Дела собачьи - Марина Басанович

Бультерьеры рожают, как правило, трудно и долго. Объясняется это легко: крупные щенки с крупными головами, очень мощная мускулатура у матери, которая скорее мешает, чем помогает. Короче, очень часто роды заканчиваются кесаревым сечением. Этого мы боялись больше всего, особенно владельцы, а я – за компанию с ними. К приезду Елены я была уже полностью готова ко всему и к кесареву сечению тоже. Наготове у дверей стояли в виде осязаемого свидетельства готовности кейс и спортивная сумка, начиненные лекарствами и инструментами.

Интересно, сейчас кто-нибудь помнит МКАД такой, какой она была лет двадцать назад? Мало таких? И слава богу! Однако благодаря «той» поездке я ее запомнила навсегда. Еще садясь в машину, я с некоторой долей сомнения взглянула на Елену, но промолчала, А ее вид настораживал… Значительная небрежность в одежде вполне соответствовала ситуации, но это было еще далеко не все – Лену трясло, как в лихорадке. Устраиваясь рядом с ней на сиденье, я попыталась пошутить:

– Ты часом сама рожать не собираешься?

– Ох, хоть ты душу не трави! Лучше бы я сама рожала! – затравленно ответила она и резко надавила на газ. Еще раз взглянув на нее, я вручила свою душу и тело Богу и съежилась на переднем сиденье. Машина понеслась сломя голову, и в считанные минуты мы уже были на Кольцевой. Тут мы обе без слов поняли, что быстро проехать не получится по причине несусветной пробки – очередная авария… Прошло немало времени, а мы все еще ползли со скоростью черепахи. Меня уже тоже слегка потряхивало, потому что, по всем расчетам, мы успевали только… в общем, черт знает, к чему мы успевали!

Загородный дом сиял всеми огнями, как в большой праздник, что нас это ох как не обрадовало! Кое-как припарковав машину, мы с Еленой вбежали в дом и стали подниматься по лестнице на второй этаж, ожидая любых неприятностей. Спустя минуту перед нами появилась Люська: морда озабоченно взволнованная. Внимательно уставившись на нас, она коротко рявкнула «Мгау-гау!» и опрометью кинулась куда-то вглубь. Мы с Еленой почему-то без перевода мгновенно поняли, что надо идти, и причем быстро. Буквально пролетев несколько комнат вслед за собакой, мы замерли на пороге самой дальней, оценивая увиденную картину: Владимир Владимирович с закатанными рукавами почему-то женского халата и по локоть испачканными кровью руками обессиленно сидел в кресле и что-то обреченно глотал из рюмки (сердечные капли, как выяснилось потом). А булька торопливо собирала в кучу на шкуре медведя пять маленьких комочков, которые при этом пронзительно вопили. Факт был налицо – роды закончились. Мы, конечно, опоздали… Подробности происшедшего в наше отсутствие действа мы узнали от «главного акушера», то есть вынужденного им стать Владимира Владимировича. А первый вопрос мы с супругой задали одновременно:

– Ты (вы) же ничего о родах не знаешь(ете)?

– Курьи головы! Разве на вас можно положиться. Все приходится делать самому, – уже уверенным, но еще слегка дрожащим голосом ответствовал он, устраиваясь в кресле поудобнее.

Мы с Еленой переглядываемся и понимаем, что нас ждет очень живописный рассказ.

Отправив жену за врачом и оставшись один, Владимир Владимирович мирно устроился в кресле с рюмочкой коньяка и с полной уверенностью, что он обеспечил себе место зрителя в первом ряду партера. А между тем процесс шел своим чередом. Люсиль беспокоилась, тяжело дышала, временами начинала из шкуры на полу строить себе гнездо, вернее, рыть нору, с сомнением поглядывая на свою работу, чтобы через несколько минут найти в ней изъяны и опять, и опять приниматься за их исправление. Время шло, нас все не было. Теперь уже волновалась не только собака. Люся несколько раз подходила к Владимиру Владимировичу, но по его растерянному виду в конце концов поняла, что меры надо принимать самой… Мелкая дрожь сменилась на сильные, хорошо видные тянущие движения тела, а хозяин в растерянности сидел и смотрел то на бультерьера, то на рюмку с коньяком, все еще полную. А тем веменем прошла еще одна мощная волна по телу Люси. Она подскочила к любимому хозяину, разразилась оглушительным, требовательным лаем и повернулась к нему, как он выразился, задним фасадом. О ужас! Головка щенка уже высунулась наружу и, как ему показалось (а может, и нет), высунула ярко розовый язык. Несчастная мамаша выразительно отвела в сторону хвост и еще более выразительно посмотрела на хозяина. Смысл взгляда был предельно ясен: помогай, я больше не могу!

