Земля незнаемая. Сборник - Владимир Васильевич Зенков

пусть молодик потешится. Сами остались грабить половецкие вежи.

Дружинники ошалели от свалившегося на них богатства, опьянели от удачи, от дури – поволокли за косы половчанок. Те орали благим матом, теряя украшения, роскошные шапки, опушенные поречьем. Сотники моментально положили конец безобразию: под их плетьми лихие витязи заползали на карачках, отыскивая в траве утерянные серьги, налобники и гривны.

_______

Возвращались назад с торжеством. Проходили через прохладный, густой, старый колок с грязью от почти пересохшего болотца. Гридни с шиком кинули под копыта княжеского коня с пяток кожухов, да пару штук дешевой китайки. Челядь потом долго и матерно ругалась сквозь зубы, отчищая барахло: по обычаю, все, что брошено под копыта княжеского коня принадлежало ей.

По случаю легкой победы и большой добычи шибко подпили. Даниил, отдуваясь, выбрался из княжеского шатра.

Смеркалось. По низинам слоился тонкий туман, в ближнем бочажке заливались, ухали лягушки. У костров гуляла дружина, орали песни, вели душевные разговоры.

Куряне водили хоровод, обнявшись, низко, воинственно рычали. В центре низенький коренастый приплясывал, фехтуя двумя мечами – по-македонски. Пламенная сталь вспыхивала крыльями в свете костров.

Даниил задумался, глядя на блистающие веера. Что-то подозрительно быстро удрали половцы, не делая даже попыток отстоять богатый обоз. Потом стал вспоминать пир. Подпили витязи, расхвастались. Шумели, целовались, лаялись, затягивали здравицы в честь князей. Любо было сидеть между ними, поднимать серебряный кубок с крепким медом, ловить почтительные и завистливые взгляды.

Как же, самому Святославу люб, хоть Игорь и косится в его сторону. Да и в походе не как военный, а как свободный историограф – богат, независим, и как напишет, так потомки и думать о нас станут.

У кустов терновника стояли три лошади в тороках, четвертая оседланная. Копошились в сумраке какие-то фигуры. Даниил узнал Трибора.

Тот негромко, значительно говорил своему отроку Фоме (Фома сей нянчил самого Трибора, но все еще, по бедности господаря, ходил в отроках):

– Гляди, Фома! Я твой господин и благодетель. Ты мне хоть умри, а доставь добычу старикам моим. Жив останусь – сими тороками разбогатеем, избу тебе новую поставлю, тиуном сделаю. Не дай Бог убьют меня – старики тебя милостью не оставят. Куда идти знаешь. Ходи ночами, днем упрячься надежно и носа не высовывай.

Фома ткнулся в плечико господарю, взгромоздился на соловую смирную кобылу, тихонько чмокнул и маленький обоз пропал в темноте.

Даниил тихонько кашлянул:

– Чего это ты, Трибор, торопишься добычу отправлять, да еще и ночью?

Трибор сломил веточку терновника, стал жевать ее. Долго молчал. Потом неохотно сказал:

– Большего мне, Даниил, в жизни не отвалится. Хоть это надо батьке доставить. А спешу я потому, что не сегодня-завтра все роды половецкие будут здесь. И Волки, и Лисицы, и Вороны, и Орлы. И такого нам, брате, сала за шкуру зальют – хорошо, кто жив останется. Уж я кипчаков знаю.

Даниил вспыхнул:

– Что ж ты, баклушка осиновая, князю-то не скажешь?

Трибор невесело осклабился:

– Не мое дело князю докладывать. Да он не хуже меня все знает.

– Что ж они, стервецы, пьют, гуляют?

– А куда спешить, помереть всегда успеем. А помирать, брате, придется. Думаю, к рассвету вся наволочь поганая сюда соберется. А что до князя моего, Всеволода – он вояка от Вышних. Ему на добычу наплевать, ему лишь бы подраться, все равно с кем. Да и любит он Игоря. В грош его не ставит, глумится порой, а любит. Так что помолись, брате. Ты, я вижу, Христа не шибко жалуешь, так хоть Перуну помолись.

