Черная легенда - Лев Гумилев

Может быть, читателю покажется лишним упоминание в предисловии к книге обо всех этих печальных "делах давно минувших дней". На первый взгляд, сегодня история идеологической травли Л.Н. Гумилева 10-летней давности и правда кажется анахронизмом. С конца 80-х годов книги и статьи Л.Н. Гумилева пошли и до сих пор идут к читателю широким потоком. Так стоит ли ворошить прошлое? По моему глубокому убеждению, об этом прошлом не то что говорить и писать — кричать стоит во весь голос. Ведь за названными выше фактами, за формулировками типа «блокировали», «арестовали», "не обсуждали", "не печатали" скрывается подлинная научная и личная трагедия гения.

Для самого Льва Николаевича Гумилева имя его научной идеи — "Черная легенда" — усилиями приверженцев коммунистической утопии поистине превратилось в символ судьбы. О нем самом сотворили другую "черную легенду", точно так же замешанную на идеологической лжи.

Взгляды Л.Н.Гумилева на взаимоотношения Руси и Степи именовались в ней «самообманом»,[13] он сам — поборником агрессоров и завоевателей.[14] В академических кругах стало правилом хорошего тона при упоминании о Гумилеве реагировать снисходительной улыбкой. Не имея возможности отказать Л.Н. Гумилеву в квалификации и эрудиции, оппоненты старательно формировали образ престарелого сына двух поэтов, который из-за любви к аплодисментам и давления литературного таланта решился ни с того ни с сего оспаривать очевидные истины о татаро-монгольском иге и социальной природе этноса, известные даже школьнику.

Но когда коммунистические запреты рухнули, общественный интерес к идеям Л.Н. Гумилева поставил мощную точку в споре о ценности и значимости его работ, творцам "черной легенды" о самом Льве Николаевиче пришлось трансформировать ее содержание. Зато теперь вы можете услышать, что Л.Н. Гумилев являлся чуть ли не убежденным марксистом, который в своих работах не уставал цитировать основоположников "великого учения", хотя каждому непредубежденному человеку понятно, насколько принужденный характер имело упоминание «классиков» в советской историографии. Зато теперь последняя, посмертная статья Л.Н. Гумилева (Alma Mater, "Вестник высшей школы", 1992, N 7–9, стр.6 — 14) появляется на свет Божий с предисловием доктора исторических наук А.Я.Дегтярева. И кто помнит, что этот-то А.Я. Дегтярев, будучи главой парткома ЛГУ, а в последствии секретарем ЦК КПСС по идеологии, отнюдь не скрывал негативного своего отношения к Л.Н. Гумилеву и его идеям, многое сделал для усложнения жизни Льва Николаевича? И потому помнить истину необходимо не только применительно к татаро-монгольскому игу, но и к самому Л.Н. Гумилеву. И не в том дело, что вчерашние гонители Льва Николаевича сегодня зачастую стремятся выглядеть его ценителями. Обсуждать моральные императивы былых работников партийной «номенклатуры» бессмысленно, ибо совести в обычном человеческом понимании у них не доищешься. Но всем нам нелишне четко представлять себе очевидное: Л.Н. Гумилев заплатил за свое право писать и говорить то, что он думает, непомерную цену. Все совершенное против него оппонентами из компартии и Академии наук — преступление, оправдывать которое. ссылками на условия времени или искреннее заблуждение, безнравственно.

Ничуть не меньшей безнравственностью, на мой взгляд, выглядят многочисленные и разнообразные попытки политизировать идеи и имя Л.Н. Гумилева, изобразить его чьим-то сторонником в сегодняшней общественной суете.

Далее прямо сталкиваясь с политическими высказываниями самого Л.Н. Гумилева, не стоит торопиться с выводами. Всякий, знавший Л.Н. Гумилева лично, я думаю, согласится со мной, если я рискну утверждать, что Лев Николаевич почти всю жизнь был человеком крайне далеким от политики. Его отстраненность от событий дня сегодняшнего имела под собой по крайней мере два веских основания: фанатичную преданность науке и личный печальный опыт контактов с коммунистическим режимом.

