Стихотворения - Федор Тютчев

И еще: «Бывают мгновения, когда я задыхаюсь от своего бессильного ясновидения, как заживо погребенный, который внезапно приходит в себя».

4

Тютчев вернулся к стихам под впечатлением от европейских событий в самом конце 1840-х гг. И, по замечательному совпадению, тогда же состоялось настоящее открытие его поэзии, честь которого принадлежит Н.А. Некрасову. В статье «Русские второстепенные поэты» (1850) он перепечатал все тютчевские стихи, когда-то появившиеся в пушкинском «Современнике», и сопроводил их восторженными комментариями. Некрасов не знал, кто скрывается за инициалами «Ф.Т.», но решительно отнес этого автора «к русским первостепенным поэтическим талантам», наряду с Пушкиным и Лермонтовым.

Авторство стихов скоро выяснилось, и в 1854 г. Некрасов в том же «Современнике» поместил 92 стихотворения Тютчева (среди них множество совсем новых), а сразу вслед за этим издал первый его отдельный сборник. Готовил издание И.С. Тургенев, ставший страстным поклонником поэта. По его словам, Тютчев мог бы сказать о себе, что «он создал речи, которым не суждено умереть». Это были речи возвышенные и не до конца понятные, но обладавшие неотразимым поэтическим обаянием. Человек в них, «как бог», «шагал по высям творенья». В них были пиры богов, на которые допущены только изгнанник домашних очагов и тот, «кто посетил сей мир в его минуты роковые», и непреклонные человеческие сердца, на чью безнадежную борьбу олимпийские боги взирают с завистью. Были «пылающие бездны» и «светлость осенних вечеров», «грохот летних бурь» и «слезы людские» – «безвестные», «незримые» и «неисчислимые». Была жизнь русской женщины, проходящая «в краю безвестном, безымянном, на незамеченной земле», и судьба самого этого «края долготерпенья» – родной земли, которую всю «в рабском виде Царь Небесный исходил, благословляя».

В одночасье Тютчев стал любимым поэтом едва ли не всех выдающихся русских литераторов своего времени. На этой любви сходились не сходившиеся больше ни в чем Н.А. Добролюбов и А.А. Фет, Н.Г. Чернышевский и Л.Н. Толстой, как-то сказавший, что без стихов Тютчева вообще «нельзя жить». Но сам поэт едва ли мог наслаждаться внезапно обрушившимся на него литературным признанием. Ему, как и «слову русскому» в дни Севастопольской обороны, было «не до стихов». «Ум» его был занят осмыслением поражения в войне и построением дальнейших прогнозов, а «сердце» было погружено в новые «треволнения».

В 1850 г. завязался роман Тютчева с 24-летней Еленой Александровной Денисьевой (1826–1864), племянницей директрисы Смольного института благородных девиц, где воспитывались дочери поэта. Это была единственная русская женщина в его жизни – и самая роковая, «последняя любовь».

Тайна их встреч в нарочно нанятой квартире скоро была разоблачена. От Денисьевой отрекся отец, тетка была с позором изгнана из института. При живой жене и детях от двух браков Тютчев открыто зажил с ней как с законной супругой. Это продолжалось четырнадцать лет, в течение которых родилось трое детей, которых Тютчев официально усыновлял (пережил отца только Федор Федорович Тютчев (1860–1916), ставший впоследствии известным военным писателем). Скандальность положения усугублялась тем, что с действительно законной женой – Эрнестиной Федоровной – он все это время и не думал разводиться, сохраняя к ней не только привязанность, но едва ли не все прежние чувства (были и обращенные к ней стихи – «Не знаю я, коснется ль благодать…», 1851; и др.).

На фактическое двоеженство известного своим экстравагантным поведением поэта и близкого ко двору высокопоставленного чиновника (с 1858 г. Тютчев занимал должность председателя Комитета иностранной цензуры) в свете смотрели сквозь пальцы, но Денисьева от «хорошего общества» была безвозвратно отлучена. Тютчева она любила со всей страстью отчаявшейся женщины, но их «семейная» жизнь, конечно, была тяжела и наполнена нешуточными страданиями. Эта любовь была «слияньем» двух «родных душ» и их «поединком роковым». Самые мучительные любовные стихотворения Тютчева принадлежат именно к так называемому «денисьевскому» циклу, условно выделяемому исследователями. В общей сложности к нему относятся не менее 15 стихотворений, объединенных образом возлюбленной – измученной, погибающей и, наконец, погибшей по вине поэта. В отличие от почти одновременно создававшегося «панаевского» цикла любовной лирики Некрасова, у Тютчева полностью отсутствуют низменные бытовые подробности и связный сюжет, по которому можно было бы проследить историю его отношений с Денисьевой. Стихотворения цикла объединяет обнаженность трагизма и неотвратимость этих отношений и безоговорочное признание того, что возлюбленная поэта – большая страдалица, чем он сам. Это не столько любовная драма, сколько трагедия совести. Самоосуждение и сознание невозможности что-либо изменить – сквозные мотивы этого цикла:

Не говори: меня он, как и прежде, любит,Мной, как и прежде, дорожит…О нет! Он жизнь мою бесчеловечно губит,Хоть, вижу, нож в руке его дрожит.

