Смертельная миссия в Хайларе - Галина Алексеевна Беломестнова

class="p1">– Как же вы оказались в Москве?

Кутаясь в плед, Настя тихо заговорила, вспоминая те далекие тяжелые дни:

– Гимназию пришлось оставить, надо было ухаживать за больной мамой и маленьким Васей. Потом дедушке Реншу посулили должность преподавателя в столичном университете. В Китае это очень престижно, и они с бабушкой начали готовиться к отъезду в Нанкин. Они предложили нам жить в их доме, но мама боялась оставаться с маленькими детьми одна, без мужской поддержки. Тогда дедушка написал письмо в Москву, папиному старшему брату. Василий Викторович приехал в Харбин сразу после Нового года и помог нам с переездом в Советский Союз. Первое время мы жили в его семье. Бабушка и дедушка дали маме очень хорошее образование. Она прекрасно говорит и пишет на русском, японском и китайском языках, хорошо знает историю, естествознание. Друзья дяди посодействовали ей в устройстве на работу в Московский педагогический институт. Преподаватели китайского и японского языков были очень востребованы, и нам выделили небольшую квартиру. Вася пошел в садик, а я стала учиться в седьмом классе, вступила в комсомол, потом поступила в 1-й Московский государственный медицинский институт. Вот так я и стала москвичкой.

Харбин

Русские архитекторы выбрали место под будущий город в треугольнике между трассой Китайско-Восточной железной дороги, рекой Сунгари и ее притоком Ашихэ. Планировка Нового города напоминала Санкт-Петербург, основные магистрали прокладывались в направлении, параллельном течению реки, они образовывали четкие прямоугольные кварталы с перпендикулярными им улицами. Вдоль булыжной мостовой стояли окруженные садами и палисадниками кирпичные или каменные дома, с центральным отоплением, водопроводом. На Большом проспекте располагался комплекс зданий Управления железной дороги. Мимо вокзала шел широкий Вокзальный проспект, он поднимался к самой высокой точке города, где стоял, окруженный круглой соборной площадью, Свято-Николаевский собор. Из-за темного цвета бревенчатых стен харбинцы называли его «шоколадным». Через железнодорожный виадук Новый город соединялся с микрорайоном Пристань, протянувшийся вдоль берега Сунгари. Здесь, на главной китайской улице, сосредоточилась вся торговая жизнь Харбина, находились склады, магазины, банки, среди них выделялись куполами и вычурными фасадами гостиница «Модерн», магазины солидных торговых домов Мацура, «Чурин и К°».

Рядом с благоустроенными районами города стремительно появлялись спутники-пригороды – Фудцзядян, Чинхе, Нахаловка. Это был другой Харбин, с грязными кривыми улочками, глинобитными домами, окна в которых были заклеены промасленной бумагой, с рядами грошовых лавчонок, возле которых полуголые купцы бесконечно играли в маджонг. Здесь, в дешевых харчевках, пропитанных запахом бобов и горелого масла, прямо у дверей наливали в немытые стаканы пиво. Шумный, преступный пригород был безразличен к человеческой беде. К ночи над дверями притонов загорались красные китайские фонари, приглашая усталых и нищих жителей окраин забыться в дыму опиумной отравы.

* * *

Самолет приземлился на аэродроме Харбина, расположенного на юго-восточной окраине, невдалеке от Старого города. Московских врачей встречал представитель советского Генерального консульства. Он усадил их в черный закрытый форд и повез в центр. Анастасия с жадностью вглядывалась в знакомые очертания прямых широких улиц. На Большом проспекте раскатывали по булыжной мостовой блестевшие лаком автомобили, бородатые извозчики в поддевках управляли конными экипажами. На Соборной площади священник в черной рясе степенно крестился на купола кафедрального Свято-Николаевского собора. Харбин утопал в зелени, мелькали вывески магазинов на русском и китайском языках. Стайки гимназисток сидели на высоких резных верандах кафе.

