Охота на вампиров - Елена Валентиновна Топильская

происшествия, но стоит ли? Это минут сорок нервного препирательства с дежурным и как минимум еще два часа ожидания пожарки.

— Что там, в двух словах, Георгий Георгиевич? — высунувшись из машины, крикнула я.

— Дубиной какой-то его пристукнули, из груди торчит инородное тело, — проговорил эксперт, возясь с трупом.

— А конкретнее?

— Сейчас, — пропыхтел эксперт. — Одежду написала?

— Написала. Брюки черные, рубаха черная, из шелковистого материала, на ногах черные ботинки на каблуке, черные носки. Что это он весь в трауре?

— И трусы черные, и майка, — добавил Георгий Георгиевич. — Ну, пиши: по средне-ключичной линии слева на уровне четвертого и шестого межреберий в грудную клетку введен инородный предмет — оструганная деревянная палка диаметром около четырех сантиметров, в направлении горизонтально спереди назад и незначительно слева направо. На уровне погружения… Успеваешь?

— Успеваю, — кивнула я, лихорадочно записывая эту медицинскую абракадабру, даже не вникая в ее смысл. Надо было справиться до того, как аккумулятор в милицейской машине окончательно сядет. Я даже, вопреки своим правилам, не пошла сама любоваться на жмурика, доверив все эксперту.

В конце концов, с местом происшествия до завтра ничего кардинального не произойдет, если только в наших широтах не ожидается землетрясения. А все подробности про труп можно будет уточнить в морге, при надлежащем освещении, в тепле и уюте. Торопясь, я даже проглотила некоторую фамильярность со стороны эксперта, которого увидела сегодня в первый раз. Но, видимо, он уже столько наслышался про меня от Димы Сергиенко, что считал своей давней знакомой. Или просто привык не церемониться; а вот мне трудно с ходу перепрыгнуть на «ты».

— Пишешь? — приподняв голову, эксперт наблюдал за движением моей шариковой ручки. — На уровне погружения в кожу видны края ран, частично завернутые внутрь, с бледно-буро-красноватым узким осаднением, на них необильные наложения слегка подсохшей крови. Есть?

— Есть, — кивнула я, строча под его диктовку; ясно одно, что любезная сердцу формулировка «без внешних признаков насильственной смерти» нам не светит.

— А что это значит? — встрял из-за машины скучающий криминалист, который свою работу давным-давно сделал и слонялся вокруг, не зная, куда себя приложить. Он, похоже, прислушивался к тому, что говорит эксперт, и вникал в сказанное больше, чем я.

— Что значит? — добродушно переспросил Георгий Георгиевич, наклонившись к трупу и чуть ли не носом водя по нему. По-моему, он стоял перед ним на коленях. — Да кол ему в сердце загнали.

— Кол? — спросили мы одновременно с криминалистом. Тут и я уже подняла голову, осознав сказанное. — Кол в сердце? Может, он упал в яму и напоролся на палку?

— Не-ет, — покачал головой медик. — Входная рана — на передней стороне грудной клетки. Вот если его за руки, за ноги раскачали и лицом вниз сбросили на кол, это я еще могу допустить. Но только если кол был жестко закреплен на дне канавы.

— А он был закреплен? — с надеждой спросил криминалист.

— Увы, — Георгий Георгиевич с трудом разогнулся, держа на весу руки в перепачканных перчатках. — Мария Сергеевна, здесь кол извлекать не будем, это все в морге, при вскрытии.

— А давность какая? — машинально спросила я, дописывая в протокол обычные реквизиты — что и как сфотографировано, что изъято, кем прочитано, замечаний нет.

— Вчерашний парень, не больше. Ногти стрижем?

— Стрижем.

— Придется потрудиться, — прокомментировал доктор, возясь над трупом. — Это не ногти, а когти. Напиши тогда: края ногтевых пластинок выступают за концы пальцев на… — он на секунду задумался, прикидывая длину когтей, — на два-два с половиной сантиметра.

«Много — не мало», — подумала я, фиксируя в протоколе эти жуткие когти; вдруг под ними чего-нибудь и найдется. Хуже, если состригать с трупа нечего.

Выполнив задачу, Георгий Георгиевич с треском сорвал с рук резиновые перчатки и бросил их в канаву. В тот же момент фары милицейского УАЗа, и так уже работавшие на последнем издыхании, жалобно мигнули в последний раз и погасли. Воцарилась кромешная тьма, даже луна спряталась куда-то в ужасе от развернувшейся под ней картины.

Наконец наши глаза привыкли к мраку, я с облегчением убедилась, что труп никуда не делся. Мы все сбились в кучку возле замершей машины. Рабочие с испуганными лицами не жаловались и не ныли, эксперты мрачно молчали, и даже водитель, явно имевший, что мне сказать после гибели аккумулятора, только сопел, нашаривая в машине рацию. Опередив его, Георгий Георгиевич вытащил из кармана камуфляжной куртки мобильный телефон, и наша мрачная компашка на мгновение озарилась зеленоватым светом дисплея, но трубка тут же пискнула и выключилась.

— Вот черт, — озадаченно проговорил Георгий Георгиевич, без всякого результата нажимая на кнопки. — Опять трубка села. Только вчера зарядил…

Водитель наконец нащупал свою громоздкую рацию, и я вдруг поняла, что мне не хватает ее перманентного шипения, сопровождавшего весь осмотр. А вот сейчас рация молчала как убитая, и сам водитель уставился на нее с недоумением.

Не скрою, сначала я испытала легкий озноб от страха. Но он быстро прошел; в конце концов, мы остались без средств связи в компании с трупом не в пустыне и не в лесу, а в центре большого города, вокруг люди, и я вполне могу сходить к себе домой и по телефону вызвать машину.

Георгий Георгиевич вызвался меня проводить. Я ухватилась за его теплый рукав, и мы, спотыкаясь о камни и куски развороченного асфальта, побрели к моей парадной. За нашими спинами остались притихшие товарищи и труп неизвестного с колом в сердце.

По дороге мы, естественно, обсуждали нашего мертвого клиента.

— Что ж это за зверство такое, — удивлялась я, — прямо Средние века. Кол в сердце, это ж надо! Кровная месть, что ли?

— Да, с таким я еще не сталкивался, — меланхолично признавался доктор. — Может, это маньяк?

Я вздрогнула. Не хватает мне еще маньяка в родной подворотне! А как быть с ребенком? Здорового балбеса за ручку водить в школу и из школы? Он сам взбунтуется. То есть мне остается сидеть на работе и умирать от страха за родное чадо… Нет уж, надо срочно что-то делать!

Подойдя к парадной, я машинально задрала голову — свет в моих окнах уже не горел. Я взбежала на четвертый этаж как ошпаренная, уцепившийся за меня доктор еле поспевал скакать через ступеньки. Влетев в квартиру, я пронеслась вихрем по коридору и убедилась, что ребенок, слава богу, мирно спит в своей постельке в обнимку с наушниками, журналом «Сооl», что означает «Круто!», пакетом из-под чипсов и учебником истории, затесавшимся в эту компанию явно по ошибке. Естественно, он проснулся и заворчал, зачем я с таким грохотом брожу по квартире,