Ту ся брата разлучиста на брезе быстрой Каялы

Ту кровавого вина не доста;

Ту пир закончили храбрые русичи;

Сваты попоиша, а сами полегоша

За землю Русскую

Ранним утром не успели сполоснуть мятые рожи, как по лагерю пролетели дозорные:

– П`озор, братие! Поганые близко.

Залаяли сотники, понеслись к княжеской палатке тысяцкие. Дружины быстро, без суеты разворачивались. Всеволод пронесся галопом вдоль порядка, оглушительно свистнул, заорал:

– Черепаху сотворить, черепаху!

Даниил поёжился:

– Черепаху, плохо дело.

Вои поспешно рыли ножами ямки для упора копий, плотно сдвигали обтянутые красной кожей щиты. Справа взвилась княжеская, зеленая с золотом, хоругвь с ликом архангела Гавриила, заблестели золоченые шеломы, зарделись алые плащи. Дружины загородились щитами, ощетинились копьями, застыли в напряженном молчании. Лучники, наложив стрелы, вытягивали шеи, примерялись стрелять меж щитов.

Задрожала земля, тяжко загудела от десятков тысяч копыт. В косом солнечном свете из сизого утреннего марева выкатились, бешено понеслись несчетные орды кипчаков, потрясали саблями, визжали, ревели свирепо. Мотались на стружиях лисьи, волчьи хвосты, трепыхались орлиные и сокольи крылья.

Побледнели самые отчаянные. Не было обычного стояния, ругани, перебранок. Не было поединков удальцов, половцы рассвирипели. Их было так много – казалось все Дикое поле собралось сюда.

Первый удар был ужасен. Конная лава налетела на копья, смяла дружинников, полегла сама – мгновенно возник гигантский вал из бьющихся в агонии коней, раздавленных и искалеченных дружинников и половцев. В пять минут полегла вся черепаха, но дело свое сделала – приняла и ослабила первый страшный удар. Из-за её крыльев вырвались конные, схлестнулись – пошла потеха. Русичи, преодолев первый испуг, мгновенно освирепели – от запаха крови, от сознания того, что этот бой – последний. Рубились отчаянно – ударами тяжелых мечей разваливали пополам легковооруженный кипчаков, вертелись как бесы в пестрой воющей каше.

___

Сердце гулко колотилось, сотрясая всё тело. Даниил вытянул из ножен меч, сталь протяжно зазвенела. Сколь раз уж в сечах бывал, а от волнения избавиться не удавалось. Но он знал – после первой срубки это пройдет. Его поставили в свиту Игоря, хотя просился в любую дружину. Боится Игорь – не дай Бог уходят писаришку, Святославова любимчика, крику не оберешься. Зря боится, Даниил и сотником походил – не впервой.

Зеленая с золотом хоругвь замоталась, затрепыхалась на ветру, свита дернулась вразброд, затем, перейдя на короткий галоп, сжалась.

Игорь с разгону врубился в самую кашу. Даниил чуть свесился влево, опустил лезвие меча. Размахивать им в такой толчее бессмысленно. На него набросился молодой половец в войлочном колпаке, в вытертой добела кольчуге. Глаза от бешенства слепые, в углах рта пузырилась пена. Визжа, широко размахнулся саблей. Даниил отбил удар, резко ткнул мечом в незащищенное горло кипчака и тут же, привстав на стременах, достал мечом мускулистого, короткошеего, что ударом кривой сабли свалил скачущего впереди дружинника. Пошла резня – успевай поворачиваться.

Свита рубилась точно, экономно расходуя силы – самые лучшие и опытные мечники княжеской дружины.

Хуже всего приходилось тем двоим,