Кроме того, будучи настоящим, а не «посткоммунистическим» патриотом России, Л.Н. Гумилев переживал распад СССР как личную трагедию крушения родной страны, в которой прошла вся его нелегкая жизнь. И потому правильнее воспринимать политические высказывания Льва Николаевича не в сугубо политическом, а скорее, в морально-психологическом контексте. Эти высказывания зиждились отнюдь не на политическом профессионализме, а на чувствах доверия и симпатии к конкретным людям, отнюдь не всегда достойным такого доверия. Увы, не был Лев Николаевич Гумилев искушен в современных политических интригах, да и вообще "современным человеком" в принятом значении этого термина его считать трудно. Недаром он сам с усмешкой говорил о себе, цитируя стихи своего отца:

"Древних ратей воин отсталый,К этой жизни затая вражду,В сумасшедших сводах ВалгаллыБитв и пиров я жду!"

Человек глубоко искренний и порядочный, Л.Н. Гумилев в отношении со всеми окружающими руководствовался нормами поведения русского дворянина. Привычная "советскому человеку" бытовая мимикрия оставалась ему всю жизнь глубоко чуждой, и потому в каждом собеседнике он видел равно искреннего и порядочного человека до тех пор, пока тот на печальном опыте не доказывал Л.Н. Гумилеву обратного. Но множество горьких разочарований в конкретных персонах вело лишь к личным переоценкам, никогда не затрагивая принципов «реакционной» гумилевской этики. И все же самым существенным для понимания темы "Л.Н. Гумилев и политика", на мой взгляд, является верное представление о масштабах. Какими бы ни были личные политические оценки Льва Николаевича — приемлемыми или парадоксальными, — он имел на них безусловное право. Чем бы ни были порождены его высказывания о современном ему обществе — наивностью или внутренней убежденностью, — их нужно и должно рассматривать именно в качестве личных политических оценок отдельного, без сомнения великого, человека. Но величайшим грехом по отношению к самому Л.Н. Гумилеву и всему сделанному им является попытка представить дело таким образом, будто немногие частные политические оценки Л.Н. Гумилева есть просто-напросто сжатое до тезисов изложение гумилевских идей и трудов. Цель такого рода подмены вполне прозрачна — превратить научное наследие Л.Н. Гумилева в идеологическую опору, потребную в борьбе за власть.

Однако попытки идеологизации гумилевского наследия недаром встречаются с трудностями. Масштаб личности Льва Николаевича, уровень его научных идей слишком велики для того, чтобы вписаться в узкие идеологические потребности и сегодняшнего, и завтрашнего дня. Мы, которым выпала удача стать его современниками, не умеем еще оценить глубину гумилевских прозрений, понять подлинное значение гумилевского научного синтеза. И потому любая попытка скороспелого политического использования трудов Л.Н. Гумилева закономерно оказывается смешной возней дилетантов.

Для адекватного перевода научной идеи в область политических решений потребуются годы освоения всего созданного Л.Н. Гумилевым. Следовательно, наиболее верное и оправданное общественное восприятие творческого наследия Л.Н. Гумилева должно лежать в сфере именно научного знания. Ведь сам Л.Н. Гумилев не вкладывал ни в пассионарную теорию этногенеза, ни в свои усилия по разоблачению антиевразийского мифа никакого политико-идеологического содержания, поскольку он ставил своей задачей прежде всего установление истины. Все сказанное справедливо и применительно к работам Л.Н. Гумилева, вошедшим в сборник "Черная легенда".

Другое дело — форма изложения Л.Н. Гумилевым своих научных взглядов. Лев Николаевич, человек недюжинных литературных способностей и тонкого вкуса, сознательно избегал использования сухого академического стиля даже при изложении самых сложных научных сюжетов, предпочитая писать "забавным русским слогом". (Последнее обстоятельство часто ставилось ему в вину, и совершенно напрасно, ибо именно благодаря выработанной Л.Н. Гумилевым увлекательной форме изложения, его сложные, во многом парадоксальные идеи стали достоянием широкого круга читателей.) В еще большей мере беллетризированность стиля характерна для гумилевского изложения "черной легенды", и вот почему.

Для Льва Николаевича Великая степь стала не просто объектом исследований. Люди и природа Великой степи были для него любовью в подлинном смысле этого слова. Борьбу с предвзятым отношением к народам Евразии он считал своим безусловным нравственным императивом. Недаром, выпуская в свет книгу "Древние тюрки", Л.Н. Гумилев поместил на ее титульном листе слова: "Посвящаю эту книгу нашим братьям — тюркским народам Советского Союза". В этом поступке — весь "Л.Н.": никакого расчета, никакой позы и единственное стремление. — смочь и успеть искренне высказаться, пока есть возможность.