Возвеличить престол (СИ) - Старый Денис

— Что случилось? — обиженно спросила Ксеня.

— Ты о чем? — недоумевал я, направляясь пешком к мыльне.

— Словно хворая я, сторонишься. Ты что, обиду таешь, что не пришла ночью? Так Ваня плакал. Прости! — Ксения понурила голову.

— Что ты говоришь? — я усмехнулся. — Воняет от меня, как от… сильно воняет. Вот дождь приму… а приходи в мыльню!

Ксения ободрилась. У нее послеродовая депрессия, как сказали бы в мире, из которого мое сознание перенеслось. Жене стало казаться, что она подурнела, что, видите ли, кое-где кожа висит. Ну а как она висеть то не будет, если недавно рожала, да после не занималась физическими упражнениями? Знает уже, что мне в женщинах нравится подтянутый живот. Но это же мои хотелки. И я принимаю ее такой, какая есть. А есть она вполне даже ничего. А как для меня, с сознанием уже далеко не молодого мужика, так вообще молодая и цветущая.

А дождем мы называем душ. Отчего-то слово «душ» ну никак не прижилось. А вот «постоять под дождиком» — быстро вошло в обиход. Устроить летний дождь не представляло труда, сама погода прогреет воду. Но есть мысли и о горячей воде в кране зимой.

— Приду в мыльню, но помоюсь отдельно. Ты холодной водой только и омываешься, — сказала повеселевшая Ксеня. — А придем на свадьбу к Караваджаву?

— Вот говорил же, чтобы записали Караваджо, как Каравадова, а то — это «ж». Сложная фамилия получается. Но к Мишке придем, конечно. Сколько мне стоило трудов, чтобы их обвенчали? И чтобы не появится на свадьбе? — я улыбнулся и взял за руку свою супружницу.

Да чего уж там? Прижал ее к себе и поцеловал. Разве запах мужа может быть противным? Такой может, но мы все равно мыться идем… и не только.

Караваджо женится. Принял православие и женится. Все-таки женщины — это главная и сила и слабость мужчины. Лукерья завоевала сердце художника. Насколько долго? Посмотрим, но, как мне докладывали, у бывшего Микеланджело, а ныне, Михаила Фермовича появилась-таки еще одна женщина, которую он обожает и уже написал небольшой ее портрет. Ну, как женщина, — девочка, что родилась полтора месяца назад, их дочь с Лукерией. Пришлось мне лично разговаривать с Гермогеном, чтобы тот прекращал артачиться по поводу рожденной в блуде девочки, а обвенчал новоиспеченного православного.

При этом я видел, что патриарх Гермоген, избранный только полгода назад, несколько лукавит, он-таки ищет повод, чтобы зацепить меня и немножечко выторговать для Церкви поблажки. Пока он торгуется за вполне правильные вещи. Например, субсидии из казны для содержания новых братских школ в крупных русских городах, или деньги для организации приходских школ в бедных приходах. И я готов идти на подобные уступки. Переезд Могилевской, Слуцкой, частично и Киевской братских школ в Москву, Нижний Новгород и Тулу потребовал немало средств. И возложить все расходы на Церковь и местных воевод я бы не решился, уж больно щекотлив был этот момент, и хотелось бы сразу создать условия для переезда наиболее благоприятные и заведомо лучшие, чем были до того.

Киев пока и наш, и не наш. Город мы заняли по итогам соглашения с королем Сигизмундом, но Сейм никак не хочет договор ратифицировать. При этом я даже был готов заплатить за Киев, как это сделал Алексей Михайлович по условиям Вечного мира 1686 года. Но польская шляхта живет в каком-то своем мирке, и такого понятия, как «реал политик» не имеет. Сидят в Люблине, да все орут «не позволям!», якобы они готовы только на то, чтобы отдать нам Велиж и Мстиславль. Последний мы даже и не просили. Но шляхта это считает более, чем справедливым. Ничего, я отправил Болотникова с казачками, пусть подергают Вишневецких. Возможно, он уже это и делает, так как перед очередными говорильнями с поляками я хотел бы иметь более сильную переговорную позицию. В августе я приму Яна Сапег, будему поляков склонять.