Московских гостей поселили в гостинице советского консульства на улице Яоцзин, дом № 22. Чумаков по приезде резко изменился – стал собранным, сосредоточенным, спустя два часа строго велел служащему подать машину, чтобы доставить их в больницу. В назначенное время все тот же «форд» отвез врачей на Новоторговую улицу. После продажи КВЖД[6] Центральной больницей Северо-Маньчжурской железной дороги руководила японская администрация. В приемном покое инфекционного отделения их ждал пожилой японец. Склонив в почтительном поклоне голову, он представился:

– Сэтору Хосака, – и начал что-то оживленно объяснять.

– О чем он говорит? – спросил у Анастасии Чумаков.

– Нашу сотрудницу поместили в изолированный блок. Японские врачи затрудняются установить диагноз и опасаются, что у женщины заболевание, которое они называют «Сонго». Они сообщили об этом в мэрию города Харбина и предупредили правительство Маньчжурской империи в Чанчуне, – перевела она. – Также Сэтору сказал, что в больнице соблюдается карантин и нам нужно будет надеть защитные костюмы, а после осмотра больной пройти санитарную обработку.

Японец позвонил в колокольчик, в приемный покой вошла миловидная китаянка, которая выдала им хлопчатобумажные рубашки, штаны, тапочки, защитные очки, резиновые перчатки, большие маски, оставляющие открытыми только глаза, закрытый спереди халат, рукава которого завязывались на запястьях длинными тесемками.

Переодевшись, Чумаков и Черных прошли в бокс в сопровождении японского доктора. В маленькой комнате на кровати лежала укрытая одеялами женщина лет двадцати пяти. Было видно, что ее мучает сильный озноб. Сэтору сообщил, что у больной стойко держится температура, а жаропонижающие препараты почти не помогают. Михаил Петрович потребовал шпатель.

– Водички, – облизнув сухие, с белым налетом губы, попросила больная.

Настя взяла с тумбочки стакан, приподняла ей голову и помогла напиться.

– Спасите меня! Моей дочери всего два годика. Как же она без меня? – лихорадочно натягивая до подбородка одеяло, умоляюще прошептала женщина.

– Ну-ну, голубушка, это что за настроение? Скажите: «А-а-а», – строго велел Чумаков.

Его голос подействовал успокаивающе. Она покорно открыла рот. Доктор посмотрел горло, оттянул веки, потом взял запястье и посчитал пульс. Осмотр продолжила Анастасия. Даже через резиновые перчатки она чувствовала, какой горячей была кожа у женщины.

Завершив осмотр, врачи как могли успокоили соотечественницу. Покинув бокс, они прошли обработку, переоделись и в сопровождении кастелянши прошли в ординаторскую. Сэтору подождал, когда русские устроятся за столом, и начал доклад:

– Со слов больной, приступ начался с сотрясающего озноба и нарастания температуры, – переводила его рассказ Анастасия. – Приглашенный ее родными врач направил больную в наше отделение. Женщина была бледной, жаловалась на холод и головные боли. Через два часа температура у нее повысилась до сорока градусов, на этих цифрах удерживалась более восьми часов и снизилась до нормального уровня только после обильного потоотделения.

Чумаков слушал перевод внимательно, периодически что-то записывая в блокнот. После того как японский доктор замолчал, он попросил:

– Настя, узнай-ка у него, делали ли больной анализ на малярийный плазмодий?

Она перевела вопрос.

– Делали, но плазмодий не обнаружили, – отрицательно покачал головой японец. – Отсутствует еще один характерный для малярии симптом. Госпожа, вы должны были заметить это при осмотре, – обратился он к Черных. – Идет четвертый день заболевания, а печень и селезенка не увеличены.

– Господин Сэтору, вы говорили, что подозреваете у женщины болезнь «Сонго». Как она проявляется? – поинтересовался Чумаков.

– Начало болезни такое же,