– Представляете, я тащу, а оно мне палец пытается укусить и пищит. Вытащить-то вытащил, а что дальше делать – черт его знает. Отдал Люське. Дальше она сама разобралась, а попутно мне руки вылизала. Потом щенку что-то отгрызла, съела и на меня смотрит. – Рассказ ненадолго прерывается по причине глотка из рюмки, но уже, по-моему, с коньяком, а не с каплями Вотчала.

– Ну а дальше? – торопим мы.

– Дальше процесс пошел, как по конвейеру. Я вытаскиваю, а она подхватывает. – Счастливого хозяина ну просто раздувает от гордости. И хотя для меня ощущение новизны родового процесса давно уже не новость, мне очень хорошо знакомо это состояние гордости от удачно проведенного дела.

Лена еще продолжает любопытствовать, а во мне проснулся профессионализм:

– Владимир Владимирович, хоть руки-то вымыли?

– А как же, – с победоносным взглядом услышала я в ответ. – Коньяком!

Лена начинает потихоньку сползать с кресла куда-то вниз, давясь беззвучным хохотом.

– А это что? – спрашиваю я, показывая на халат, основательно запачканный кровью и плодными водами, уже принявшими зеленоватую окраску, забавными разводами, расплывшимися на тонкой ткани.

– Ну… Так же положено, – немного смутился новоявленный акушер.

Откуда-то снизу слышится Еленин судорожный всхлип:

– О! Это же мой лучший пеньюар…

Не обращая на нас никакого внимания, уютно расположившись в окружении детенышей, Люська умиротворенно жмурилась и время от времени подталкивала щенков поближе к соскам. Разбуженные мамашей детки возмущенно вопили, но, найдя полный молока сосок, замолкали, и до нас доносилось аппетитное чмоканье: недавно начавшаяся жизнь уже начинала входить в свою колею. Так и должно быть! Как же иначе-то?

Пятерка коньячно-пеньюарных щенков давным-давно выросла. Когда я читаю родословные современных бультерьеров, мне нередко попадаются пять знакомых кличек, а в памяти возникает зимний вечер и решительная морда тигрового бультерьера.

Острый опыт

Наверное, в жизни каждого человека встречались истории, когда что-то происходило вопреки всему: логике, законам, правилам. Мистика, астрология, Его Величество Случай – уж не знаю, что вмешивается и по своим неизвестным нам законам управляет происходящим. То, о чем я хочу рассказать, очень трудно объяснить с точки сугубо материального видения мира и его окрестностей.

Эта история по времени относится к студенческим годам, точнее, к третьему курсу обучения в Московской ветеринарной академии. Занимались мы тогда изучением науки о нормальном функционировании систем и органов животных – физиологией, а в тот день темой занятий была работа желудочно-кишечного тракта. И кроме прочего, значился «острый опыт». Основное большинство молодых «студиозусов» не особенно представляло, что сие означает на практике, и думало, что объектом демонстрации будет лягушка или в крайнем случае кролик. Но все случилось по-другому.

Придя на кафедру, мы увидели сидящую в клетке для подопытных животных молодую собаку. Без всякого сомнения, это был прекрасный курцхаар – немецкая гладкошерстная легавая. Откуда эта несчастная попала в академический виварий – неизвестно. Скорее всего, потерялась, и ее «сцапали» отловщики. Службы поиска потерявшихся животных в то время, увы, не было, и поэтому в виварии различных научных учреждений частенько попадали прекрасные экземпляры породистых собак.

Мне и в голову не приходило задуматься над вопросом о гуманности проведения опытов над животными в таких гигантских размерах и в далеко не всегда оправданных случаях. Просто так было до нас, и мы это принимали как должное, не очень-то задумываясь – может, что-то можно изменить? Но до того злополучного занятия на кафедре физиологии все было абстрактно. А тут перед нами въявь стояла клетка. И собака, живая и здоровая, которая через несколько часов должна была закончить свою жизнь на лабораторном столе. А для меня все было еще острее. Сколько себя помню – животные меня притягивали. Как магнит, а особенно собаки и лошади. И в академию я поступала только из-за них. Строго говоря, по призванию. Перечитав, выучив почти наизусть кучу книг о собаках, я уже прекрасно представляла – за породистым животным стоял труд и фанатизм многих людей, чьими усилиями на протяжении многих десятилетий в породу вносились и закреплялись различные качества и признаки, и именно человеческий труд создавал дополнительную ценность животному, и ценность эта определялась далеко не в рублях… Ни тогда, ни сейчас я не допускаю мысли о том, что эта собака была просто предана своим хозяином… Хотя…