Шведы подводят. Мы им даже передали немного провизии, пороха, а они как сели в Полоцке, так и не хотят оттуда выходить. Витебск у них польный гетман Жолкевский с отрядами шляхты Рожинского отбили, и Делагарди ждет, что поляки решаться на осаду Полоцка. Но чем королю осаждать достаточно большой город, если обороняющихся заведомо больше? Но почему шведы не продолжают экспансию? Я на это рассчитывал. Но, видимо, был просчитал и те же шведы сейчас сами не знают, как им выйти из сложившегося положения, чтобы не дать нам усилиться и играть выгодную посредническую роль.

* * *

Бахчисарай

18 июля 1608 года

Двадцать первый хан Крыма молил Аллаха, чтобы тот направил на истинно верный путь. Девятнадцатилетний Тохтамыш не был готов к тому, чтобы стать крымским ханом. Слишком рано умер его отец Газы Герай. Но черная смерть не щадит никого, и Аллах решил забрать мудрого крымского хана, оставляя путающегося в своих мыслях приемника. И все повалилось. Слишком мало было самостоятельности у Тохтамыша, жившего в тени своего отца, что решительно сесть на ханский стул.

В прошлом году, когда еще не было вестей о смерти отца, но в Кабарде уже были те, кто оплакивал великого хана, нашедшего смерть от болезни на Кабардинской земле, случилось так, что Тохтамышу пришлось самостоятельно принимать решения. Калга собирал воинов, чтобы изничтожить безрассудных гяуров, которые называют себя казаками. Но битва случилась без Тохтамыша

Многие татарские воины пали храброй смертью в сражении у Перекопа. Нельзя сказать, что крымские нукеры проиграли сражение. Много и казаков полегло в том сражении, но до того чубатые гяуры протиснулись у Перекопской крепости и разорили, убивая всех, четырнадцать татарских селений. Тохтамыш горел желанием отомстить, да у него и сил хватало для этого, но огромный ворох проблем свалился на плечи молодого парня, привыкшего жить решениями своего отца.

После того, как русские разгромили ногаев, немалое количество остатков, фактически уничтоженного народа, устремилось в Крым. Были бы это молодые воины, но большинством прибывших оказались женщины и дети. И на рабский рынок их отсылать неправильно ибо единоверцы, да и дружны были с крымцами, и кормить накладно.

Но не это — самая главная проблема. Падишах султан османов Ахмед Первый отказал в одобрении назначения Тохтамыша. Мало того, этот предатель Селямед, будучи в Константинополе, подговорил султана, и падишах объявил, что признает крымским ханом кого угодно, но только не Тохтамыша. Отец Гази умел отказать султану и вел свою политику, скорее, как союзник, но не как султанский раб. Между тем, Гази посылал немалое количество воинов для того, чтобы решить проблемы самого султана. Крымские воины воюют далеко от своих границ, в Анатолии, где подняли восстание племена джеллали. Крымский хан ранее резонно указывал на то, что у воинов Крыма достаточно задач и в ханстве, чтобы отправляться далеко на юг.

— Сефер, мы оба с тобой молоды и приняли державу в сложный момент. Посоветуй мне, что делать, ты же мой калга, — вопрошал хан Тохтамыш у своего младшего брата.

— Брат, великий хан, бегут от нас иные мудрые люди, и все их дороги пересекаются у ворот дворца падишаха османского.

— Так что, ты мне советуешь идти на поклон тому, кто готов меня унизить? Этого добивался наш отец? Или ты не понимаешь, что нас просто убьют? Он не оставит меня ханом, — сокрушался Тохтамыш.

— Султан своими руками не осмелится.

— Не хочу я ехать. Рабом быть не хочу. Ты понимаешь, брат, что турецкие янычары придут в наши города, что они обложат своими крепостями всю нашу землю. За это боролся наш отец? — отвечал Тохтамыш и вдруг встрепенулся. — Как думаешь, отчего московским гяурам удалось так легко разбить ногаев? Ранее я думал, что ногайские воины сильные и умелые.

— А ты спроси кого из русских. Посол их уехал да оставил в Бахчисарае слугу своего, — предложил Сефер.

Через три дня во дворце великого хана стоял в низком поклоне молодой, но далеко не глупый, подьячий Козьма Лавров [персонаж реальный, но оказался подьячим в Крыму значительно позже описываемого периода, но фамилия весьма интересная]. Тохтамыша слегка передернула ситуация, что русский нарушил протокол и не приполз к хану на коленях с опущенной головой. Так кланяться, как это сделал чуть ли не ровесник самого хана, мог только полномочный посол русского царя.