Тампа (ЛП) - Алисса Наттинг

К концу второго урока, когда стало ясно, что в классе не будет победителей, я задалась вопросом, ставить ли на послеобеденные уроки. Стоит ли дальше подвергать себя мукам без всякой надежды на избавление? Теперь придется каждый день встречать их здесь, видеть их, хотя не один из них не вызывает многообещающих надежд. Может быть, стоит бросить эту затею с замещением, и поискать удачи весной где-нибудь в другом месте? «Так домашнего задания не будет?» — спросила одна из девочек, едва прозвенел звонок. Из-за желтого оттенка ее глаз и носа, ретейнер на зубах был самой выделяющейся ее частью. Мне захотелось развернуть ее к зеркалу и спросить: «Как лицо может быть таким, как у тебя?»

«Почему ты спрашиваешь?» — произнесла я. — «Тебе хочется, чтобы я задала на дом что-то?». В ответ та беспомощно заморгала. Я бы плеснула в ее лицо кровью посреди стаи акул. Другие ученики немедленно набросились на нее и продолжали оскорблять, выходя из класса, что меня несказанно порадовало. Я понимала, как трудно мне будет снизить влияние девочек в классе, — любая слабина с моей стороны и они воспользуются даром, которым щедро одарила их жизнь. Они сейчас в самом начале развития своей сексуальности, им некуда торопиться, они всегда готовы, в их распоряжении целый выбор возможностей, которые ждут их внимания, легкие и доступные. Их желания будут расти следом за ними, как тени. Им никогда не придется пережить то ощущение, когда либидо должно таиться под замком на чердаке сознания, и получать волю только втайне, под покровом ночи.

Наконец, последняя группа троих отставших парней миновала мой стол, смеясь и перешептываясь.

«Увидимся с вами завтра», — сказала им вслед я. Самому громко шепчущему из троицы этот прямой посыл добавил смелости, которой ему не хватало.

«Кайл думает, что вы очень симпатичная», — выпалил он. За его словами последовал смех, и Кайл рассерженно толкнул говорившего. «Заткнись», — только и нашелся он что сказать. Он был достаточно подходящим кандидатом — не слишком высоким и накачанным, не слишком уверенным в себе и энергичным. Самые подготовленные мальчики были определены. Кроме того, они же — самые расположенные к разговору.

За минуты перед третьим уроком, каждый раз, когда дверь открывалась, и новый ученик входил в сопровождении шума и яркого солнечного света, мое горло сжималось от напряженного ожидания. Из-за того, что они входили с ярко освещенной улицы в темный класс, их фигуры подсвечивались, безликие лица оставались в полумраке, каждый волосок на их головах светился; они казались ангелами, материализовавшимися, словно из сна. Но стоило им войти, большинство оборачивались разочарованием. Я не уловила момента, когда Джек вошел — какое-то ужасное существо с огромным подбородком и слоноподобными ногами, контрастирующими с остальным телом, подошло к моему столу и принялось излагать мне список прочитанных за лето книг. Я увидела Джека вскоре после того, как прозвенел звонок, уже сидящим. Он казался младшеклассником-переростоком — у него были длинные светлые волосы до уровня подбородка, обыкновенные черты лица и рот, выдающий в нем чертовскую сдержанность. Он выглядел моим вариантом, хотя путь к нему не будет прямым. Время от времени его друг обращался к нему, и он поворачивал к нему голову, кивал или смеялся. Но потом он возвращал робкий взгляд прямо перед собой. В его движениях проявлялась нерешительная учтивость. Начав вытаскивать из сумки ноутбук, он передумал, осмотрелся — достали ли компьютеры остальные, — и только затем наклонился, чтобы расстегнуть свой рюкзак. Мне не составило труда представить его, с такой же застенчивостью расстегивающего молнию на моей юбке; его карие живые глаза, поднимающиеся на меня, спрашивающие, все ли идет как надо, и не нужно ли ему прекратить. На этом моменте я поощряю его, говоря: «Все хорошо, пожалуйста, продолжай».

Со смущением я вдруг поняла, что впервые за весь день вспомнила, что нужно сделать перекличку. Внезапно мне стало интересно, кто есть кто. Его имя было обыкновенным, но своеобразным: двойным.

«Джек Патрик?»

Он улыбнулся — скорее из-за привычки быть вежливым, чем осознанно. — «Здесь».

«Рапунцель, Рапунцель», — подумала я. Протянув руку к затылку, я развила волосы, а карандаш приставила к языку.

* * *

Когда я вышла на улицу после последнего урока, неразбавленный солнечный свет ослепил меня. Атмосфера послеурочного бедлама лишила строгие кирпичные стены средней школы своей фальшивой официозности — идеальная геометрия ландшафта, безупречные полукружия, высыпанные древесной стружкой и граничащие с зеленой изгородью и пальмами, — все, казалось, подверглось вторжению иноземной цивилизации. Подростки расходились по домам с дикими воплями, словно звери джунглей, бегущие наперегонки друг с другом к павшей добыче где-то за пределами школьного двора. Я прищурилась, глядя на дорожку, пуповиной тянущуюся от школы. В ней местами встречались минералы, отчего она сверкала на свету. Прижимая к груди папки с опросниками учеников (включая информацию о срочных контактах Джека), я, щурясь, зашагала по отсвечивающей каменной дорожке. Казалось, что я уснула наяву; будто я иду к моей машине по светящемуся сахару.

«Каждое лето кажется все короче», — донесся до меня хриплый оклик.

Запах сигарет настиг меня раньше, чем я успела услышать фразу полностью. Я обернулась и подняла руку к глазам, наполовину, чтобы закрыться от солнца, наполовину — в качестве приветствия. На парковке для преподавателей на подножке своего голубого фургона сидела Джанет Фейнлог. Она глядела прямо перед собой, окурок свисал в паре дюймов от ее пальцев, бросая вызов гравитации. Я не была уверена, обращалась ли она ко мне или к себе самой, поэтому убрала руку от глаз и выключила сигнализацию, которая отозвалась характерным звуком.

«Знаешь, что бы я отдала за одну лишнюю неделю лета?» — спросил она. Ее голос задрожал, выдавая ее внутренний конфликт в полной мере. Я представила как ее органы в приступе ярости дергаются в организме, пытаясь сохранить равновесие в ее дряблом животе. Ее злоба был сложена камнями прожитых безрадостных десятилетий и укреплена сталью ненависти. Она громко закашлялась, пытаясь прикрыть вырвавшийся из-под нее низкий звук пердежа. — «Лишь одну долбанную неделю, чтобы побыть свободной от этих тинейджеров». Сама она продолжала сидеть, скрючившись, но ее глаза метнулись в мою сторону, как разведчики, оценивающие, стоит ли прилагать усилия, чтобы повернуть шею. Мне стало невыносимо жаль тех молодых парней, которым не повезло быть вписанными в ее классный журнал. Я не могла представить, каково быть в ее возрасте, и мой женский организм вступал в конфликт отношений из-за того, что мне приходится с ней взаимодействовать.