забыли?

— Попроси, князь, митрополита молебен нам в дорогу справить, — тихо ответил Рожин.

И после этих слов, спокойных, даже отрешенных, в наступившей тишине, густой, как кисель, каждый из собравшихся вдруг очнулся, вспомнил, что за суетой сборов и пересудов успел позабыть главное — из похода можно и не воротиться. Старший Ремезов крякнул, князь тяжело вздохнул, а сотнику в голову пришла мысль, что за время совета на поджатых губах толмача ни разу не заиграла улыбка.

«Что же такое ты видел там, в далекой вогульской тайге, Рожин?» — задался вопросом Мурзинцев, но озвучивать его не стал.

— Добро, — наконец произнес воевода, чувствуя, как вернулась и нарастает вчерашняя тревога. — Митрополит не откажет.

Аврора

Сборы заняли два дня. Митрополит Филофей службу справить не отказал, напротив, как узнал о предстоящем походе, разволновался, глазами заблестел.

— Божье дело ты, князь, затеял, Господь путникам благоволить будет, — изрек митрополит, задрав горе перст. — Мало того, чтобы души путников в балвохвальской тьме не померкли, дам я вам в помощь пресвитера Никона!

Князь хорошо помнил беседу с Обрютиным о том, что епископы спят и видят, как крестовым походом на Югру идут, так что предложение митрополита воеводу не обрадовало, но стоило князю возразить, как Филофей обрушил на его голову такой шквал праведного возмущения и упреков, что Михаил Яковлевич сию минуту примолк и смирился. Спорить с церковью было бесполезно, да и опасно.

Ранним утром восемнадцатого мая путники собрались в нижнем городе у пристани. Иртыш был темен и тих. Река дремала, укрывшись густой ночной прохладой, и во сне была к людям безучастна.

Сотник Мурзинцев взял из казаков только одного человека, Демьяна Ермолаевича Перегоду, остальных отобрал из стрельцов пехотного полка.

— Казаки — народ больно горячий, — ответил сотник Рожину на немой вопрос, — им в лодке месяц не высидеть. Вот Демьян один только сдюжит.

Мурзинцев и Перегода одеты были в красные полукафтаны и темно-синие шаровары, на головах носили черные лохматые шапки, на ногах — короткие сапоги. Слева на поясе у казаков висели ножны с саблями, справа — по длинному кинжалу и свернутой кольцом нагайке, на животе примостились натруски-пороховницы и сумки с пыжами и пулями, из-за спины торчали стволы коротких мушкетов — гренадерских фузей.

Обмундирование стрельцов составлял кафтан зеленого сукна до колен с красным обшлагом, поверху накидка-епанча, на ногах зеленые чулки и тупоносые смазные башмаки с медными пряжками, на головах — шапки с меховым отворотом. Вооружены стрельцы были обычными длинными мушкетами, у половины из-за спины тускло поблескивали наточенные лезвия бердышей, остальные были при саблях. На портупеях-берендейках болтались роговые пороховницы и сумки с пулями.

Служивые выглядели бодро, перешучивались, глупые смешки отпускали.

— А что, Степан Анисимович, Медный гусь и вправду так свиреп? Боюсь, вдесятером не одолеем — мож, поболе народу надо?

— А бабы у вогулов красивые? Ласковые?

— Да тебе, Вася, и овца — баба!

— Ох, доболтаешься, укорочу язык твой змеиный!..

Стрельцы заржали.

Со стороны могло показаться, что отряд собирается в речной дозор, но в эту картину не вписывались три человека — толмач Рожин, младший Ремезов и пресвитер Никон.