(«Не говори: меня он, как и прежде, любит…», 1850)

Судьбы ужасным приговоромТвоя любовь для ней была,И незаслуженным позоромНа жизнь ее она легла!

(«О, как убийственно мы любим…», 1851)

Смерть Денисьевой от чахотки 4 августа 1864 г. потрясла Тютчева. Он, видимо, в действительности, а не только в стихах винил во всем только себя. Воспоминанию о смерти возлюбленной посвящена едва ли не треть стихотворений «денисьевского» цикла – «Весь день она лежала в забытьи…», «Есть и в моем страдальческом застое…», «15 июля 1865 г.» («Сегодня, друг, пятнадцать лет минуло…»), «Накануне годовщины 4 августа 1864 года», «23 ноября 1865 г.» («Нет дня, чтобы душа не ныла…») и др.

Сразу же, в августе 1864 г., Тютчев уезжает за границу к находившейся там семье. Осень и зиму 1864 г. он проводит в Женеве и Ницце, но почти во всех написанных там стихотворениях звучит тема смерти любимого существа, что позволяет также отнести их «денисьевскому» циклу:

О, этот Юг, о, эта Ницца!..О, как их блеск меня тревожит!Жизнь, как подстреленная птица,Подняться хочет – и не может…Нет ни полета, ни размаху —Висят поломанные крылья,И вся она, прижавшись к праху,Дрожит от боли и бессилья…

(«О, этот Юг, о, эта Ницца!..»)

Здесь сердце так бы все забыло,Забыло б муку всю свою,Когда бы там – в родном краю —Одной могилой меньше было…

(«Утихла биза… Легче дышит…»)

В 1868 г. вышел второй сборник стихотворений Тютчева, подготовленный И.С. Аксаковым, мужем старшей дочери поэта Анны, но былого энтузиазма он даже среди литераторов не вызвал. Короткая поэтическая эпоха 1850-х гг. закончилась, и стихи снова вышли из моды (воскрешение интереса к поэзии Тютчева произойдет только на рубеже XIX – XX вв.). И, кроме того что в новом сборнике резко увеличилась доля стихов политического содержания, которые не могли вызвать сочувствие читателей, не сочувствовавших политическим взглядам поэта, многие из них могли показаться слишком официальными и необязательными относительно повода их сочинения. Между тем именно в них в первую очередь и выразилось новое направление его поэзии, которое один близкий Тютчеву критик, Н.В. Сушков, еще в 1854 г. охарактеризовал как «религиозно-политическое» и «православно-патриотическое». В 1860-х гг. это были стихотворения к юбилеям М.В. Ломоносова, Н.М. Карамзина, П.А. Вяземского, А.М. Горчакова и др., а также ряд программных стихотворений, приуроченных к торжествам в Славянском благотворительном комитете («Гус на костре» и мн. др.). В них Тютчев не только высказал свои задушевные убеждения, но и по-новому возродил традиции дидактической поэзии и официальной торжественной оды XVIII в., которые так импонировали ему в юности.

В последние годы жизни Тютчева постигла череда утрат. По возвращении его из-за границы в 1865 г. один за другим умерли двое рожденных от Денисьевой детей и мать поэта, в 1870 г. – единственный брат Николай и сын Дмитрий, в 1872 г. – дочь Мария. В одну из горьких минут, за год до собственной кончины, поэт посвятил жене такое четверостишие:

Все отнял у меня казнящий Бог:Здоровье, силу воли, воздух, сон,Одну тебя при мне оставил он,Чтоб я ему еще молиться мог.

Но и стоя «на роковой очереди» у смерти, Тютчев не изменил себе и избежал «малодушных укоризн» «на изменяющую жизнь», не утратив способности видеть в ней сразу преходящее и вечное:

Чему бы жизнь нас ни учила,Но сердце верит в чудеса…<…>И увядание земноеЦветов не тронет неземных,И от полуденного знояРоса не высохнет на них.

(«А.В. Плетневой», 1870)

Жгучего интереса к политике он не утратил – даже в предсмертной болезни и на смертном одре, когда слово уже плохо слушалось поэта. Последним его прижизненным выступлением в печати стал саркастический и глубокомысленный стихотворный отклик на позорный плен и смерть Наполеона III. Наблюдая, как торжествует спаянная «железом и кровью» объединенная Бисмарком Германия и как «все гуще сходят тени на одичалый мир земной» («Памяти М.К. Политковской», 1872), Тютчев продолжал надеяться, что Россия одолеет Революцию.